В космосе не так много красоты, чтобы приносить ее в жертву даже богатейшим рудным залежам.
Подхожу к опушке и останавливаюсь в удивлении. Из густой, будто шелковой травы вылезли целые семейства пухлых голубых грибов. Крепыши! Полметра высотой, один к одному. Шляпки отливают синевой, переходящей в голубизну плотной мясистой ножки. На сковородку бы их, с маслом, да кто знает, чем кончится подобный эксперимент. Я, например, этих грибов раньше не замечал. Да и что вообще мы знаем о чужих мирах? Только сухие строки отчетов: цивилизации нет, перспективна добыча полезных ископаемых, растительный и животный мир представлен... А чем дышит планета? Разве об этом прочитаешь в отчетах? Вот в ветвях мелькнуло что-то серебристое, так ведь без справочника и не определишь что! А когда определишь, окажется, что уже поздно: что-то серебристое взмахнуло крыльями и умчалось в небесную синеву. Научиться использовать чужой мир гораздо легче, чем научиться его понимать.
Грибы на ощупь замшевые, податливые. И откуда их столько вывалило? А может, они были и раньше, просто я не обращал на них внимания?
Вхожу в лес и сразу ощущаю свежую, настоянную на травах прохладу. Необхватные глянцевые стволы свечами поднимаются из подстилки мхов. Каждый лист окрашен в два цвета: верхняя часть — в зеленый, нижняя — в желтый. Они играют на ветру, словно блесны в водном потоке.
По стволам взбираются розовые, похожие на змей лианы. Одетые в красноватую чешую, они, кажется, еще секунда, ожив, поползут.
На Земле такое теперь можно увидеть лишь в заповедниках или национальных парках, но там растения будто приглажены, расчесаны, приручены. За каждой травинкой ухаживают с такой заботой, что со временем она превращается в декоративное растение.
Пашке — ближе грохочущие механизмы. Есть лес или нет — ему все равно. А может, он просто стыдится признаться? Ведь в свое свободное время он тоже бродит по полям и желто-зеленым рощам. Что, если и он чувствует неправильность происходящего?
Стена подлеска расступается перед маленьким ручейком, и я, по щиколотки забравшись в воду, протискиваюсь в темный живой коридор.
Ручей вливается в лесное озеро. В густой, почти черной воде скользят быстрые тени. Должно быть, это рыбы.
Сверяюсь с картой и обнаруживаю, что нахожусь всего в получасе ходьбы от карьера второй экспедиции. Во мне просыпается любопытство: как сейчас выглядит то место, где мы с Пашей полтора года назад впервые познакомились со звездной добычей?
Бегу по веренице светлых полян, на ходу сбивая соцветия-погремушки со стройных стеблей.
И вот наконец знакомая стена золотистого кустарника. Я раздвигаю ее и замираю в изумлении.
Карьера нет! Нет, словно никогда и не было. Ни намека на проведенные горные работы.
Вместо вытянутого языком провала передо мной открывается широкое, поросшее девственным разнотравьем, поле. Исчезли бетонные площадки компрессорных станций, траншеи, трубопроводы, граненые хребты стволов. Непонятным образом растворились сваи и опоры. На небольшом холмике, словно издеваясь над моей неосведомленностью, вытянулись три голубых гриба.
Я сверяюсь с картой. Все верно: карьер должен быть именно здесь, ведь космические разработчики никогда не засыпают горные выработки.
На расстоянии пяти километров должен находиться карьер третьей экспедиции, и я плыву к нему сквозь травяные волны. Шипы и колючки осами впиваются мне в руки и ноги, но я продолжаю продираться вперед.
Коробочки-колоски лопаются, выпуская на свободу струи темных, похожих на кофейные зерна, семян. Иногда ноги попадают в норы или выбоины, и тогда я, валюсь на покрытую упругим ковром землю. Стебли щекочут лицо и шею, оставляя на коже налет лимонной пыльцы.
Второго карьера тоже нет! Лес отодвинулся за плавную дугу горизонта. Впереди бескрайняя волнующая степь. Где-то вдали угадывается океан. Его не видно, но все равно чувствуешь, что он именно там.
Нет, я не испуган и даже не очень удивлен. Просто у меня появляется ощущение, что я чего-то не понимаю. Не понимаю того, что, наверное, должен был бы обязательно понять. Что-то было неправильно с самого начала.
Пора возвращаться.
Экскаватора уже не видно. Он ушел под землю и лишь выстреливает потоками влажного песка. Бульдозеры сгребают породу в кучки.
Отвалы поднялись до небес. Они дымятся, подсыхая на солнце. Белый карлик спрятался за горизонт. Лес становится оранжевым. Воздух уже не пьянит. Он комом застревает в горле.
Кажется, грибов прибавилось. Они выстроились, словно на параде, переливаясь всеми оттенками голубого. Тень скрывает их от жгучих лучей солнца-хурмы.
Я с силой пинаю ближайшего крепыша. Он лопается, выпустив облако фиолетовых спор. Ветер бросает в лицо невесомую крупу, и я чувствую, как она проникает в легкие. Тело начинает чесаться, будто по нему проводят тысячей беличьих кисточек. Оболочка гриба съеживается.
Зачем я это сделал? Сам не пойму. Неужели просто так, по привычке?..
Хочу уйти, но внутренний голос говорит: «Останься! Мимо твоего понимания проходит что-то важное».
Оболочка продолжает сжиматься, пока совсем не исчезает в траве. Затем земля трескается, и из отверстия показывается крохотный голубой купол. Гриб-малютка начинает расти, пока не становится двойником растоптанного мной крепыша.
В голове шевельнулась догадка, но она так невероятна, что я бросаюсь к ближайшему дереву, чтобы проверить ее. Отламываю ветку и, затаив дыхание, смотрю, что произойдет.
Сначала медленно, незаметно, а затем все быстрее и быстрее восстанавливается искалеченная ветвь. Вот, как в ускоренном кино, набухает почка, бежит проворный салатовый побег, выскакивает и разворачивается резной лист. Еще мгновение, и дерево стоит передо мной в своей первозданной красоте.
Почему же раньше не замечал я этого чуда? Мало смотрел или мало хотел увидеть? Срывал цветок, и мне уже не было дела до обобранного растения? А оно начинало восстанавливать то, что отобрал у него человек.
Обхожу стороной шеренгу грибов и бреду к «Альбатросу».
Паша сидит в кресле и почему-то ничего не кричит в микрофон. Не успеваю и рта раскрыть, как он оборачивается и сообщает:
— Залежь исчезла! На детально изученном участке идут одни пустые породы. Ни одного миллиграмма урана! Руда исчезла, как по мановению волшебной палочки.
— Так и должно было быть,— отвечаю я и присаживаюсь в свободное кресло. Раньше я только чувствовал, испытывал внутреннее сопротивление происходящему, теперь же настаиваю на прекращении работ.
Рассказываю Пашке про пропавшие карьеры, грибы и ветку. Он вжимается в кресло, как будто услышал то, что давно знал, но боялся себе в этом признаться.
1 2 3
Подхожу к опушке и останавливаюсь в удивлении. Из густой, будто шелковой травы вылезли целые семейства пухлых голубых грибов. Крепыши! Полметра высотой, один к одному. Шляпки отливают синевой, переходящей в голубизну плотной мясистой ножки. На сковородку бы их, с маслом, да кто знает, чем кончится подобный эксперимент. Я, например, этих грибов раньше не замечал. Да и что вообще мы знаем о чужих мирах? Только сухие строки отчетов: цивилизации нет, перспективна добыча полезных ископаемых, растительный и животный мир представлен... А чем дышит планета? Разве об этом прочитаешь в отчетах? Вот в ветвях мелькнуло что-то серебристое, так ведь без справочника и не определишь что! А когда определишь, окажется, что уже поздно: что-то серебристое взмахнуло крыльями и умчалось в небесную синеву. Научиться использовать чужой мир гораздо легче, чем научиться его понимать.
Грибы на ощупь замшевые, податливые. И откуда их столько вывалило? А может, они были и раньше, просто я не обращал на них внимания?
Вхожу в лес и сразу ощущаю свежую, настоянную на травах прохладу. Необхватные глянцевые стволы свечами поднимаются из подстилки мхов. Каждый лист окрашен в два цвета: верхняя часть — в зеленый, нижняя — в желтый. Они играют на ветру, словно блесны в водном потоке.
По стволам взбираются розовые, похожие на змей лианы. Одетые в красноватую чешую, они, кажется, еще секунда, ожив, поползут.
На Земле такое теперь можно увидеть лишь в заповедниках или национальных парках, но там растения будто приглажены, расчесаны, приручены. За каждой травинкой ухаживают с такой заботой, что со временем она превращается в декоративное растение.
Пашке — ближе грохочущие механизмы. Есть лес или нет — ему все равно. А может, он просто стыдится признаться? Ведь в свое свободное время он тоже бродит по полям и желто-зеленым рощам. Что, если и он чувствует неправильность происходящего?
Стена подлеска расступается перед маленьким ручейком, и я, по щиколотки забравшись в воду, протискиваюсь в темный живой коридор.
Ручей вливается в лесное озеро. В густой, почти черной воде скользят быстрые тени. Должно быть, это рыбы.
Сверяюсь с картой и обнаруживаю, что нахожусь всего в получасе ходьбы от карьера второй экспедиции. Во мне просыпается любопытство: как сейчас выглядит то место, где мы с Пашей полтора года назад впервые познакомились со звездной добычей?
Бегу по веренице светлых полян, на ходу сбивая соцветия-погремушки со стройных стеблей.
И вот наконец знакомая стена золотистого кустарника. Я раздвигаю ее и замираю в изумлении.
Карьера нет! Нет, словно никогда и не было. Ни намека на проведенные горные работы.
Вместо вытянутого языком провала передо мной открывается широкое, поросшее девственным разнотравьем, поле. Исчезли бетонные площадки компрессорных станций, траншеи, трубопроводы, граненые хребты стволов. Непонятным образом растворились сваи и опоры. На небольшом холмике, словно издеваясь над моей неосведомленностью, вытянулись три голубых гриба.
Я сверяюсь с картой. Все верно: карьер должен быть именно здесь, ведь космические разработчики никогда не засыпают горные выработки.
На расстоянии пяти километров должен находиться карьер третьей экспедиции, и я плыву к нему сквозь травяные волны. Шипы и колючки осами впиваются мне в руки и ноги, но я продолжаю продираться вперед.
Коробочки-колоски лопаются, выпуская на свободу струи темных, похожих на кофейные зерна, семян. Иногда ноги попадают в норы или выбоины, и тогда я, валюсь на покрытую упругим ковром землю. Стебли щекочут лицо и шею, оставляя на коже налет лимонной пыльцы.
Второго карьера тоже нет! Лес отодвинулся за плавную дугу горизонта. Впереди бескрайняя волнующая степь. Где-то вдали угадывается океан. Его не видно, но все равно чувствуешь, что он именно там.
Нет, я не испуган и даже не очень удивлен. Просто у меня появляется ощущение, что я чего-то не понимаю. Не понимаю того, что, наверное, должен был бы обязательно понять. Что-то было неправильно с самого начала.
Пора возвращаться.
Экскаватора уже не видно. Он ушел под землю и лишь выстреливает потоками влажного песка. Бульдозеры сгребают породу в кучки.
Отвалы поднялись до небес. Они дымятся, подсыхая на солнце. Белый карлик спрятался за горизонт. Лес становится оранжевым. Воздух уже не пьянит. Он комом застревает в горле.
Кажется, грибов прибавилось. Они выстроились, словно на параде, переливаясь всеми оттенками голубого. Тень скрывает их от жгучих лучей солнца-хурмы.
Я с силой пинаю ближайшего крепыша. Он лопается, выпустив облако фиолетовых спор. Ветер бросает в лицо невесомую крупу, и я чувствую, как она проникает в легкие. Тело начинает чесаться, будто по нему проводят тысячей беличьих кисточек. Оболочка гриба съеживается.
Зачем я это сделал? Сам не пойму. Неужели просто так, по привычке?..
Хочу уйти, но внутренний голос говорит: «Останься! Мимо твоего понимания проходит что-то важное».
Оболочка продолжает сжиматься, пока совсем не исчезает в траве. Затем земля трескается, и из отверстия показывается крохотный голубой купол. Гриб-малютка начинает расти, пока не становится двойником растоптанного мной крепыша.
В голове шевельнулась догадка, но она так невероятна, что я бросаюсь к ближайшему дереву, чтобы проверить ее. Отламываю ветку и, затаив дыхание, смотрю, что произойдет.
Сначала медленно, незаметно, а затем все быстрее и быстрее восстанавливается искалеченная ветвь. Вот, как в ускоренном кино, набухает почка, бежит проворный салатовый побег, выскакивает и разворачивается резной лист. Еще мгновение, и дерево стоит передо мной в своей первозданной красоте.
Почему же раньше не замечал я этого чуда? Мало смотрел или мало хотел увидеть? Срывал цветок, и мне уже не было дела до обобранного растения? А оно начинало восстанавливать то, что отобрал у него человек.
Обхожу стороной шеренгу грибов и бреду к «Альбатросу».
Паша сидит в кресле и почему-то ничего не кричит в микрофон. Не успеваю и рта раскрыть, как он оборачивается и сообщает:
— Залежь исчезла! На детально изученном участке идут одни пустые породы. Ни одного миллиграмма урана! Руда исчезла, как по мановению волшебной палочки.
— Так и должно было быть,— отвечаю я и присаживаюсь в свободное кресло. Раньше я только чувствовал, испытывал внутреннее сопротивление происходящему, теперь же настаиваю на прекращении работ.
Рассказываю Пашке про пропавшие карьеры, грибы и ветку. Он вжимается в кресло, как будто услышал то, что давно знал, но боялся себе в этом признаться.
1 2 3