Кроме того, у Марта были ещё две акции серебряных рудников в Гватемале, которые должны были принести чудовищные дивиденды. Гертруда аккуратно покупала газеты только для того, чтобы на последней странице разыскать телеграммы из Гватемалы, а в хорошие вечера, вооружившись карандашом, подсчитывала будущие доходы, дивиденды, проценты и проценты на проценты. У неё получалось, что лет через десять Март сумеет преподнести ей автомобиль из гватемальского серебра.
Только будет ли она моложава в ту пору? Станут ли ей давать не больше двадцати трех?
Да, конечно, Герта заслуживала лучшего мужа.
3
— А разве у ваших девушек нет крыльев?
Гарпия с полчаса лежала молча, не мигая глядела в костёр, где седели и с треском лопались смолистые сучки.
— Мне очень жаль ваших девушек, — продолжала она. — У них серая жизнь. Столько радости связано с крыльями! Ещё когда я была девочкой и крылышки у меня были совсем маленькие и усаженные перьями, как у птицы, я каждый день мечтала о полётах и все прыгала с деревьев, сотни раз обдиралась и ревела. А потом я стала взрослой, и крылья у меня развернулись в полную силу, я начала учиться летать. Нет, это ни с чем не сравнимо, когда ты паришь и воздух покачивает тебя, как в колыбели, или когда, сложив крылья, камнем ныряешь вниз и тугой прохладный ветер свистит в ушах. У нас каждая девочка только и мечтает скорее вырасти и начать летать. Нет, ваши девушки несчастные. Это очень странно, что у них нет крыльев.
— Почему же ты удивляешься? — спросил Эрл. — Разве ты не видела, что у меня нет крыльев?
— Но ведь ты мужчина, — протянула Гарпия, все так же глядя в огонь. — Мужчины крылатыми не бывают. Они совсем земные, даже мечтать не умеют. Живут в другой долине, копаются там в земле. Они неприятные, мы не летаем к ним никогда.
— Но твоя мать летала же, — сказал Эрл, улыбаясь наивности девушки.
— Может, и летала, — произнесла Гарпия, подумав. — Потому что у неё уже нет крыльев. Все девушки, которые побывали у мужчин, приходят от них пешком. Мужчины обрывают крылья. Они завидуют нашим полётам. Они вообще завистливые. Всегда голодные и ссорятся между собой. Один кричит: “Подчиняйтесь мне, я всех умнее!” А другой: “Нет, мне подчиняйтесь, я всех быстрее бегаю!” А третий: “Я всех сильнее, я могу вас поколотить!” И они дерутся между собой, им всегда тесно. Все потому, что крыльев нет. Были бы крылья, разлетелись бы мирно.
“Какая смешная карикатура на общество! — подумал Эрл. — Действительно, вечно голодные и всегда нам тесно. Ходим и толкаем друг друга: “Посторонись, я тебе заплачу. Посторонись, я тебя поколочу!”
— У нас и женщины такие же, — сказал Эрл. — Каждая хочет, чтобы все другие ей подчинялись и завидовали и чтобы она лучше всех была одета — красивее и богаче.
— Понимаю, — отозвалась Гарпия. — Когда девушка возвращается от мужчин, она тоже становится злой. И сторонится подруг, и все смотрится в блестящие лужи, вешает на себя ленты и мажет красной глиной щеки. И тоже ей тесно, она все плачет и жалуется. Все оттого, что крыльев нет уже.
— Очень странно! — повторил Эрл. — Какая-то нелепая игра природы.
— Почему же нелепая? — возразила Гарпия. — Ведь у муравьёв точно так же. А муравей, можно сказать, человек среди букашек.
В её огромных зрачках, зеленовато-чёрных, как у кошки, извивалось пламя. Она напряжённо думала. Наверное, за всю жизнь ей не приходилось так много думать, как последние недели.
— Ты не похож на наших мужчин, — произнесла она после долгой паузы. — Они маленькие, сутулые, а ты большой. Ты не станешь драться за ветку с плодами, за хижину. Возьмёшь, что понадобится, и уйдёшь. Я как увидела тебя, сразу поняла, что ты лучше всех. Наши мужчины такие скучные, такие крикливые. Скажи, зачем девушки летают к ним?
— Не знаю… Любовь, наверное…
— А что такое любовь? — Брови Гарпии очень высоко поднялись над громадными глазами.
Что такое любовь? Столько раз в жизни Эрл повторял это слово, а сейчас не мог ответить. Что такое любовь? Все называют этим ёмким словом неукротимую страсть, и похрапывание в супружеской постели, и встречу в портовом переулке, и салонный флирт, и всепоглощающее чувство, ведущее на подвиг, или на самоубийство, или на самопожертвование.
— Вот приходит такая пора в жизни, — невнятно объяснил Эрл, — беспокойство такое. И в груди щемит — здесь. Ищешь кого-то ласкового, кто бы стоял рядом с тобой. И горько, и радостно, и места себе не находишь. Так начинается любовь.
— Понимаю, — прервала его Гарпия. — У меня бывало такое беспокойство раньше. Тогда я улетала за горы, далеко-далеко, носилась вверх и вниз, уставала, тогда успокаивалась. А теперь я прилетаю сюда, сажусь у костра, смотрю на тебя, и больше мне ничего не нужно.
Она подняла на Эрла большие чистые глаза, как бы с немой просьбой объяснить, что же такое творится в её душе, и Эрл отвернулся, краснея. Там, в цивилизованных странах, его считали красивым. Не раз он выслушивал полупризнания светских женщин, уклончивые, расчётливые и трусливые. Он наизусть знал, какими словами принято отвечать кокеткам, произносил их машинально. Он никогда не смущался, сегодня это случилось в первый раз. Девушку, которая не знала, что такое обман, стыдно было бы обмануть.
3а
После Нового года в конторе начались тяжёлые дни. Оказалось, что хозяин получил на четверть процента меньше дохода, чем в прошлом году. Рождественские премии урезали. Поговаривали о больших сокращениях, каждый служащий из кожи нон лез, чтобы доказать, что именно он незаменимый работник, а все остальные — лодыри и дармоеды, без них можно обойтись шутя.
— Знаете, какая сейчас безработица? — говорил контролёр. — Люди по два года ищут место, теряют квалификацию, ходят целыми сутками по бюро найма. Лично я стар для того, чтобы поденно грузить хлопок в порту. Стар… и не сумел вовремя украсть. Был бы я вор, не дрожал бы сейчас из-за конверта в субботу.
Счетовод вздыхал о своём:
— По радио объявили: Манон — королева экрана — выходит за Ван-дербильта-младшего. Вот жениться бы на такой, и никакие шефы не страшны. Сколько стоит Манон? Миллионов шесть.
— Сто тысяч за одну улыбку, — уточнил бухгалтер, — я сам читал в воскресном номере.
— Вот видишь — сто тысяч. Улыбнулась — и обеспечила.
Март внимал им со скукой, похожей на зубную боль. Девять лет слышал он мечты контролёра о мошенничестве и рассуждения счетовода о женитьбе на богатой. И знал, что контролёр никогда не решится на подлог, а на счетовода никогда не польстится владелица миллионов. Сам он давно уже не мечтал. Макал ручку в чернильницу и выводил каллиграфическим почерком: “Ячмень Золотой дождь. Сорт 2…”
Он мало разговаривал со служащими. Мысли его спали от десяти до четырех, пока он был в конторе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Только будет ли она моложава в ту пору? Станут ли ей давать не больше двадцати трех?
Да, конечно, Герта заслуживала лучшего мужа.
3
— А разве у ваших девушек нет крыльев?
Гарпия с полчаса лежала молча, не мигая глядела в костёр, где седели и с треском лопались смолистые сучки.
— Мне очень жаль ваших девушек, — продолжала она. — У них серая жизнь. Столько радости связано с крыльями! Ещё когда я была девочкой и крылышки у меня были совсем маленькие и усаженные перьями, как у птицы, я каждый день мечтала о полётах и все прыгала с деревьев, сотни раз обдиралась и ревела. А потом я стала взрослой, и крылья у меня развернулись в полную силу, я начала учиться летать. Нет, это ни с чем не сравнимо, когда ты паришь и воздух покачивает тебя, как в колыбели, или когда, сложив крылья, камнем ныряешь вниз и тугой прохладный ветер свистит в ушах. У нас каждая девочка только и мечтает скорее вырасти и начать летать. Нет, ваши девушки несчастные. Это очень странно, что у них нет крыльев.
— Почему же ты удивляешься? — спросил Эрл. — Разве ты не видела, что у меня нет крыльев?
— Но ведь ты мужчина, — протянула Гарпия, все так же глядя в огонь. — Мужчины крылатыми не бывают. Они совсем земные, даже мечтать не умеют. Живут в другой долине, копаются там в земле. Они неприятные, мы не летаем к ним никогда.
— Но твоя мать летала же, — сказал Эрл, улыбаясь наивности девушки.
— Может, и летала, — произнесла Гарпия, подумав. — Потому что у неё уже нет крыльев. Все девушки, которые побывали у мужчин, приходят от них пешком. Мужчины обрывают крылья. Они завидуют нашим полётам. Они вообще завистливые. Всегда голодные и ссорятся между собой. Один кричит: “Подчиняйтесь мне, я всех умнее!” А другой: “Нет, мне подчиняйтесь, я всех быстрее бегаю!” А третий: “Я всех сильнее, я могу вас поколотить!” И они дерутся между собой, им всегда тесно. Все потому, что крыльев нет. Были бы крылья, разлетелись бы мирно.
“Какая смешная карикатура на общество! — подумал Эрл. — Действительно, вечно голодные и всегда нам тесно. Ходим и толкаем друг друга: “Посторонись, я тебе заплачу. Посторонись, я тебя поколочу!”
— У нас и женщины такие же, — сказал Эрл. — Каждая хочет, чтобы все другие ей подчинялись и завидовали и чтобы она лучше всех была одета — красивее и богаче.
— Понимаю, — отозвалась Гарпия. — Когда девушка возвращается от мужчин, она тоже становится злой. И сторонится подруг, и все смотрится в блестящие лужи, вешает на себя ленты и мажет красной глиной щеки. И тоже ей тесно, она все плачет и жалуется. Все оттого, что крыльев нет уже.
— Очень странно! — повторил Эрл. — Какая-то нелепая игра природы.
— Почему же нелепая? — возразила Гарпия. — Ведь у муравьёв точно так же. А муравей, можно сказать, человек среди букашек.
В её огромных зрачках, зеленовато-чёрных, как у кошки, извивалось пламя. Она напряжённо думала. Наверное, за всю жизнь ей не приходилось так много думать, как последние недели.
— Ты не похож на наших мужчин, — произнесла она после долгой паузы. — Они маленькие, сутулые, а ты большой. Ты не станешь драться за ветку с плодами, за хижину. Возьмёшь, что понадобится, и уйдёшь. Я как увидела тебя, сразу поняла, что ты лучше всех. Наши мужчины такие скучные, такие крикливые. Скажи, зачем девушки летают к ним?
— Не знаю… Любовь, наверное…
— А что такое любовь? — Брови Гарпии очень высоко поднялись над громадными глазами.
Что такое любовь? Столько раз в жизни Эрл повторял это слово, а сейчас не мог ответить. Что такое любовь? Все называют этим ёмким словом неукротимую страсть, и похрапывание в супружеской постели, и встречу в портовом переулке, и салонный флирт, и всепоглощающее чувство, ведущее на подвиг, или на самоубийство, или на самопожертвование.
— Вот приходит такая пора в жизни, — невнятно объяснил Эрл, — беспокойство такое. И в груди щемит — здесь. Ищешь кого-то ласкового, кто бы стоял рядом с тобой. И горько, и радостно, и места себе не находишь. Так начинается любовь.
— Понимаю, — прервала его Гарпия. — У меня бывало такое беспокойство раньше. Тогда я улетала за горы, далеко-далеко, носилась вверх и вниз, уставала, тогда успокаивалась. А теперь я прилетаю сюда, сажусь у костра, смотрю на тебя, и больше мне ничего не нужно.
Она подняла на Эрла большие чистые глаза, как бы с немой просьбой объяснить, что же такое творится в её душе, и Эрл отвернулся, краснея. Там, в цивилизованных странах, его считали красивым. Не раз он выслушивал полупризнания светских женщин, уклончивые, расчётливые и трусливые. Он наизусть знал, какими словами принято отвечать кокеткам, произносил их машинально. Он никогда не смущался, сегодня это случилось в первый раз. Девушку, которая не знала, что такое обман, стыдно было бы обмануть.
3а
После Нового года в конторе начались тяжёлые дни. Оказалось, что хозяин получил на четверть процента меньше дохода, чем в прошлом году. Рождественские премии урезали. Поговаривали о больших сокращениях, каждый служащий из кожи нон лез, чтобы доказать, что именно он незаменимый работник, а все остальные — лодыри и дармоеды, без них можно обойтись шутя.
— Знаете, какая сейчас безработица? — говорил контролёр. — Люди по два года ищут место, теряют квалификацию, ходят целыми сутками по бюро найма. Лично я стар для того, чтобы поденно грузить хлопок в порту. Стар… и не сумел вовремя украсть. Был бы я вор, не дрожал бы сейчас из-за конверта в субботу.
Счетовод вздыхал о своём:
— По радио объявили: Манон — королева экрана — выходит за Ван-дербильта-младшего. Вот жениться бы на такой, и никакие шефы не страшны. Сколько стоит Манон? Миллионов шесть.
— Сто тысяч за одну улыбку, — уточнил бухгалтер, — я сам читал в воскресном номере.
— Вот видишь — сто тысяч. Улыбнулась — и обеспечила.
Март внимал им со скукой, похожей на зубную боль. Девять лет слышал он мечты контролёра о мошенничестве и рассуждения счетовода о женитьбе на богатой. И знал, что контролёр никогда не решится на подлог, а на счетовода никогда не польстится владелица миллионов. Сам он давно уже не мечтал. Макал ручку в чернильницу и выводил каллиграфическим почерком: “Ячмень Золотой дождь. Сорт 2…”
Он мало разговаривал со служащими. Мысли его спали от десяти до четырех, пока он был в конторе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10