Ей приспичило прорвать его оборону, и значит, она будет долбить и долбить без устали.
Билак вновь несколько раз открывает и закрывает рот. Потом:
— Ты все равно не поймешь.
— Ну так помоги мне понять!
Она делает еще один шаг вперед и замечает на столе плошку с желтовато-зеленой вязкой жидкостью, пахнущей травой и напоминающей кисель.
— Мне-то ты можешь рассказать…
Но растерянный взгляд выдает ее. Кажется, ей не настолько хочется знать подробности, как она думала раньше.
— Ты же знаешь меня.
Доктор Билак упорно смотрит в сторону. Точнее, он смотрит на плошку. Как будто в комнате есть кто-то еще, кто не может видеть, но слышит каждое слово. Мона тоже бросает на плошку испуганный взгляд.
— Что это?
И получает почти с вызовом:
— Лоза духов.
— Йахе? — с ужасом выдыхает Мона. — Ты пьешь йахе? Эту гадость?
Не так уж слаб оказался Алонсо Билак, сумел все-таки отобрать у Моны плошку, которой она собиралась запустить в камин. Моне очень хочется плакать.
— Лонни, ты больной…
Того, кто обернулся на ее голос, она не узнает. Словно кто-то другой смотрит сейчас на нее — равнодушно, спокойно.
— Тебе нужна помощь… Незнакомец делает к ней шаг. Мона пятится.
— Неужели ты не понимаешь, что происходит? — из последних сил лепечет она. — Неужели ты не понимаешь, что ты с собой творишь?
Ее обрывают коротким повелительным жестом. Голос застревает в гортани, язык немеет и не поворачивается.
— Иди, — приказывает стоящий перед ней незнакомец.
Мона продышалась:
— Дай мне помочь тебе…
Но в ответ — почти звериный вопль:
— Говорю тебе: убирайся!
* * *
— Что это за чертовщина? — упорствовал в своем желании узнать Молдер.
Скалли взяла полотенце и вытерла кровь с рук. Что-то на эту тему было у Шекспира…
— Тонкий кишечник человека, — невозмутимо отрапортовала она. — Чуть больше метра подвздошной кишки и еще сантиметров сорок тонкой.
— И можно с уверенностью считать, что это — Льготой?
— Точно известно, что он ел перед смертью, — Скалли поворошила пинцетом неприятного вида комочки в кювете. — Кукурузный хлеб. И, похоже, весь день он грыз семечки.
— Хороший был вкус у человека, — двусмысленно одобрил Молдер.
Скалли покусала губу в задумчивости. Признаваться, что очки пока набирает версия Молдера, очень не хотелось.
— Пока непонятно, как расчленили тело. Ножом его не резали, нет следов, — честность перевесила. — Больше всего похоже на то, что внутренности вырвали или вытащили через разрыв в теле.
— Так вытащили? — уточнил Молдер. — Или вырвали?
— Точнее сказать не могу. После смерти его здорово погрызли.
— Кто именно?
— Не знаю. Судя по следам зубов, небольшое животное. Вероятнее всего, крыса.
— И не одна, — с отвращением сообщил Молдер.
В кармане пальто затрезвонил мобильник. Скалли пошла отвечать, на ходу сдирая перчатки, и предоставив Молдеру любоваться месивом на прозекторском столе. Чем он и занимался, пока проскользнувшее в разговоре имя не заставило его насторожить уши.
— Помедленнее, Мона, — попросила Скалли в трубку.
Малышка-археолог так волновалась, что ее звенящий голос был слышен даже наклонившемуся к Скалли Молдеру:
— Я была у доктора Билака… Он меня так напугал. Я даже решила, что он вот-вот на меня бросится…
— Что случилось, Мона?
— Он болен… Он не сознает, что делает…
— Где он сейчас, Мона?
— У себя дома… Я оставила его там и вернулась в музей. Но мне кажется, что здесь кто-то есть, кто-то наблюдает за мной.
Слышно было, как рядом с ней залаяла собака. Ну хоть какая-то охрана, подумала Скалли.
— Никуда не уходи, — приказала она. — Не сходи с места. Я пришлю к тебе агента Молдера, он о тебе позаботится.
* * *
— Гам-гам! Гам-гам-гам!!! — Конфет опять требовал внимания.
Мона положила трубку и огляделась. Тихо и темно. А что еще она, собственно, ожидала от закрытого на ночь музея? Но в прошлую ночь тоже было тихо и темно… Хорошо им говорить: не уходите со своего места… Чтобы не трястись от страха, сидя без дела на одном месте, Мона подтащила к столу ящик с раскопок. От мелкой противной дрожи работа, конечно, не избавит, но все-таки…
Из проема на нее пялился череп. Это всего лишь старые кости, сказала себе Мона. Ты насмотрелась фильмов про Индиану Джонса. Все, что мы тут плели раньше. — романтический бред археологов-иервокурс-ников. Верилось с трудом.
Утробно и глухо заворчал пес.
Мона оглянулась:
— В чем дело, Конфет?
Пес еще раз приглушенно гавкнул. Но смотрел он не на глиняный горшок с костями, как почему-то ожидала Мона, а в сторону коридора.
Там работает только дежурное освещение, и тут же возникает мысль сбегать за фонариком. Вторая и более здравая мысль — сбегать за охранником — тонет в волне страха. Странный шум доносится со стороны туалетов.
Пес дошел до середины коридорного закоулка, прижал уши и отказался идти дальше. Он застыл, точно каменный, не обращая внимания на увещевания хозяйки.
«Трус, — сказала ему Мона. — Ты трус». Конфет жалобно посмотрел на нее, но не сдвинулся с места.
Мона вытерла пот со лба и оглянулась в поисках какой-нибудь палки.
Звук, действительно, доносился из туалетной комнаты — как будто тряслись крышки унитазов. Словно кто-то хотел выбраться наружу из канализации. Странно, подумала девушка. Это не самый удобный способ… Она осторожно заглянула в одну из кабинок. Опущенная крышка на стульчаке и в самом деле подпрыгивала. Это было так ненормально и страшно, что Мона — как в бредовом сне — нагнулась и подняла крышку.
Кажется, она закричала, потому что целая армия крыс полезла из унитаза на долгожданную свободу.
* * *
Ночью дом с высокими каменными ступенями уже не казался Скалли зловещим. Вот только дверь нараспашку — пожалуй, чересчур. Дэйна включила прихваченный из машины фонарик.
— Доктор Билак! — воззвала она с порога.
Тишина.
Скалли расстегнула кобуру — так, на всякий случай — но вынимать пистолет воздержалась. Дом был пуст. Едва ли она сумела бы обосновать свое убеждение. Просто знала — никого нет.
Вместо прежнего прелого оранжерейного запаха — аптечно-травяные ароматы. В камине тускло тлеют прогоревшие угли. Со стены скалится индейская маска.
На цветастой индейской скатерти были расставлены разнокалиберные плошки с непонятными семенами и листьями, в одной из них даже что-то копошилось. Вскоре, правда, выяснилось, что Скалли примерещилось, просто высушенные цветы в этой плошке были странной формы. А в центре стола, словно супница на обеде, стояла чаша с остатками зеленоватой вязкой жидкости, похожей на кисель.
Скалли поднесла чашу к носу, втянула воздух… Уф-фф! Воняло гадостно.
* * *
— Что вы тут делаете? — проскрипел из темноты старческий голос.
Молдер шарахнулся в сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Билак вновь несколько раз открывает и закрывает рот. Потом:
— Ты все равно не поймешь.
— Ну так помоги мне понять!
Она делает еще один шаг вперед и замечает на столе плошку с желтовато-зеленой вязкой жидкостью, пахнущей травой и напоминающей кисель.
— Мне-то ты можешь рассказать…
Но растерянный взгляд выдает ее. Кажется, ей не настолько хочется знать подробности, как она думала раньше.
— Ты же знаешь меня.
Доктор Билак упорно смотрит в сторону. Точнее, он смотрит на плошку. Как будто в комнате есть кто-то еще, кто не может видеть, но слышит каждое слово. Мона тоже бросает на плошку испуганный взгляд.
— Что это?
И получает почти с вызовом:
— Лоза духов.
— Йахе? — с ужасом выдыхает Мона. — Ты пьешь йахе? Эту гадость?
Не так уж слаб оказался Алонсо Билак, сумел все-таки отобрать у Моны плошку, которой она собиралась запустить в камин. Моне очень хочется плакать.
— Лонни, ты больной…
Того, кто обернулся на ее голос, она не узнает. Словно кто-то другой смотрит сейчас на нее — равнодушно, спокойно.
— Тебе нужна помощь… Незнакомец делает к ней шаг. Мона пятится.
— Неужели ты не понимаешь, что происходит? — из последних сил лепечет она. — Неужели ты не понимаешь, что ты с собой творишь?
Ее обрывают коротким повелительным жестом. Голос застревает в гортани, язык немеет и не поворачивается.
— Иди, — приказывает стоящий перед ней незнакомец.
Мона продышалась:
— Дай мне помочь тебе…
Но в ответ — почти звериный вопль:
— Говорю тебе: убирайся!
* * *
— Что это за чертовщина? — упорствовал в своем желании узнать Молдер.
Скалли взяла полотенце и вытерла кровь с рук. Что-то на эту тему было у Шекспира…
— Тонкий кишечник человека, — невозмутимо отрапортовала она. — Чуть больше метра подвздошной кишки и еще сантиметров сорок тонкой.
— И можно с уверенностью считать, что это — Льготой?
— Точно известно, что он ел перед смертью, — Скалли поворошила пинцетом неприятного вида комочки в кювете. — Кукурузный хлеб. И, похоже, весь день он грыз семечки.
— Хороший был вкус у человека, — двусмысленно одобрил Молдер.
Скалли покусала губу в задумчивости. Признаваться, что очки пока набирает версия Молдера, очень не хотелось.
— Пока непонятно, как расчленили тело. Ножом его не резали, нет следов, — честность перевесила. — Больше всего похоже на то, что внутренности вырвали или вытащили через разрыв в теле.
— Так вытащили? — уточнил Молдер. — Или вырвали?
— Точнее сказать не могу. После смерти его здорово погрызли.
— Кто именно?
— Не знаю. Судя по следам зубов, небольшое животное. Вероятнее всего, крыса.
— И не одна, — с отвращением сообщил Молдер.
В кармане пальто затрезвонил мобильник. Скалли пошла отвечать, на ходу сдирая перчатки, и предоставив Молдеру любоваться месивом на прозекторском столе. Чем он и занимался, пока проскользнувшее в разговоре имя не заставило его насторожить уши.
— Помедленнее, Мона, — попросила Скалли в трубку.
Малышка-археолог так волновалась, что ее звенящий голос был слышен даже наклонившемуся к Скалли Молдеру:
— Я была у доктора Билака… Он меня так напугал. Я даже решила, что он вот-вот на меня бросится…
— Что случилось, Мона?
— Он болен… Он не сознает, что делает…
— Где он сейчас, Мона?
— У себя дома… Я оставила его там и вернулась в музей. Но мне кажется, что здесь кто-то есть, кто-то наблюдает за мной.
Слышно было, как рядом с ней залаяла собака. Ну хоть какая-то охрана, подумала Скалли.
— Никуда не уходи, — приказала она. — Не сходи с места. Я пришлю к тебе агента Молдера, он о тебе позаботится.
* * *
— Гам-гам! Гам-гам-гам!!! — Конфет опять требовал внимания.
Мона положила трубку и огляделась. Тихо и темно. А что еще она, собственно, ожидала от закрытого на ночь музея? Но в прошлую ночь тоже было тихо и темно… Хорошо им говорить: не уходите со своего места… Чтобы не трястись от страха, сидя без дела на одном месте, Мона подтащила к столу ящик с раскопок. От мелкой противной дрожи работа, конечно, не избавит, но все-таки…
Из проема на нее пялился череп. Это всего лишь старые кости, сказала себе Мона. Ты насмотрелась фильмов про Индиану Джонса. Все, что мы тут плели раньше. — романтический бред археологов-иервокурс-ников. Верилось с трудом.
Утробно и глухо заворчал пес.
Мона оглянулась:
— В чем дело, Конфет?
Пес еще раз приглушенно гавкнул. Но смотрел он не на глиняный горшок с костями, как почему-то ожидала Мона, а в сторону коридора.
Там работает только дежурное освещение, и тут же возникает мысль сбегать за фонариком. Вторая и более здравая мысль — сбегать за охранником — тонет в волне страха. Странный шум доносится со стороны туалетов.
Пес дошел до середины коридорного закоулка, прижал уши и отказался идти дальше. Он застыл, точно каменный, не обращая внимания на увещевания хозяйки.
«Трус, — сказала ему Мона. — Ты трус». Конфет жалобно посмотрел на нее, но не сдвинулся с места.
Мона вытерла пот со лба и оглянулась в поисках какой-нибудь палки.
Звук, действительно, доносился из туалетной комнаты — как будто тряслись крышки унитазов. Словно кто-то хотел выбраться наружу из канализации. Странно, подумала девушка. Это не самый удобный способ… Она осторожно заглянула в одну из кабинок. Опущенная крышка на стульчаке и в самом деле подпрыгивала. Это было так ненормально и страшно, что Мона — как в бредовом сне — нагнулась и подняла крышку.
Кажется, она закричала, потому что целая армия крыс полезла из унитаза на долгожданную свободу.
* * *
Ночью дом с высокими каменными ступенями уже не казался Скалли зловещим. Вот только дверь нараспашку — пожалуй, чересчур. Дэйна включила прихваченный из машины фонарик.
— Доктор Билак! — воззвала она с порога.
Тишина.
Скалли расстегнула кобуру — так, на всякий случай — но вынимать пистолет воздержалась. Дом был пуст. Едва ли она сумела бы обосновать свое убеждение. Просто знала — никого нет.
Вместо прежнего прелого оранжерейного запаха — аптечно-травяные ароматы. В камине тускло тлеют прогоревшие угли. Со стены скалится индейская маска.
На цветастой индейской скатерти были расставлены разнокалиберные плошки с непонятными семенами и листьями, в одной из них даже что-то копошилось. Вскоре, правда, выяснилось, что Скалли примерещилось, просто высушенные цветы в этой плошке были странной формы. А в центре стола, словно супница на обеде, стояла чаша с остатками зеленоватой вязкой жидкости, похожей на кисель.
Скалли поднесла чашу к носу, втянула воздух… Уф-фф! Воняло гадостно.
* * *
— Что вы тут делаете? — проскрипел из темноты старческий голос.
Молдер шарахнулся в сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13