Я сел против него, чувствуя известное раздражение, вынул из-под салфетки теплый бисквит и разломил.
— Ты заметил, что дом ночью трясся? — спросил я.
— Нет. Неужели?
Я оставил без внимания оттенок определенной дерзости в его встречном вопросе. Я надкусил бисквит и положил.
— Кофе? — предложил он.
Я резко кивнул, и он наполнил чашку, совершенно не обращая внимания на мое задетое самолюбие.
Я оглядел стол.
— Где сахар? — спросил я.
— Мне он не нужен, — ответил он. — Ты же знаешь.
— Он нужен мне, — сказал я.
— Да, но ты же не встал, Джон, — ответил он с обезоруживающей улыбкой.
Я рывком поднялся и направился на кухню, открыл дверцу буфета и достал сахарницу болезненно-чувствительными пальцами.
Затем, собираясь выйти из кухни и проходя мимо буфета, я попытался отворить другую дверцу. Она не открывалась. С тех самых пор, как мы въехали, дверца оставалась прочно притворенной. Мы с Солом, шутливо придерживаясь местной традиции, решили, что на буфетных полках хранятся засушенные привидения.
Однако в тот момент я мало был расположен к забавным фантазиям. С нарастающим раздражением я тянул за круглую ручку. То, что я настойчиво пытался открыть дверцу буфета, просто отражало плохое настроение, которое так живо накатило из-за пренебрежения ко мне Сола. Я поставил сахарницу и обеими руками ухватился за ручку буфета.
— Черт возьми, что ты делаешь? — услышал я из прихожей голос Сола.
Я не ответил на вопрос, лишь потянул ручку еще сильнее. Но дверца, словно прочно врезанная в раму, не сдвинулась ни на йоту.
— Что ты делал? — спросил Сол, когда я вернулся.
— Ничего, — ответил я, на том и кончилось. Я сидел, ел почти без аппетита. Я не знал, больше ли я разозлен или обижен. Скорее, это была обида, потому что Сол, обыкновенно чрезвычайно внимательный к моим настроениям, в тот день казался безразличным. В нем чувствовалась пресыщенная бесстрастность, столь отличная от его нрава, что я основательно расстроился.
Во время завтрака я случайно взглянул на него и вдруг обнаружил, что глаза его смотрят поверх моих плеч, прикованные к чему-то, что находилось позади меня. Крупная дрожь прошла по моей спине.
— На что ты смотришь? — спросил я.
Его глаза сфокусировались на мне, и легкая улыбка исчезла с губ.
— Ни на что, — ответил он.
Тем не менее я повернулся в кресле, чтобы посмотреть. Но там был только портрет над каминной полкой, и ничего более.
— На портрет? — спросил я.
Он не ответил, лишь помешал свой кофе с притворным хладнокровием.
— Сол, я с тобой говорю.
Его темные глаза, глядевшие на меня, были холодны и насмешливы. Они словно отвечали: «Хорошо, говоришь, но мне-то что?»
Пока он молчал, я попытался ослабить возникшее между нами необъяснимое напряжение. Я поставил чашку.
— Ты нормально спал?
Его глаза быстро метнулись ко мне, и я не мог не заметить в них подозрительность.
— Почему ты спрашиваешь? — произнес он недоверчиво.
— Разве это такой уж странный вопрос?
Сол вновь не ответил. Он промокнул свои тонкие губы салфеткой и отодвинул кресло, собираясь уйти.
— Прошу прощения, — пробормотал он, скорее в силу привычки, чем вежливости. Это чувствовалось.
— Почему ты столь таинственен? — спросил я, искренне обеспокоенный.
Он стоял, готовый уйти, с лицом совершенно бесстрастным.
— Никакой таинственности, — сказал он. — Ты выдумываешь ерунду.
Я просто не понимал внезапной перемены, произошедшей с ним, и не мог вспомнить ни одного похожего случая. Я недоверчиво смотрел, когда он повернулся и направился в прихожую короткими нетерпеливыми шагами.
Он повернул налево, чтобы пройти под сводчатой аркой, и я услышал его быстрые прыжки по ступеням, покрытым ковром. Не в силах пошевельнуться, я сидел, глядя на то место, с которого он только что исчез.
Только спустя долгое время я повернулся еще раз, чтобы получше рассмотреть портрет.
Казалось, в нем не было ничего необычного. Мои глаза скользили по хорошо сформированным плечам, тонкой белой шее, подбородку, по красным губам, похожим на лук Купидона, изящно вздернутому носику, чистым зеленым глазам. Я покачал головой. Просто женский портрет, не более. Как он мог воздействовать на здравомыслящего человека? Как он мог воздействовать на Сола?
Я не допил кофе, оставив его остывать на столе, встал, придвинул кресло и направился вверх по лестнице. Я шел в комнату брата. Я повернул дверную ручку, чтобы войти, но тут же ощутил оцепенение во всем теле, поняв, что он заперся. Я пошел прочь, со сжатыми губами, основательно раздраженный и взволнованный сверх меры.
Пока большую часть дня я сидел в своей комнате, по временам листая книгу, я прислушивался, к его шагам в зале. Я пытался понять ситуацию, осмыслить недобрую перемену в его отношении ко мне.
Но что предположить, кроме головной боли, плохого сна или других, столь же неудовлетворительных объяснений. Разве этим объяснишь его беспокойство, чуждый взгляд, каким он смотрел на меня, явное нежелание говорить учтиво.
Именно тогда, вопреки себе, должен прямо это заявить, я начал предполагать иные причины и на краткий миг поверил в местные предания о доме, в котором мы живем. Мы не говорили о том прикосновении, но потому ли, что считали это выдумкой, или потому, что знали: это не так?
Как-то, после полудня, я стоял в прихожей с закрытыми глазами, напряженно прислушиваясь, словно намеревался уловить некий необычный звук и разыскать его источник. Я стоял, покачиваясь взад-вперед, и в глубокой тишине само безмолвие звенело у меня в ушах.
Я не слышал ничего. И день проходил медленно, опустошенно. У нас с Солом был совместный угрюмый ужин, на протяжении которого он отвергал все, что могло послужить завязкой к беседе, а также неоднократные предложения сыграть попозже вечером в карты или шахматы.
Закончив трапезу, он сразу вернулся в свою комнату, а я, вымыв тарелки, отправился в свою и скоро лег спать.
И сон повторился опять. Не совсем сон, думал я, лежа рано утром на постели. Это было не просто сном. Лишь сотни грузовиков могли бы устроить такую тряску, от которой дрожал дом в моем воображении. И свет, сияющий под дверью, был слишком ярким для света свечей, сверкал голубизной. И шаги, что я слышал, были отчетливы. Но вот было ли все это лишь во сне? Я не мог быть уверен.
IV
Я встал и оделся примерно в 9:30, сильно раздраженный тем, что план моей работы претерпел столько изменений из-за беспокойства. Я быстро совершил туалет и отправился в зал, страстно желая забыться в хлопотах.
И тут, когда я машинально посмотрел в сторону комнаты Сола, я увидел, что дверь слегка приоткрыта. Я подумал, что он уже поднялся и работает наверху, в солярии, а потому не стал останавливаться. Вместо этого я заторопился вниз по лестнице, чтобы на скорую руку приготовить себе завтрак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10