Не знаю, может быть, я и ошибаюсь, но мне всегда кажется, что в этих танцах, порою и неуклюжих, есть и красота и грация. Вот, например, пара: взводный фейерверкер второго взвода в паре с телефонистом-наблюдателем Марченко. Трио играет польку-стоп. Крепкая, мощная фигура взводного плавно, ритмично нагибается; ноги ходят ходуном, и нежно побрякивают шпоры. Наблюдатель Марченко – совсем иное дело. Он танцует как бы неподвижно – танцует не передвигаясь по площадке, стоя на одном месте, танцует выражением лица, глазами, бровями, губами, осанкой, всей фигурой. Самый процесс танцев для него не важен. Скорее он не танцует, а статично переживает музыку, ее мотив, ритм.
Любил я солдатские танцы! И было мне грустно, да и сейчас жалко, что не научился я танцевать. Сколько радости потерял я в жизни…
…вот выходит в круг здоровенный, плотный, даже толстый, что редко бывало среди солдат, хохол, по прозвищу Тарас Бульба, старший фейерверкер, кавалер двух Георгиевских крестов, и начинает гопак. Он тоже, собственно, не танцует, а плавно выступает и время от времени выкрикивает нечто веселое, озорное, вроде:
– И-и-эх-ма! Пошел! Веселей, не жалей! И-и-эх!
Глядя на его огромную фигуру и круглое обширное лицо, более всего похожее на смеющееся солнце, все зрители помирают со смеху.
А тем временем где-то слева за лесом уже давно кипит ужасная артиллерийская перестрелка, от которой тяжело вздрагивает земля. Скоро, наверное, дойдет и до нас.
«Действ, арм. 27 мая 916 г. А вот Вам, дорогая Миньона, чтобы Вы не скучали, для развлечения – фантастический роман, как бы вроде „перевод с английского“ в духе обожаемого Вами Локка, но сочинения Александра Пчелкина.
Итак, начинается роман:
«– Миньона! Какими судьбами? Главное, каким сверхъестественным образом?
Все это было так невероятно, так похоже на сон, что у меня в первую минуту не нашлось ничего другого, кроме этих банальных восклицаний.
Она подняла на меня свои серовато-сиреневые глаза и, чуть-чуть улыбаясь, промолвила:
– Вы, кажется, меня не ожидали.
Я молчал, придумывая, что бы предпринять, если все это окажется не сном, а действительностью.
Я был ошеломлен.
Миньона провела своим кошачьим язычком по губам и протянула мне руку:
– Ну здравствуйте. Как поживаете?
Я пожал ее нежную ручку, нерешительно помял в своей отвратительной немытой лапе и, перевернув, поцеловал в розовую ладошку.
Она звонко рассмеялась:
– Фу, какой вы смешной и… глупый.
Признаться, вид у меня был в ту минуту не очень умный. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Войдите в мое положение: быть дневальным на новой, только что построенной саперами и еще не занятой артиллерийским взводом позиции в полуверсте от немецких окопов, сняв сапоги, греть на костре в котелке воду для чая, обернуться и вдруг увидеть ее здесь, наяву, – исключается всякая вероятность, и тем не менее… Однако!… Гм… Я думаю, что не только меня, но всякого нормального человека подобное явление поставило бы в тупик, в угол носом.
Впрочем, мое смущение продолжалось недолго. На всякий случай я ущипнул себя за ухо, убедился, что не сплю, и решил быть невозмутимым.
Бывают же на свете чудеса.
– Миньона… Миньоночка… Но… какими же все-таки судьбами?
Она неопределенно махнула рукой, и я понял, что это, и сущности, не так важно.
– Садитесь, – сказал я, – за неимением дивана вот сюда, на траву. Я так давно вас не видел. Дайте же на себя посмотреть.
Она села рядом со мной на траву, подобрала под себя моги в туфельках номер тридцать четыре и тут же съехидничала:
– Во-первых, вы меня видели сравнительно недавно, на пасху, но вам тогда, кажется, было не до меня. А во-вто-рых, нечего на меня смотреть так внимательно: я такая же, как всегда.
И действительно, она была совершенно такой же, как всегда, как дома. Как на балконе. Белая матроска с большим желтым шелковым бантом, серенькая юбка; коротенькие кудряшки, перехваченные темной лентой. Лицо кукольное, и от носика к ротику характерная складка. Все как следует, туфельки ничуть не запачканные. Шляпы нет. Как будто бы она только что вышла из дома пройтись по Французскому бульвару, да и прошла совершенно случайно, незаметно, мгновенно тысячу верст от Одессы до наших передовых позиций, что случается только в фантастических романах.
А может быть, как-то перенеслась по воздуху, даже туфелек не испачкала.
– Однако у вас здесь, на позициях, недурненько, – сказала она, – хотя офицеры неважнец. Грязные такие. Закопченные. Да вы сами тоже не особенно… Надеюсь, вы меня угостите чаем?
– Это можно, – ответил я, – вопрос только: есть ли у вас сахар?
Она с удивлением посмотрела на меня.
– Одну минуточку, – в замешательстве пробормотал я, – я сию минуточку сбегаю к пехотинцам в штаб батальона, там дежурит наш батарейный телефонист, может, у него разживусь сахаром, кстати и заваркой. А вы пока что постерегите котелок. Как только вода закипит – снимите.
Она понимающе кивнула. Я сорвался с места и ринулся к высокой железнодорожной насыпи, где виднелась землянка телефонистов пехотного батальона. На бегу я обернулся: она сидела возле костра на зеленой травке среди желтых, белых и синих луговых цветов. Она и сама была, похожа на цветок.
«Сердце мое дрогнуло. „Милая!“ – подумал я и хотел послать ей воздушный поцелуй, но в этот миг вспомнил что-то важное и крикнул ей издали:
– Да! Еще вот что: если в блиндаж полезут пехотинцы, гоните их ко всем чертям, а то они порастащат все доски!…
Она кивнула.
Пока я бегал в штаб батальона и унижался перед телефонистами, умоляя позычить до следующей выдачи десять грудок сахара, заварку чая и кусок сала (хлеб у меня был) Миньона сидела и с любопытством разглядывала местность, куда она попала по воле автора этой фантастической повести.
Что же она увидела?
Справа шагах в ста тянулась высокая железнодорожная насыпь линии Минск – Вильно, надежно прикрывая нашу артиллерийскую позицию от глаз неприятельских наблюдателей. Под насыпью виднелись серые бугорки землянок, над которыми вился легкий дымок. Слева белели свежими сосновыми бревнами и обшитыми досками два резервных блиндажа, куда в случае наступления немедленно будут выдвинуты два наших орудия, так сказать, «кинжальный взвод». Эти блиндажи я и послан был охранять. Невдалеке от блиндажей извивалась, блестя на солнце, и тихонько журчала маленькая речушка, даже не речушка, а скорее ручей. В ярком небе плыли все еще как бы пасхальные облака. За железнодорожной насыпью, на переезде кудрявились березы, и далеко впереди, за бугром как декорация рисовался разбитый снарядами мертвый город. Из пожарища торчали остатки кирпичных стен и печные трубы, вокруг которых как ни в чем не бывало зеленели цветущие сады… Продолжение следует…»
Прочитав это, я усмехаюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75