.. И царя Гороха боюсь, и добрых людей будет стыдно, когда узнают.
Красавица Кутафья нахмурила свои соболиные брови и говорит:
- О чем ты плачешь, матушка? Пошли ее в кухню, на самую черную работу вот и всё... Никто и не посмеет думать, что это твоя дочь.
- Да ведь жаль ее, глупую!
- Всех уродов не пережалеешь... Да я и не верю ей, что она твоя дочь. Совсем не в нашу семью: меня добрые люди красавицей называют, и брат Орлик тоже красавец. Откуда же такой-то уродине взяться?
- Говорит, что моя...
- Мало ли что она скажет... А ты ее пошли на кухню, да еще к самому злому повару.
Сказано - сделано. Босоножка очутилась на кухне. Все повара и поварихи покатывались со смеху, глядя на нее:
- Где это наша царица Луковна отыскала такую красоту? Вот так красавица! Хуже-то во всем гороховом царстве не сыскать.
- И одежонка на ней тоже хороша! - удивлялась повариха, разглядывая Босоножку. - Ворон пугать... Ну и красавица!
А Босоножка была даже рада, что освободилась из своего заточения, хотя ее и заставляли делать самую черную работу - она мыла грязную посуду, таскала помои, мыла полы. Все так ею и помыкали, а особенно поварихи. Только и знают, что покрикивают:
- Эй ты, хромая нога, только даром царский хлеб ешь! А пользы от тебя никакой нет...
Особенно донимала ее старшая повариха, злющая старая баба, у которой во рту словно был не один язык, а целых десять. Случалось не раз, что злая баба и прибьет Босоножку: то кулаком в бок сунет, то за косу дернет. Босоножка всё переносила. Что можно было требовать от чужих людей, когда от нее отказались родная мать и сестра! Спрячется куда-нибудь в уголок и потихоньку плачет только и всего. И пожаловаться некому. Правда, царица Луковна заглядывала несколько раз на кухню и справлялась о ней, но все поварихи и повара кричали в один голос:
- Ленивая-преленивая эта уродина, царица! Ничего делать не хочет, а только даром царский хлеб ест...
- А вы ее наказывайте, чтобы не ленилась, - говорила царица.
Стали Босоножку наказывать: то без обеда оставят, то запрут в темный чулан, то поколотят.
Больше всего возмущало всех то, что она переносила всё молча, а если и плакала, то потихоньку.
- Это какая-то отчаянная! - возмущались все. - Ее ничем не проймешь... Она еще что-нибудь сделает с нами. Возьмет да дворец подожжет - чего с нее взять, с колченогой!..
Наконец вся дворня вышла из терпения, и все гурьбой пошли жаловаться царице Луковне:
- Возьми ты от нас, царица Луковна, свою уродину. Житья нам не стало с нею. Вот как замаялись с нею все - и не рассказать!
Подумала-подумала царица Луковна, покачала головой и говорит:
- А что я с ней буду делать? Надоело мне слушать про нее...
- Сошли ты ее, царица-матушка, на задний двор. Пусть гусей караулит. Самое это подходящее ей дело.
- В самом деле, послать ее в гусятницы! - обрадовалась царица Луковна. Так и сделаем... По крайней мере, с глаз долой.
XIV
Совсем обрадовалась Босоножка, как сделали ее гусятницей. Правда, кормили ее плохо - на задний двор посылали с царского стола одни объедки, но зато с раннего утра она угоняла своих гусей в поле и там проводила целые дни. Завернет корочку хлеба в платок - вот и весь обед. А как хорошо летом в поле и зеленая травка, и цветочки, и ручейки, и солнышко смотрит с неба так ласково-ласково. Босоножка забывала про свое горе и веселилась, как умела. С нею разговаривали и полевая травка, и цветочки, и бойкие ручейки, и маленькие птички. Для них Босоножка совсем не была уродом, а таким же человеком, как и все другие.
- Ты у нас будешь царицей, - шептали ей цветы.
- Я и то царская дочь, - уверяла Босоножка.
Огорчало Босоножку только одно: каждое утро на задний двор приходил царский повар, выбирал самого жирного гуся и уносил. Очень уж любил царь Горох поесть жирной гусятины. Гуси ужасно роптали на царя Гороха и долго гоготали:
- Го-го-го... ел бы царь Горох всякую другую говядину, а нас бы лучше не трогал. И что мы ему понравились так, несчастные гуси!
Босоножка ничем не могла утешить бедных гусей и даже не смела сказать, что царь Горох совсем добрый человек и никому не желает делать зла. Гуси всё равно бы ей не поверили. Хуже всего было, когда наезжали во дворец гости. Царь Пантелей один съедал целого гуся. Любил старик покушать, хоть и худ был, словно Кощей. Другие гости тоже ели да царя Гороха похваливали. Вот какой добрый да гостеприимный царь... Не то, что король Косарь, у которого много не разгостишься. Красавица Кутафья, как вышла замуж, сделалась такая скупая всего ей было жаль. Ну, гости похлопают глазами и уедут несолоно хлебавши к царю Гороху.
Как-то наехало гостей с разных сторон видимо-невидимо, и захотел царь Горох потешить их молодецкою соколиною охотой. Разбили в чистом поле царскую палатку с золотым верхом, наставили столов, навезли и пива, и браги, и всякого вина, разложили по столам всякую еду. Приехали и гости - женщины в колымагах, а мужчины верхом. Гарцуют на лихих аргамаках, и каждый показывает свою молодецкую удаль. Был среди гостей и тот молодой витязь, который так понравился Босоножке. Звали его Красик-богатырь. Все хорошо ездят, все хорошо показывают свою удаль, а Красик-богатырь - получше всех. Другие витязи и богатыри только завидуют.
- Веселитесь, дорогие гости, - приговаривает царь Горох, - да меня, старика, лихом не поминайте... Кабы не мое толстое брюхо, так я бы показал вам, как надо веселиться. Устарел я немного, чтобы удаль свою показывать... Вот, спросите царицу Луковну, какой я был молодец. Бывало, никто лучше меня на коне не проедет... А из лука как стрелял - раз как пустил стрелу в медведя и прямо в левый глаз попал, а она в правую заднюю ногу вышла.
Царица Луковна вовремя дернула за рукав расхваставшегося мужа, и царь Горох прибавил:
- То бишь, это не медведь был, а заяц...
Тут царица Луковна дернула его опять за рукав, и царь Горох еще раз поправился:
- То бишь, и не заяц, а утка, и попал я ей не в глаз, а прямо-прямо в хвост... Так, Луковна?
- Так, так, царь Горох, - говорит царица. - Вот какой был удалый...
Расхвастались и другие витязи и богатыри, кто как умел. А больше всех расхвастался царь Пантелей.
- Когда я был молодой - теперь мне борода мешает, - так я одною стрелой убил оленя, ястреба и щуку, - рассказывал старик, поглаживая бороду. - Дело прошлое, теперь можно и похвастаться...
Пришлось царице Луковне дернуть за рукав и брата Пантелея, потому как очень уж он начал хвастаться. Смутился царь Пантелей, заикаться стал:
- Да я... я... Я прежде вот как легок был на ногу: побегу и зайца за хвост поймаю. Вот хоть царя Гороха спросите...
- Врешь ты всё, Пантелей, - отвечает царь Горох. - Очень уж любишь похвастать... да... И прежде хвастал всегда и теперь хвастаешь. Вот со мною действительно был один случай.
1 2 3 4 5 6 7 8
Красавица Кутафья нахмурила свои соболиные брови и говорит:
- О чем ты плачешь, матушка? Пошли ее в кухню, на самую черную работу вот и всё... Никто и не посмеет думать, что это твоя дочь.
- Да ведь жаль ее, глупую!
- Всех уродов не пережалеешь... Да я и не верю ей, что она твоя дочь. Совсем не в нашу семью: меня добрые люди красавицей называют, и брат Орлик тоже красавец. Откуда же такой-то уродине взяться?
- Говорит, что моя...
- Мало ли что она скажет... А ты ее пошли на кухню, да еще к самому злому повару.
Сказано - сделано. Босоножка очутилась на кухне. Все повара и поварихи покатывались со смеху, глядя на нее:
- Где это наша царица Луковна отыскала такую красоту? Вот так красавица! Хуже-то во всем гороховом царстве не сыскать.
- И одежонка на ней тоже хороша! - удивлялась повариха, разглядывая Босоножку. - Ворон пугать... Ну и красавица!
А Босоножка была даже рада, что освободилась из своего заточения, хотя ее и заставляли делать самую черную работу - она мыла грязную посуду, таскала помои, мыла полы. Все так ею и помыкали, а особенно поварихи. Только и знают, что покрикивают:
- Эй ты, хромая нога, только даром царский хлеб ешь! А пользы от тебя никакой нет...
Особенно донимала ее старшая повариха, злющая старая баба, у которой во рту словно был не один язык, а целых десять. Случалось не раз, что злая баба и прибьет Босоножку: то кулаком в бок сунет, то за косу дернет. Босоножка всё переносила. Что можно было требовать от чужих людей, когда от нее отказались родная мать и сестра! Спрячется куда-нибудь в уголок и потихоньку плачет только и всего. И пожаловаться некому. Правда, царица Луковна заглядывала несколько раз на кухню и справлялась о ней, но все поварихи и повара кричали в один голос:
- Ленивая-преленивая эта уродина, царица! Ничего делать не хочет, а только даром царский хлеб ест...
- А вы ее наказывайте, чтобы не ленилась, - говорила царица.
Стали Босоножку наказывать: то без обеда оставят, то запрут в темный чулан, то поколотят.
Больше всего возмущало всех то, что она переносила всё молча, а если и плакала, то потихоньку.
- Это какая-то отчаянная! - возмущались все. - Ее ничем не проймешь... Она еще что-нибудь сделает с нами. Возьмет да дворец подожжет - чего с нее взять, с колченогой!..
Наконец вся дворня вышла из терпения, и все гурьбой пошли жаловаться царице Луковне:
- Возьми ты от нас, царица Луковна, свою уродину. Житья нам не стало с нею. Вот как замаялись с нею все - и не рассказать!
Подумала-подумала царица Луковна, покачала головой и говорит:
- А что я с ней буду делать? Надоело мне слушать про нее...
- Сошли ты ее, царица-матушка, на задний двор. Пусть гусей караулит. Самое это подходящее ей дело.
- В самом деле, послать ее в гусятницы! - обрадовалась царица Луковна. Так и сделаем... По крайней мере, с глаз долой.
XIV
Совсем обрадовалась Босоножка, как сделали ее гусятницей. Правда, кормили ее плохо - на задний двор посылали с царского стола одни объедки, но зато с раннего утра она угоняла своих гусей в поле и там проводила целые дни. Завернет корочку хлеба в платок - вот и весь обед. А как хорошо летом в поле и зеленая травка, и цветочки, и ручейки, и солнышко смотрит с неба так ласково-ласково. Босоножка забывала про свое горе и веселилась, как умела. С нею разговаривали и полевая травка, и цветочки, и бойкие ручейки, и маленькие птички. Для них Босоножка совсем не была уродом, а таким же человеком, как и все другие.
- Ты у нас будешь царицей, - шептали ей цветы.
- Я и то царская дочь, - уверяла Босоножка.
Огорчало Босоножку только одно: каждое утро на задний двор приходил царский повар, выбирал самого жирного гуся и уносил. Очень уж любил царь Горох поесть жирной гусятины. Гуси ужасно роптали на царя Гороха и долго гоготали:
- Го-го-го... ел бы царь Горох всякую другую говядину, а нас бы лучше не трогал. И что мы ему понравились так, несчастные гуси!
Босоножка ничем не могла утешить бедных гусей и даже не смела сказать, что царь Горох совсем добрый человек и никому не желает делать зла. Гуси всё равно бы ей не поверили. Хуже всего было, когда наезжали во дворец гости. Царь Пантелей один съедал целого гуся. Любил старик покушать, хоть и худ был, словно Кощей. Другие гости тоже ели да царя Гороха похваливали. Вот какой добрый да гостеприимный царь... Не то, что король Косарь, у которого много не разгостишься. Красавица Кутафья, как вышла замуж, сделалась такая скупая всего ей было жаль. Ну, гости похлопают глазами и уедут несолоно хлебавши к царю Гороху.
Как-то наехало гостей с разных сторон видимо-невидимо, и захотел царь Горох потешить их молодецкою соколиною охотой. Разбили в чистом поле царскую палатку с золотым верхом, наставили столов, навезли и пива, и браги, и всякого вина, разложили по столам всякую еду. Приехали и гости - женщины в колымагах, а мужчины верхом. Гарцуют на лихих аргамаках, и каждый показывает свою молодецкую удаль. Был среди гостей и тот молодой витязь, который так понравился Босоножке. Звали его Красик-богатырь. Все хорошо ездят, все хорошо показывают свою удаль, а Красик-богатырь - получше всех. Другие витязи и богатыри только завидуют.
- Веселитесь, дорогие гости, - приговаривает царь Горох, - да меня, старика, лихом не поминайте... Кабы не мое толстое брюхо, так я бы показал вам, как надо веселиться. Устарел я немного, чтобы удаль свою показывать... Вот, спросите царицу Луковну, какой я был молодец. Бывало, никто лучше меня на коне не проедет... А из лука как стрелял - раз как пустил стрелу в медведя и прямо в левый глаз попал, а она в правую заднюю ногу вышла.
Царица Луковна вовремя дернула за рукав расхваставшегося мужа, и царь Горох прибавил:
- То бишь, это не медведь был, а заяц...
Тут царица Луковна дернула его опять за рукав, и царь Горох еще раз поправился:
- То бишь, и не заяц, а утка, и попал я ей не в глаз, а прямо-прямо в хвост... Так, Луковна?
- Так, так, царь Горох, - говорит царица. - Вот какой был удалый...
Расхвастались и другие витязи и богатыри, кто как умел. А больше всех расхвастался царь Пантелей.
- Когда я был молодой - теперь мне борода мешает, - так я одною стрелой убил оленя, ястреба и щуку, - рассказывал старик, поглаживая бороду. - Дело прошлое, теперь можно и похвастаться...
Пришлось царице Луковне дернуть за рукав и брата Пантелея, потому как очень уж он начал хвастаться. Смутился царь Пантелей, заикаться стал:
- Да я... я... Я прежде вот как легок был на ногу: побегу и зайца за хвост поймаю. Вот хоть царя Гороха спросите...
- Врешь ты всё, Пантелей, - отвечает царь Горох. - Очень уж любишь похвастать... да... И прежде хвастал всегда и теперь хвастаешь. Вот со мною действительно был один случай.
1 2 3 4 5 6 7 8