– И ребенка. Тут ничего не поделаешь. Ты просто приобрела опыт.
Его слова отражали ее собственные мысли, возникавшие чуть раньше, в тот же день, нотогда она почему-то не могла подобрать слов, чтобы сформулировать их, – эта уверенность рухнула за несколько последних часов. Никто никогда не приобретал опыт просто так, опыт всегда накладывает свою метку. Иногда это только царапина, а случается, отрывает руки и ноги. Она не знала, насколько серьезно теперешнее ранение, но знала, – оно много глубже, чем можно представить, и это ее пугало.
– Выпивки больше нет, – сказала она, выливая последнюю каплю виски в свой стакан.
Тревору, казалось, доставляет удовольствие собственная любезность.
– Я сбегаю, да? – спросил он. – Одну или две бутылки взять?
– Давай, – ответила она. – Если не трудно.
Он отсутствовал всего полчаса, а ей хотелось бы, чтоб его не было подольше. Она не желала разговаривать, а только сидеть и думать, несмотря на неприятное ощущение в животе. Хотя Тревор считал ерундой ее беспокойство о собаке – возможно, и справедливо, – она не могла удержаться, чтобы не вернуться к закрытому дому в своем воображении, вновь представить озлобленное лицо на стене спальни и услышать приглушенный рык животного, скребущего лапами заколоченное окно. Что бы ни сказал Тревор, она не верила, что это место используется в качестве временной собачьей конуры. Нет, пес был там заточен, без сомнения, бегающий кругами, вынужденный в своем отчаянии есть собственные фекалии, с каждым часом становящийся все безумнее. Она боялась, что кто-то – может, дети, ищущие дров для своего костра, – ворвется туда, не зная, что там содержится. Не то чтобы она беспокоилась о безопасности налетчиков, но та собака, как только вырвется на свободу, придет за ней. Узнает, где она (так истолковали опьяневшие мозги Элен), и найдет по запаху.
Тревор вернулся с виски, и они пили вместе, пока, далеко за полночь, ее желудок не взбунтовался. Элен нашла прибежище в туалете – Тревор снаружи спросил, не надо ли чего, слабым голосом она попросила ее оставить. Когда она появилась часом позже, Тревор был уже в постели. Она не присоединилась к нему, а легла на софу и продремала до рассвета.
* * *
Убийство стало событием. На следующее утро оно заняло первые полосы всех уличных газетенок и закрепилось на заметных местах в тяжеловесных газетах. Были фотографии потрясенной матери, которую выводят из дома, и другие, не особенно четкие, но крепко воздействующие, снятые поверх ограды заднего двора и через открытую дверь кухни. Была ли это кровь на полу, или тень?
Элен не утруждала себя чтением статей – ее голова болела еще сильней при одной мысли об этом, – но Тревор, принесший газеты, жаждал беседы. Элен не разобрала – было ли это дальнейшее продолжение его миротворческой миссии, либо неподдельный интерес к делу.
– Женщина под стражей, – воскликнул он, погрузившись в «Дейли Телеграф». С этой газетой он имел политические разногласия, но насильственные преступления в ней освещались подробно.
Реплика привлекла внимание Элен, независимо от ее желания. "Под стражей? – спросила она. – Анни-Мари?
– Да.
– Дай посмотреть.
Он передал газету, и Элен стала искать глазами текст.
– Третья колонка, – подсказал Тревор.
Она нашла. Было напечатано, что Анни-Мари взята под стражу для допроса. Следовало уточнить, сколько времени прошло от предположительного момента смерти ребенка до момента, когда о ней сообщили. Элен перечитывала снова и снова эти строки, чтобы увериться, что поняла правильно. Да, она поняла правильно. Полицейский патологоанатом установил, что смерть Керри наступила между шестью и шестью тридцатью утра, об убийстве не сообщали до двенадцати.
Она перечитала заметку в третий или в четвертый раз, но повторение не отменило ужасающих фактов. Ребенок был убит до рассвета. Когда она приходила тем утром, Кэрри был уже мертв четыре часа. Тело находилось в кухне, в нескольких ярдах по коридору от того места, где она стояла, и Анни-Мари ничего не сказала. Атмосфера ожидания, разлитая вокруг, – что это значило? То, что она ждала какого-то знака, чтобы поднять трубку и вызвать полицию?
– Бог мой… – сказала Элен, роняя газету.
– Что?
– Я должна пойти в полицию.
– Зачем?
– Надо сообщить им, что я заходила в дом, – ответила она. Тревор выглядел озадаченным. – Ребенок был мертв, Тревор. Когда я видела Анни-Мари вчера утром, Керри был уже мертв.
* * *
Она позвонила по телефону, указанному в газете для тех, кто располагает какой-либо информацией, и через полчаса за ней приехала полицейская машина. Во время двухчасового допроса ее многое поразило, и не в последнюю очередь то, что, хотя ее несомненно видели возле места происшествия, полиции об этом не сообщили.
– Они не желают знать, – сказал детектив, – вы думаете, такие места переполнены свидетелями. Если и так, они стараются не вылезать вперед. Преступление вроде нынешнего…
– Оно единственное? – спросила Элен.
Детектив взглянул на нее поверх стола с царившим там беспорядком.
– Единственное?
– Мне рассказывали о некоторых случаях. Убийства, этим летом.
Детектив покачал головой.
– Я не слышал. Была вспышка хулиганства, одну женщину положили в больницу на неделю или около того. Но никаких убийств.
Детектив ей понравился. Открытое лицо, в глазах приятная томность. Не боясь, что слова ее прозвучат глупо, она сказала:
– Почему выдумывают подобную ложь. Про людей с выколотыми глазами. Ужасная вещь.
Следователь почесал длинный нос.
– Мы тоже слышали, – подтвердил он, – люди приходят сюда и признаются в любой чепухе. Говорят ночь напролет, некоторые о том, что сделали, или считают, что сделали. Излагают мельчайшие подробности. Но стоит проверить, все оказывается выдуманным. Из головы.
– Может быть, они не выдумывали… а действительно совершали это.
Следователь кивнул.
– Да, – сказал он. – Да поможет нам Бог. Возможно, вы правы.
А рассказанное ей, было ли это признанием в несовершенных преступлениях? Фантазии, спасающие от того, чтобы это не стало фактом. Мысли, спасающиеся сами от себя, ужасные выдумки нуждались в первопричине, исходной точке. Идя домой по оживленным улицам, она размышляла, насколько распространены подобные истории. Прав ли Парселл, заявивший, что это общеизвестные веши? Неужели в сердце у каждого есть хоть маленькое место для чудовищного?
– Парселл звонил, – объявил Тревор, когда она вернулась домой. – Приглашал нас на обед.
Она состроила недовольную гримасу.
– Аполлинер, помнишь? – подсказал Тревор. – Парселл обещал угостить всех ужином, если ты докажешь, что он не прав.
Мысль, что смерть сына Анни-Мари надо отметить ужином, была абсурдной, и Элен сказала об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Его слова отражали ее собственные мысли, возникавшие чуть раньше, в тот же день, нотогда она почему-то не могла подобрать слов, чтобы сформулировать их, – эта уверенность рухнула за несколько последних часов. Никто никогда не приобретал опыт просто так, опыт всегда накладывает свою метку. Иногда это только царапина, а случается, отрывает руки и ноги. Она не знала, насколько серьезно теперешнее ранение, но знала, – оно много глубже, чем можно представить, и это ее пугало.
– Выпивки больше нет, – сказала она, выливая последнюю каплю виски в свой стакан.
Тревору, казалось, доставляет удовольствие собственная любезность.
– Я сбегаю, да? – спросил он. – Одну или две бутылки взять?
– Давай, – ответила она. – Если не трудно.
Он отсутствовал всего полчаса, а ей хотелось бы, чтоб его не было подольше. Она не желала разговаривать, а только сидеть и думать, несмотря на неприятное ощущение в животе. Хотя Тревор считал ерундой ее беспокойство о собаке – возможно, и справедливо, – она не могла удержаться, чтобы не вернуться к закрытому дому в своем воображении, вновь представить озлобленное лицо на стене спальни и услышать приглушенный рык животного, скребущего лапами заколоченное окно. Что бы ни сказал Тревор, она не верила, что это место используется в качестве временной собачьей конуры. Нет, пес был там заточен, без сомнения, бегающий кругами, вынужденный в своем отчаянии есть собственные фекалии, с каждым часом становящийся все безумнее. Она боялась, что кто-то – может, дети, ищущие дров для своего костра, – ворвется туда, не зная, что там содержится. Не то чтобы она беспокоилась о безопасности налетчиков, но та собака, как только вырвется на свободу, придет за ней. Узнает, где она (так истолковали опьяневшие мозги Элен), и найдет по запаху.
Тревор вернулся с виски, и они пили вместе, пока, далеко за полночь, ее желудок не взбунтовался. Элен нашла прибежище в туалете – Тревор снаружи спросил, не надо ли чего, слабым голосом она попросила ее оставить. Когда она появилась часом позже, Тревор был уже в постели. Она не присоединилась к нему, а легла на софу и продремала до рассвета.
* * *
Убийство стало событием. На следующее утро оно заняло первые полосы всех уличных газетенок и закрепилось на заметных местах в тяжеловесных газетах. Были фотографии потрясенной матери, которую выводят из дома, и другие, не особенно четкие, но крепко воздействующие, снятые поверх ограды заднего двора и через открытую дверь кухни. Была ли это кровь на полу, или тень?
Элен не утруждала себя чтением статей – ее голова болела еще сильней при одной мысли об этом, – но Тревор, принесший газеты, жаждал беседы. Элен не разобрала – было ли это дальнейшее продолжение его миротворческой миссии, либо неподдельный интерес к делу.
– Женщина под стражей, – воскликнул он, погрузившись в «Дейли Телеграф». С этой газетой он имел политические разногласия, но насильственные преступления в ней освещались подробно.
Реплика привлекла внимание Элен, независимо от ее желания. "Под стражей? – спросила она. – Анни-Мари?
– Да.
– Дай посмотреть.
Он передал газету, и Элен стала искать глазами текст.
– Третья колонка, – подсказал Тревор.
Она нашла. Было напечатано, что Анни-Мари взята под стражу для допроса. Следовало уточнить, сколько времени прошло от предположительного момента смерти ребенка до момента, когда о ней сообщили. Элен перечитывала снова и снова эти строки, чтобы увериться, что поняла правильно. Да, она поняла правильно. Полицейский патологоанатом установил, что смерть Керри наступила между шестью и шестью тридцатью утра, об убийстве не сообщали до двенадцати.
Она перечитала заметку в третий или в четвертый раз, но повторение не отменило ужасающих фактов. Ребенок был убит до рассвета. Когда она приходила тем утром, Кэрри был уже мертв четыре часа. Тело находилось в кухне, в нескольких ярдах по коридору от того места, где она стояла, и Анни-Мари ничего не сказала. Атмосфера ожидания, разлитая вокруг, – что это значило? То, что она ждала какого-то знака, чтобы поднять трубку и вызвать полицию?
– Бог мой… – сказала Элен, роняя газету.
– Что?
– Я должна пойти в полицию.
– Зачем?
– Надо сообщить им, что я заходила в дом, – ответила она. Тревор выглядел озадаченным. – Ребенок был мертв, Тревор. Когда я видела Анни-Мари вчера утром, Керри был уже мертв.
* * *
Она позвонила по телефону, указанному в газете для тех, кто располагает какой-либо информацией, и через полчаса за ней приехала полицейская машина. Во время двухчасового допроса ее многое поразило, и не в последнюю очередь то, что, хотя ее несомненно видели возле места происшествия, полиции об этом не сообщили.
– Они не желают знать, – сказал детектив, – вы думаете, такие места переполнены свидетелями. Если и так, они стараются не вылезать вперед. Преступление вроде нынешнего…
– Оно единственное? – спросила Элен.
Детектив взглянул на нее поверх стола с царившим там беспорядком.
– Единственное?
– Мне рассказывали о некоторых случаях. Убийства, этим летом.
Детектив покачал головой.
– Я не слышал. Была вспышка хулиганства, одну женщину положили в больницу на неделю или около того. Но никаких убийств.
Детектив ей понравился. Открытое лицо, в глазах приятная томность. Не боясь, что слова ее прозвучат глупо, она сказала:
– Почему выдумывают подобную ложь. Про людей с выколотыми глазами. Ужасная вещь.
Следователь почесал длинный нос.
– Мы тоже слышали, – подтвердил он, – люди приходят сюда и признаются в любой чепухе. Говорят ночь напролет, некоторые о том, что сделали, или считают, что сделали. Излагают мельчайшие подробности. Но стоит проверить, все оказывается выдуманным. Из головы.
– Может быть, они не выдумывали… а действительно совершали это.
Следователь кивнул.
– Да, – сказал он. – Да поможет нам Бог. Возможно, вы правы.
А рассказанное ей, было ли это признанием в несовершенных преступлениях? Фантазии, спасающие от того, чтобы это не стало фактом. Мысли, спасающиеся сами от себя, ужасные выдумки нуждались в первопричине, исходной точке. Идя домой по оживленным улицам, она размышляла, насколько распространены подобные истории. Прав ли Парселл, заявивший, что это общеизвестные веши? Неужели в сердце у каждого есть хоть маленькое место для чудовищного?
– Парселл звонил, – объявил Тревор, когда она вернулась домой. – Приглашал нас на обед.
Она состроила недовольную гримасу.
– Аполлинер, помнишь? – подсказал Тревор. – Парселл обещал угостить всех ужином, если ты докажешь, что он не прав.
Мысль, что смерть сына Анни-Мари надо отметить ужином, была абсурдной, и Элен сказала об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41