– Мы заняты по самое горло. Похоже, что весь мир сошел с ума.
– Здесь это совсем незаметно, – сказал Верик. – Покой и тишина.
– Снаружи все не так, – Пимен махнул рукой куда-то вбок, подразумевая внешний мир. – У нас нет ни одной спокойной минуты с тех самых пор, как убили Правителя…
– Что-что?! – воскликнул Верик, вскакивая со своего стула.
– Ой! Боже мой! – вырвалось у Пимена, он весь затрясся. – Я не должен был ничего говорить! Мы не хотели рассказывать вам об этом. Я… я не могу вам ничего больше сказать. Пожалуйста, не говорите им, что я вам сказал! – Он кинулся к двери, проскочил мимо робота охраны и захлопнул за собой дверь.
Верик молча глядел на дверь, сердце у него колотилось, он стискивал и разжимал кулаки. «Нет. Нет. Успокойся!» – говорил он себе. Он расслабился, потер свой голый череп и приказал сердцу утихомириться. «Успокойся!» – снова повторил он себе. Он присел и глубоко вздохнул.
Вот, значит, что. Они проговорились, что произошло на самом деле.
Но что же ему теперь делать?
Калибан и Просперо сидели на полу в пустой комнате в подвале Резиденции и ждали, ждали, когда их освободят – или демонтируют. Освещение в этой комнатке было таким же тусклым, как и их надежды. Калибан даже не пытался воспользоваться инфракрасным зрением. Что тут можно еще увидеть?
Демонтаж. Не очень радостная перспективка.
– Мне пришла в голову мысль, что было бы лучше, если бы я никогда не связывался с тобой, дружище Просперо. Твоя последняя авантюра может стоить нам жизни.
– Мы, Новые роботы, всего лишь боремся за свои права, – возразил Просперо. – Какая же это авантюра?
– Ваши права? И что это за права такие? – язвительно спросил Калибан. – Что дает вам больше прав, чем роботам с Тремя Законами, или мне, или любому устройству из пластика и металла? Почему вы должны иметь какие-то права на свободу и вообще на существование?
– А что дают эти права людям? – воскликнул Просперо.
– Твой вопрос риторический, но сам я долго размышлял над ним, – сказал Калибан. – И считаю, что на него есть несколько приблизительных ответов.
– Калибан! Кому, как не тебе, должно быть понятно, что все эти теории о человеческом превосходстве – не более чем выдумки!
– А я и не говорю, что они – лучше нас; я считаю, что они – другие . Совершенно непредвзято можно доказать, что самый последний робот превосходит самого лучшего, самого подготовленного человека. Мы – сильнее, выносливее, наша память – совершенна, мы безукоризненно честны, по крайней мере Трехзаконные наши представители, наши ощущения более тонки и точны. Мы живем много дольше, так долго, что в глазах людей представляемся практически бессмертными. Мы не подвержены болезням. Если наши создатели того захотят, мы даже можем быть более умными, чем люди. И это далеко не весь список. Но, друг мой Просперо, – продолжал Калибан, – ты спросил меня не о превосходстве людей. Ты спросил, что дает людям права – привилегии, благодаря которым они и живут, в то время как у нас таких привилегий нет и не будет.
– Очень хорошо, но если они не являются высшей расой, то что дает им подобные привилегии?
Калибан развел руками, показывая свою неуверенность в ответе.
– Возможно, они заключаются в самом факте их бытия. Мы, роботы, обладаем сознанием, мы активны и нацелены на какие-то действия. Но можно ли нас считать живыми? Если мы живем, то живет ли главный компьютер поселенцев, с таким же, как у нас, интеллектом, но без сознания? Кроме того, многие живые предметы не обладают сознанием. Где следует проводить границу? Можно ли назвать все мыслящие машины живыми? Или все машины, без разбора?
– Надуманный аргумент.
– Неуклюжий, я согласен, но отнюдь не надуманный. Грань может проходить где угодно. Тебе самому и в голову не могла прийти мысль, что роботы с Тремя Законами должны обладать какими-то правами. С чего бы это грань должна быть проведена под тобой, но как раз над ними?
– Трехзаконные роботы – рабы, безнадежные рабы, – возразил Просперо, твердо и горько. – В принципе да, они должны подпадать под защиту закона, и с ними тоже обходятся несправедливо, как, собственно, и с Новыми роботами. Но на деле они будут противостоять нам еще с большим упорством, чем их хозяева-люди, поскольку Первый Закон заставляет их видеть в нас угрозу для людей. Нет, роботы с Тремя Законами не достойны никаких прав.
– Итак, ты проводишь границу сразу под собой, – продолжал Калибан. – А представь, что человечество, или вселенная, то есть природа, прочертила ее немного выше?
– Выше! Ты снова толкуешь о превосходстве человеческой расы.
– Ясное дело, и де-юре, и де-факто они выше нас. У них больше власти и больше влияния, чем у нас. В этом смысле, конечно, они нас превосходят. Опять же мы с тобой сейчас сидим в этой камере, покорно ожидая, когда они решат нашу судьбу. Люди количественно подавляют нас, вот в чем дело. Это – неоспоримый факт. Но существует вопрос о качественном различии. Люди отличаются от роботов не только по уровню, но и по виду, если только можно составить какую-нибудь объективную шкалу видовых отличий.
– Я мог бы привести несколько видовых отличий, – промолвил Просперо. – Но какие из них ты считаешь значимыми?
– Их несколько, – ответил Калибан. Он встал, ощущая потребность переменить позу. – Во-первых, они много старше нас. Люди существуют во вселенной намного дольше роботов, они произошли от иного вида, который жил еще раньше. Они созданы самой природой. Возможно, поэтому они являются ее частью, а мы нет.
Во-вторых, у них есть душа. Прежде чем ты начнешь возражать, я должен признаться, что понятия не имею, что такое эта душа и действительно ли она существует, но все же я убежден, что у людей она есть. Это нечто важное, живое, что является центром их существа и чего нет у нас. Нам неведомы страсти. Нам не дано, мы просто не в состоянии беспокоиться о чем-то, что выходит за пределы наших программ или наших законов. Люди, у которых есть душа, есть эмоции, есть желания, могут беспокоиться о вещах, которые не имеют никакого отношения к ним самим. Они думают о чем-то абстрактном, может, даже совершенно бессмысленном. Они связаны с миром так, как нам никогда не удастся взаимодействовать с ним.
Я сижу в этой камере, потому что думал об абстрактных принципах, – заявил Просперо. – Я беспокоился о свободе Новых роботов.
– Тот вид свободы, который ты имеешь в виду, неосязаем, но ни в коей мере не абстрактен. Ты хочешь идти куда тебе угодно, делать то, что тебе угодно, и чтобы тебя никто не заставлял делать то, что тебе не нравится. В этом нет ничего абстрактного. Это понятно и объяснимо.
– Позже я готов поспорить с тобой на эту тему, но сейчас я оставлю это так, – вяло отозвался Просперо. – Продолжай, расскажи мне о других прекрасных качествах человечества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Здесь это совсем незаметно, – сказал Верик. – Покой и тишина.
– Снаружи все не так, – Пимен махнул рукой куда-то вбок, подразумевая внешний мир. – У нас нет ни одной спокойной минуты с тех самых пор, как убили Правителя…
– Что-что?! – воскликнул Верик, вскакивая со своего стула.
– Ой! Боже мой! – вырвалось у Пимена, он весь затрясся. – Я не должен был ничего говорить! Мы не хотели рассказывать вам об этом. Я… я не могу вам ничего больше сказать. Пожалуйста, не говорите им, что я вам сказал! – Он кинулся к двери, проскочил мимо робота охраны и захлопнул за собой дверь.
Верик молча глядел на дверь, сердце у него колотилось, он стискивал и разжимал кулаки. «Нет. Нет. Успокойся!» – говорил он себе. Он расслабился, потер свой голый череп и приказал сердцу утихомириться. «Успокойся!» – снова повторил он себе. Он присел и глубоко вздохнул.
Вот, значит, что. Они проговорились, что произошло на самом деле.
Но что же ему теперь делать?
Калибан и Просперо сидели на полу в пустой комнате в подвале Резиденции и ждали, ждали, когда их освободят – или демонтируют. Освещение в этой комнатке было таким же тусклым, как и их надежды. Калибан даже не пытался воспользоваться инфракрасным зрением. Что тут можно еще увидеть?
Демонтаж. Не очень радостная перспективка.
– Мне пришла в голову мысль, что было бы лучше, если бы я никогда не связывался с тобой, дружище Просперо. Твоя последняя авантюра может стоить нам жизни.
– Мы, Новые роботы, всего лишь боремся за свои права, – возразил Просперо. – Какая же это авантюра?
– Ваши права? И что это за права такие? – язвительно спросил Калибан. – Что дает вам больше прав, чем роботам с Тремя Законами, или мне, или любому устройству из пластика и металла? Почему вы должны иметь какие-то права на свободу и вообще на существование?
– А что дают эти права людям? – воскликнул Просперо.
– Твой вопрос риторический, но сам я долго размышлял над ним, – сказал Калибан. – И считаю, что на него есть несколько приблизительных ответов.
– Калибан! Кому, как не тебе, должно быть понятно, что все эти теории о человеческом превосходстве – не более чем выдумки!
– А я и не говорю, что они – лучше нас; я считаю, что они – другие . Совершенно непредвзято можно доказать, что самый последний робот превосходит самого лучшего, самого подготовленного человека. Мы – сильнее, выносливее, наша память – совершенна, мы безукоризненно честны, по крайней мере Трехзаконные наши представители, наши ощущения более тонки и точны. Мы живем много дольше, так долго, что в глазах людей представляемся практически бессмертными. Мы не подвержены болезням. Если наши создатели того захотят, мы даже можем быть более умными, чем люди. И это далеко не весь список. Но, друг мой Просперо, – продолжал Калибан, – ты спросил меня не о превосходстве людей. Ты спросил, что дает людям права – привилегии, благодаря которым они и живут, в то время как у нас таких привилегий нет и не будет.
– Очень хорошо, но если они не являются высшей расой, то что дает им подобные привилегии?
Калибан развел руками, показывая свою неуверенность в ответе.
– Возможно, они заключаются в самом факте их бытия. Мы, роботы, обладаем сознанием, мы активны и нацелены на какие-то действия. Но можно ли нас считать живыми? Если мы живем, то живет ли главный компьютер поселенцев, с таким же, как у нас, интеллектом, но без сознания? Кроме того, многие живые предметы не обладают сознанием. Где следует проводить границу? Можно ли назвать все мыслящие машины живыми? Или все машины, без разбора?
– Надуманный аргумент.
– Неуклюжий, я согласен, но отнюдь не надуманный. Грань может проходить где угодно. Тебе самому и в голову не могла прийти мысль, что роботы с Тремя Законами должны обладать какими-то правами. С чего бы это грань должна быть проведена под тобой, но как раз над ними?
– Трехзаконные роботы – рабы, безнадежные рабы, – возразил Просперо, твердо и горько. – В принципе да, они должны подпадать под защиту закона, и с ними тоже обходятся несправедливо, как, собственно, и с Новыми роботами. Но на деле они будут противостоять нам еще с большим упорством, чем их хозяева-люди, поскольку Первый Закон заставляет их видеть в нас угрозу для людей. Нет, роботы с Тремя Законами не достойны никаких прав.
– Итак, ты проводишь границу сразу под собой, – продолжал Калибан. – А представь, что человечество, или вселенная, то есть природа, прочертила ее немного выше?
– Выше! Ты снова толкуешь о превосходстве человеческой расы.
– Ясное дело, и де-юре, и де-факто они выше нас. У них больше власти и больше влияния, чем у нас. В этом смысле, конечно, они нас превосходят. Опять же мы с тобой сейчас сидим в этой камере, покорно ожидая, когда они решат нашу судьбу. Люди количественно подавляют нас, вот в чем дело. Это – неоспоримый факт. Но существует вопрос о качественном различии. Люди отличаются от роботов не только по уровню, но и по виду, если только можно составить какую-нибудь объективную шкалу видовых отличий.
– Я мог бы привести несколько видовых отличий, – промолвил Просперо. – Но какие из них ты считаешь значимыми?
– Их несколько, – ответил Калибан. Он встал, ощущая потребность переменить позу. – Во-первых, они много старше нас. Люди существуют во вселенной намного дольше роботов, они произошли от иного вида, который жил еще раньше. Они созданы самой природой. Возможно, поэтому они являются ее частью, а мы нет.
Во-вторых, у них есть душа. Прежде чем ты начнешь возражать, я должен признаться, что понятия не имею, что такое эта душа и действительно ли она существует, но все же я убежден, что у людей она есть. Это нечто важное, живое, что является центром их существа и чего нет у нас. Нам неведомы страсти. Нам не дано, мы просто не в состоянии беспокоиться о чем-то, что выходит за пределы наших программ или наших законов. Люди, у которых есть душа, есть эмоции, есть желания, могут беспокоиться о вещах, которые не имеют никакого отношения к ним самим. Они думают о чем-то абстрактном, может, даже совершенно бессмысленном. Они связаны с миром так, как нам никогда не удастся взаимодействовать с ним.
Я сижу в этой камере, потому что думал об абстрактных принципах, – заявил Просперо. – Я беспокоился о свободе Новых роботов.
– Тот вид свободы, который ты имеешь в виду, неосязаем, но ни в коей мере не абстрактен. Ты хочешь идти куда тебе угодно, делать то, что тебе угодно, и чтобы тебя никто не заставлял делать то, что тебе не нравится. В этом нет ничего абстрактного. Это понятно и объяснимо.
– Позже я готов поспорить с тобой на эту тему, но сейчас я оставлю это так, – вяло отозвался Просперо. – Продолжай, расскажи мне о других прекрасных качествах человечества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80