Подвода уже ехала по улице, приближаясь к хате.
- Папа вертается с базара, побей меня бог, - сердито сказала Софья. Доигралися, ну тебя, на самом деле, к черту! Бежи до дому, - и, в последний раз обхватив шею Семена, бросилась в хату.
Семен отошел на несколько шагов, притаился у плетня. Подвода остановилась. Раздался знакомый голос, насмешливый и властный:
- Эй, друзья! Жинка! Кто там есть в хате, отчиняйте ворота!
В офицерской папахе из серых смушек и брезентовом дождевике с капюшоном поверх тулупа, делавшего его чересчур толстым, Ткаченко, с кнутом в руках, возвышался над бричкой. Рядом с ним на мешках сидел, закутавшись в рваный кожух, незнакомый Семену худой крестьянин с давно не стриженной узкой головой, насколько было заметно при слабом свете - не старый.
- Приехали, - сказал Ткаченко и тронул спутника за плечо.
- Я не сплю, - ответил тот, не шевелясь.
Бричка въехала в ворота, открытые босой заспанной бабой в старой спиднице.
"Кто ж бы это мог быть?" - размышлял Семен, возвращаясь домой.
Подходя к своей хате, он заметил две фигуры. Одна стояла по ту сторону плетня, другая - по эту.
- Ну, с тем и до свиданьичка, - услышал Семен быстрый и рассудительный голос Фроськи, - а то у меня уже ноги замерзли. Побежу в хату - пора печку топить.
- Та подожди одну минутку.
- За одну минутку украл черт Анютку. Спокойной вам ночи, приятного сна.
- Та, Фросичка!..
- Кому Фросичка, а кому Евфросинья Федоровна. Еще один раз до свиданьичка. А то увидит наш Семен - руки-ноги переломает.
- Кому?
- Тебе.
- Мене? Ге! Еще не родился на свете тот человек!
- Вот тогда побачишь. Как споймает да как перетянет батарейским поясом с медною бляхой...
- Что ты меня пугаешь солдатом? Я сам свободно мог на позиции поехать, только до моего года очередь так-таки и не дошла.
- А ну, покажись, кто тут солдата не боится? - страшным голосом сказал Семен, появляясь рядом.
Долговязая фигура дернулась, будто ее тронули сзади шилом. Хлопец отскочил от плетня и кинулся по улице, пригнув голову и размахивая длинными руками, чтобы не поскользнуться.
Семен, не сходя с места, грозно потопал ему вдогонку сапогами. Фроська помирала со смеху, припав головой к глечику, сидящему на дрючке плетня.
- Это какой же? - строго спросил Семен.
- А Ивасенковых Микола.
- Тот, который до войны ходил подпаском за клембовскими коровами?
- Эге.
- Тю! Ему ж тогда, дай боже, чтоб тринадцать лет было! Ну что ты скажешь: пока мы там четыре года трубили, тут уже все байстрюки женихами заделались. Давно с ним гуляешь, Фроська?
- Сегодня первый день, - застенчиво сказала девочка. - Еще года два-три погуляю, а там посмотрю: может, замуж пойду, - прибавила она, подумав.
- Кому ты сдалась, рыжая!
- Я не рыжая.
- А какая же ты?
- А каштановая.
- А, чтоб тебя! Много ты видела тех каштанов!
- А вот видела. Один матрос с города Одессы на побывку приезжал до Ременюков - он и доси тут коло Любки крутится - с посыльного судна "Алмаз", так он самых тех каштанов для дивчат привез пуда, может, полтора-два.
Семен сел на призбу и скрутил папиросу.
- Слышь, Фрося, седай, посидим. Воротился только что с Балты старый Ткаченко. И с ним на бричке сидел еще один. Кто такой, не знаешь?
- В порватом таком кожухе?
- Да.
- Это они себе недавно работника взяли.
- Видать, не из наших?
- Ни. Его старый Ткаченко гдесь по дороге с фронта подхватил. Он чи с Польши, чи шо. Вроде беженец. Тоже солдат. Его губернию немцы заняли. Ему некуда было увольниться.
- Наделала тая война делов! - вздохнул Семен.
Брат с сестрой еще немножко посидели и, зевая, пошли в хату. Уже было утро. Так и не пришлось ложиться.
- Думаю я, - сказал за обедом Семен, играя скулами и сосредоточенно морща лоб, - думаю я посылать сватов до Ткаченко по Софью. Как будет ваш совет, мамаша?
Мать, не торопясь, вытерла алюминиевую ложку хлебом, - с тех пор как воротился Семен, в доме пошли в ход алюминиевые ложки, - не торопясь, повернула длинное костлявое лицо к сыну.
- Скажу только: слава богу, и больше ничего, - быстро сказала она, крестясь. - А Ткаченки наших сватов примут?
- Это мы побачим, - многозначительно ответил сын, поднимая брови. Бывает, что и примут.
И в доме Котко поднялась возня.
Глава XIV
СВАТЫ
Узнав от людей стороной, что Котко вернулся на село с войны целый и невредимый, Ткаченко не сказал ничего. Как будто до него это вовсе и не касалось. Только на сильном его лице яснее обозначились волоски жилок, тонкие, как волокна в промокательной бумаге.
За последнее время Ткаченко научился молчать. Весь день он занимался хозяйством: сам ходил в погреб, смотрел, по-фельдфебельски отставив ногу, как работник чистил и "напувал" лошадей, задавал им по артиллерийской норме ячменя, обмеривал лес для нового сарайчика, - словом, всячески старался по дому, как бы торопясь нагнать упущенное за время военной службы. Все это молча, с неторопливым упорством и точностью сверхсрочного солдата.
И только вечером, когда жена поставила перед ним миску вареников с творогом, эмалированную кружку сметаны и отдельный прибор, - Ткаченко поставил свой дом почти на офицерскую ногу, - а сама, как обычно, пригорюнилась возле двери, он не выдержал.
- Что это за такое, я не понимаю, - сказал он, сильно пожимая плечами, - другим людям на позициях сразу голову отрывает снарядом, а другие всю войну до одного дня сидят на батарее и только над этим насмехаются. Какая-то глупость. - Ткаченко покосился на жену. - Как там дело: выкинула Сонька из головы или еще мечтает?
Жена щепоткой вытерла глаза.
- А кто их теперь знает, Никанор Васильевич! Такое время, что все дивчата прямо-таки посказились.
- Хивря! - изо всех сил гаркнул Ткаченко и смахнул со стола кулаком кружку.
Тем часом Семен искал сватов, так называемых "старост". Дело это было далеко не простое. Оно требовало ума. А то на самом деле: пригласишь старост, не подумав, кое-каких, а норовистый фельдфебель, может, с ними и разговаривать не захочет, в хату не пустит. Нужно выбирать людей почтенных, для Ткаченки подходящих.
Вообще полагалось в старосты брать родственников или друзей жениха. Но родня у Семена была незавидная.
Друзей, правда, было множество. Но все они - те, конечно, которые вернулись с фронта живые, - для такого дела не годились: как ушли на войну рядовыми, так рядовыми и пришли назад; хоть бы для смеха кто-нибудь заслужил ефрейторские лычки.
А Семену при его сложных обстоятельствах требовались такие старосты, чтобы Ткаченке некуда было податься.
Недели две, не меньше, ломал себе голову Семен, не зная, кого выбрать. Наконец, он решил кланяться, во-первых, тому самому матросу Цареву, которого видел на вечерке и с которым уже успел добре подружиться, и, во-вторых, председателю сельского Совета большевику Трофиму Ивановичу Ременюку, но опять же не тому Ременюку, чей баштан около баштана Ивасенков, и не тому Ременюку, у кого двух сынов убило в пехоте (вообще, надо сказать, половина села были Ременюки), а тому Ременюку, который в семнадцатом году вернулся с бессрочной каторги, где он отбывал за убийство урядника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30