И хотя сегодня речь Ельцина на том октябрьском пленуме ЦК КПСС, посвященном 70-летию Октябрьской революции, читается как невинная рождественская проповедь, тогда он из-за нее вылетел из Политбюро и из секретарей московского горкома. По заросшему тиной партийному болоту сначала пошли круги, перешедшие в столь стремительные водовороты, которые в итоге поглотили КПСС, затем Советский Союз, а теперь грозили поглотить и Россию, и самого Ельцина.
Секретарем обкома в коммунистические времена можно было стать, только имея ряд определенных качеств, которыми обычные люди не только не обладают, но даже и не предполагают, что такие качества могут существовать у людей, внешне ничем не отличающихся от других Божьих созданий. Случайный человек мог пробиться в секретари какой-нибудь цеховой «первички», но выше - никогда. А уж о первом секретаре обкома и говорить нечего. Достаточно вспомнить хотя бы несколько других секретарей обкомов той поры: Гришина в Москве, Романова в Ленинграде, Медунова в Краснодаре, Лигачева в Омске, чтобы понять, в какой шеренге и в какой школе готовил себя Ельцин к должности первого свободно избранного президента России.
Но несгибаемая позиция перечисленных и других коллег Ельцина в обкомах в ЦК и Политбюро на поверку оказалась простым параличом, который охватил и их, и всю страну, заведенную паралитиками в тупик, где она стала разваливаться на глазах. Огромная, отученная мыслить и работать, масса партийной номенклатуры, привыкшая следовать за вождем, в ужасе от надвигающейся катастрофы стала метаться в поисках нового вождя среди охваченных параличом руководителей КПСС, чтобы этот вождь указал им путь к спасению. Эта масса уже успела разочароваться в Горбачеве, не говоря уже обо всех остальных. Именно в этот момент Ельцин подобно горьковскому Данко, вырвавшему себе сердце, чтобы его пламенем указать дорогу остальным, вырвал из своего сердца партийный билет прямо на последнем, XXVIlI-м съезде КПСС, и бросил его на стол, указав дорогу остальным. В партии начался обвал, завершившийся в августе 91-го года.
Обгоняя друг друга, все спешили выйти из партии. Болото высыхало, оставив на дне только тину, которая, хотя и воняла, но была уже практически безопасна, поскольку все, кому это было нужно, быстро сообразили, чтобы остаться в партии нового вождя, нужно побыстрее выйти из КПСС. Теперь будут требовать в анкетах данных не когда ты вступил в КПСС, а когда ты из КПСС вышел. Чем раньше, тем больше почета и шансов попасть на теплое место.
Харизма Ельцина, таким образом, складывалась не только из его «великокняжеского прошлого», дававшее ему право, подобно принцу Оранскому, возглавить одну из территорий разваливающейся империи, но и из-за явного желания взять в свои руки власть в период небывалого крушения, на что необходимо большое мужество. Нет ничего отраднее, как в период поражения и почти полного хаоса услышать повелительный голос «Слушай мою команду» и сгруппироваться вокруг того, кто нашел в себе хладнокровие и смелость эту команду отдать.
В самом деле, трудно представить себе Лигачева, Романова, Рыжкова или даже Крючкова с Язовым, стоящими на башне танка и, несмотря на кажущуюся безнадежность собственного положения, с задором читающих указы, объявляющие твоих противников вне закона.
Не менее трудно было для первого секретаря обкома с такой непринужденностью «идти в народ», как говорили встарь, или стать «популистом», как любят говорить ныне. А затем из популиста превратиться в первого в тысячелетней истории России всенародно избранного президента, не оставившего ни единого шанса своим многочисленным соперникам.
Можно с уверенностью сказать, что не будь в этот момент у России такого лидера, как Ельцин, сама Россия уже вряд ли существовала, агонизируя в бесчисленных конфликтах, развязанных тщеславными и неумными мелкими партийными князьками и ханами. Но сохранившийся в них страх, выкованный былой партийной дисциплиной, заставил их признать Ельцина в качестве главы государства. Среди бывших русских правителей никто не имел больших прав на «московский стол», чем он. И это объективная истина, ибо партийная номенклатура давно перестала быть даже привилегированной аппаратно-чиновничьей верхушкой, а превратилась в сословие со всеми свойственными именно сословию предрассудками. И с точки зрения сословия, Ельцин имел право в силу своей знатности. Это стабилизировало обстановку наверху.
Что же касается народа, которому впервые разрешили практически свободно высказать свою волю на выборах, хотя обычно мнением народа в таких вопросах совершенно не интересовались, то для него Ельцин стал некоторой смесью бунтаря и мученика, чем-то вроде Ивана-царевича, не побоявшегося (в отличие от других) прыгнуть в кипящий котел, чтобы вылезти из него еще более сильным и красивым, а главное - более легитимным.
История, на всех своих самых крутых поворотах, проводит естественный отбор национальных руководителей, спасающих свои страны в тот момент, когда, казалось, их уже никто и ничто спасти не может. А развернуть такую огромную страну, загнанную в смертельный тупик бредовыми марксистско-ленинскими заклинаниями и не только развернуть, но и заставить, пусть с лязгом и скрежетом, идти по новому пути - эту задачу никто, кроме Ельцина, не мог бы выполнить. Его либо зарезали бы на следующий день, либо тихо убрали бы в психбольницу, либо скончался бы в «Кремлевке» от «простудного заболевания».
«Кто еще мог повернуть эту полурелигиозную страну, в которой сплавлены страх с гневом, а лицемерие - с чувством собственного достоинства?» - резонно спросил как-то Геннадий Бурбулис, бывший преподаватель научного коммунизма, а ныне - один из ближайших советников Ельцина, которых тот перетащил в Москву из Свердловского областного и городского комитетов КПСС.
Ельцину удалось развернуть Россию в самый последний момент, когда уже казалось неминуемым, что она разделит участь Советского Союза. И удалось это сделать, в отличие, скажем, от Петра Великого, фактически без крови, без массовых казней, без обычной для России беспощадной мстительности властей нынешних властям предыдущим. Даже арестованные члены так называемого ГКЧП были вскоре выпущены из тюрьмы, а суд над ними превратился в какое-то ленивое шоу, никак не напоминающее ту железную поступь военных трибуналов, когда сами арестованные находились у власти.
Однако, никто - ни сам президент Ельцин, ни его ближайшие сотрудники, помогавшие ему на краю бездны развернуть гигантскую страну, - не знал толком, куда рулить дальше. Фарватер, по которому прошла западная цивилизация, казался слишком узким и опасным для России, имевшей другие габариты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Секретарем обкома в коммунистические времена можно было стать, только имея ряд определенных качеств, которыми обычные люди не только не обладают, но даже и не предполагают, что такие качества могут существовать у людей, внешне ничем не отличающихся от других Божьих созданий. Случайный человек мог пробиться в секретари какой-нибудь цеховой «первички», но выше - никогда. А уж о первом секретаре обкома и говорить нечего. Достаточно вспомнить хотя бы несколько других секретарей обкомов той поры: Гришина в Москве, Романова в Ленинграде, Медунова в Краснодаре, Лигачева в Омске, чтобы понять, в какой шеренге и в какой школе готовил себя Ельцин к должности первого свободно избранного президента России.
Но несгибаемая позиция перечисленных и других коллег Ельцина в обкомах в ЦК и Политбюро на поверку оказалась простым параличом, который охватил и их, и всю страну, заведенную паралитиками в тупик, где она стала разваливаться на глазах. Огромная, отученная мыслить и работать, масса партийной номенклатуры, привыкшая следовать за вождем, в ужасе от надвигающейся катастрофы стала метаться в поисках нового вождя среди охваченных параличом руководителей КПСС, чтобы этот вождь указал им путь к спасению. Эта масса уже успела разочароваться в Горбачеве, не говоря уже обо всех остальных. Именно в этот момент Ельцин подобно горьковскому Данко, вырвавшему себе сердце, чтобы его пламенем указать дорогу остальным, вырвал из своего сердца партийный билет прямо на последнем, XXVIlI-м съезде КПСС, и бросил его на стол, указав дорогу остальным. В партии начался обвал, завершившийся в августе 91-го года.
Обгоняя друг друга, все спешили выйти из партии. Болото высыхало, оставив на дне только тину, которая, хотя и воняла, но была уже практически безопасна, поскольку все, кому это было нужно, быстро сообразили, чтобы остаться в партии нового вождя, нужно побыстрее выйти из КПСС. Теперь будут требовать в анкетах данных не когда ты вступил в КПСС, а когда ты из КПСС вышел. Чем раньше, тем больше почета и шансов попасть на теплое место.
Харизма Ельцина, таким образом, складывалась не только из его «великокняжеского прошлого», дававшее ему право, подобно принцу Оранскому, возглавить одну из территорий разваливающейся империи, но и из-за явного желания взять в свои руки власть в период небывалого крушения, на что необходимо большое мужество. Нет ничего отраднее, как в период поражения и почти полного хаоса услышать повелительный голос «Слушай мою команду» и сгруппироваться вокруг того, кто нашел в себе хладнокровие и смелость эту команду отдать.
В самом деле, трудно представить себе Лигачева, Романова, Рыжкова или даже Крючкова с Язовым, стоящими на башне танка и, несмотря на кажущуюся безнадежность собственного положения, с задором читающих указы, объявляющие твоих противников вне закона.
Не менее трудно было для первого секретаря обкома с такой непринужденностью «идти в народ», как говорили встарь, или стать «популистом», как любят говорить ныне. А затем из популиста превратиться в первого в тысячелетней истории России всенародно избранного президента, не оставившего ни единого шанса своим многочисленным соперникам.
Можно с уверенностью сказать, что не будь в этот момент у России такого лидера, как Ельцин, сама Россия уже вряд ли существовала, агонизируя в бесчисленных конфликтах, развязанных тщеславными и неумными мелкими партийными князьками и ханами. Но сохранившийся в них страх, выкованный былой партийной дисциплиной, заставил их признать Ельцина в качестве главы государства. Среди бывших русских правителей никто не имел больших прав на «московский стол», чем он. И это объективная истина, ибо партийная номенклатура давно перестала быть даже привилегированной аппаратно-чиновничьей верхушкой, а превратилась в сословие со всеми свойственными именно сословию предрассудками. И с точки зрения сословия, Ельцин имел право в силу своей знатности. Это стабилизировало обстановку наверху.
Что же касается народа, которому впервые разрешили практически свободно высказать свою волю на выборах, хотя обычно мнением народа в таких вопросах совершенно не интересовались, то для него Ельцин стал некоторой смесью бунтаря и мученика, чем-то вроде Ивана-царевича, не побоявшегося (в отличие от других) прыгнуть в кипящий котел, чтобы вылезти из него еще более сильным и красивым, а главное - более легитимным.
История, на всех своих самых крутых поворотах, проводит естественный отбор национальных руководителей, спасающих свои страны в тот момент, когда, казалось, их уже никто и ничто спасти не может. А развернуть такую огромную страну, загнанную в смертельный тупик бредовыми марксистско-ленинскими заклинаниями и не только развернуть, но и заставить, пусть с лязгом и скрежетом, идти по новому пути - эту задачу никто, кроме Ельцина, не мог бы выполнить. Его либо зарезали бы на следующий день, либо тихо убрали бы в психбольницу, либо скончался бы в «Кремлевке» от «простудного заболевания».
«Кто еще мог повернуть эту полурелигиозную страну, в которой сплавлены страх с гневом, а лицемерие - с чувством собственного достоинства?» - резонно спросил как-то Геннадий Бурбулис, бывший преподаватель научного коммунизма, а ныне - один из ближайших советников Ельцина, которых тот перетащил в Москву из Свердловского областного и городского комитетов КПСС.
Ельцину удалось развернуть Россию в самый последний момент, когда уже казалось неминуемым, что она разделит участь Советского Союза. И удалось это сделать, в отличие, скажем, от Петра Великого, фактически без крови, без массовых казней, без обычной для России беспощадной мстительности властей нынешних властям предыдущим. Даже арестованные члены так называемого ГКЧП были вскоре выпущены из тюрьмы, а суд над ними превратился в какое-то ленивое шоу, никак не напоминающее ту железную поступь военных трибуналов, когда сами арестованные находились у власти.
Однако, никто - ни сам президент Ельцин, ни его ближайшие сотрудники, помогавшие ему на краю бездны развернуть гигантскую страну, - не знал толком, куда рулить дальше. Фарватер, по которому прошла западная цивилизация, казался слишком узким и опасным для России, имевшей другие габариты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92