— Подождите, Граве, дайте дух перевести.
— Не мешкай. Скорее, скорее к ракете!
Да, мешкать не стоило. Аттракцион, оказывается, не был закончен. На смену перегрузке пришла недогрузка. Вес убывал, убывал, шаги становились все длиннее. Шагнул… и плывёшь-плывёшь, никак не дотянешься до твёрдой почвы. Несёт куда-то над кустами, над ямами, совсем не туда, куда прицеливался ступить. Меня вынесло на отвесную скалу. Оттолкнулся руками что есть силы. Теперь назад понесло, а сзади кактусы с колючками в локоть длиной.
— Ракетницу вынь, Человек. Ракетницей правь.
Хорошо, что ракетница была при себе. Вообще-то она нужна в мире невесомости, в межпланетном пространстве. Стреляешь налево — несёт направо. Принцип движения каракатицы.
Вытащил из наружной кобуры. Соображаю, куда же стрелять.
И тут очередной фокус. Мир переворачивается. Планета бесшумно выворачивается из-под ног со всеми своими кактусами и колючками. Выворачивается и начинает медлительно удаляться вверх. Задрав голову, вижу Граве, уцепившегося за кусты. Тянусь к нему руками, но отстаю безнадёжно, отстаю, как пассажир, упавший за борт.
— Стреляй же, Человек!
Ах да, ракетница в руке. Вспышка, вспышка, вспышка! Хватит ли зарядов? К счастью, пересилил, начинаю догонять. Навстречу сыплется град камешков, свалившихся с твёрдого неба, бывшей почвы. Стучат по шлему, но несильно. Тут ещё невысоко, не успели разогнаться. Ещё стреляю, ещё. Граве свесился, как акробат на трапеции, сумел ухватить меня за руку, молодец старик! Картина: наш космический корреспондент под куполом цирка! Помогаю себе последним зарядом и с разбегу врезаюсь в ветви.
Держимся за верхушку дерева, под ногами звёздная бездна. Туда, в чёрное ничто, валятся камни, здоровущие валуны и целые утёсы, те, что стояли непрочно. И видим мы, как скользит вниз нечто удлинённое и блестящее — наша собственная ракета. Причалив, мы просто поставили её на ноги, нам и в голову не пришло крепить намертво. И этот коварный мир стряхнул наш корабль, сбросил, словно котёнка, со своей спины.
Но в тот момент мы не думаем о ракете. Как бы и нас не стряхнуло — вот чем мы озабочены. Мимо проносится соседнее дерево. Собственная крона вырвала корень из грунта, как морковку, дерево само себя вытащило за волосы. Наше держится пока. Надолго ли?
— Граве, когда нас записывали в последний раз?
— Каждый межзвёздный спутник записывается на старте. Так что потеряем только один день.
Один день потеряем, начнём жить заново на межзвёздном вокзале. Но сейчас меня что-то не утешает эта звёздная страховка. Да, гражданин К. сохранится, он потеряет только один день жизни, у его жены будет тот же муж, у его сына тот же отец. Но я — то сорвусь в пространство, буду там болтаться, пока не задохнусь, исчерпав кислород в баллонах. Едва ли даже сапиенсы с их могучей техникой найдут одинокий скафандр в космосе.
— Караул, трещит!
Трещит дерево, за которое мы цепляемся. Вот один из корней выдернут из почвы, вылез, как шатающийся зуб. Обнажается и второй корень, голый, не защищённый корой. Карабкаемся вверх от макушки, подтягиваемся к корням, хотим зацепиться за край ямы. Непрочные комья крошатся, сыплются на голову. Ой, сорвусь!
И падаю вниз головой в яму, за которую хотел зацепиться.
Опять перевернулось!
Шмякаются с неба вернувшиеся комья, камни, камушки и валуны. Улетевшее раньше возвращается позднее. А вот и наша ракета. Иголка, поблёскивающая в небе, превращается в веретено, в снаряд среднего калибра, большого, максимального… Сработает ли система автоматического торможения? Если сработает, есть шанс удрать из этого ненадёжного мира. Ближе, ближе! Ракета скрывается за ближайшим пригорком…
Тугие клубы оранжевого, подцвеченного пламенем дыма вспухают за холмом.
Не включилась автоматика.
Перед нами все та же перспектива медленной смерти, но в ином варианте. Недельный или двухнедельный запас воздуха и энергии в скафандре. Робинзонады не удаются в космосе. Едва ли мы сумеем жевать местные кактусы.
И тут приходит спасение. Объявляется в наших собственных наушниках:
— Внимание, всем, всем, всем! Утеряна связь с автоматической пассажирской ракетой, следовавшей на полигон имени Здарга. Всех находящихся в данном районе просим принять меры к розыску. Держим связь на волне…
Конец того же дня. Сижу в уютной кают-компании космической станции полигона. Уют, конечно, в звёздном духе: почти пустая комната, низкие складные кресла расставлены вдоль стен у откидных столиков. На стенах дверцы, дверцы и экраны, экраны, экраны. К дверцам подведены трубы из кухни, кладовой, библиотеки, мастерской, к экранам — провода от аппаратуры и информатория. На свободных экранах картины: бурное море, лес, подводные скалы, городская улица. Цвет великолепен, стереоскопичность безукоризненная, не экраны — окна в мир. Забываешь, что за стеной космическая пустота. Считается, что эта иллюзия поднимает настроение.
Сижу, развалившись в удобном кресле. Светло, тепло, безопасно, рядом приятные собеседники. Приятными на вид их делает мой анапод, конечно. Но в обществе я не снимаю анапода, предпочитаю беседовать с человекоподобными, а не со слизнями и скелетами, преодолевая тошноту и жуть, гадать, что же выражает игра пятен на их лице.
А так, спасибо анаподу, передо мной люди. Вот начальник станции, он похож на ленинградского Физика, того, что честил меня, а потом угощал до отвала. И жена его тут же — их звёздная Дальмира. Здесь на ней простенький сизо-голубой чистый комбинезон, в разговоре она уверенно сыплет формулами. Но анапод упорно показывает мне Дальмиру. Подозреваю, что и эта звёздная красавица только разыгрывает интерес к физике, на самом же деле ищет новые чувства. Возможно, ей нравится быть единственной женщиной в компании молодых талантов, наперебой старающихся привлечь её внимание.
Больше всех старается выделиться бойкий молодой физик, смуглый, горбоносый, с острой бородкой, этакий оперный Мефистофель. Но это не жёлчный, угрюмый немецкий черт с больной печенью. Здешний Мефистофель жизнерадостен, остёр на язык, колюче-насмешлив, любитель похохотать. Тут же главный объект его насмешек — молчаливый румяный толстяк с кудрявыми баками. Он все время благодушно улыбается и сонно жуёт, глядя на мир, прищурившись то одним глазом, то другим. Видимо, считает, что поднимать сразу оба века — нерациональный труд.
— Журналисты посещают нас часто и даже чаще, чем нужно, — говорит старший физик. Он держится сухо, сдержанно и уверенно. Возможно, что и мой земной физик так же разговаривает в своём НИИ. — В Звёздном Шаре широко известно, что наш полигон — форпост науки, как бы выдвинутый в будущее, в следующие века. Мы заняты делами последующей эпохи и мыслим в её категориях — количественно-точных — математическими уравнениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73