Романами Т. не только зачитывались: его героям и героиням подражали в жизни. Приступая к изображению новоявленных «детей», Т. не мог не сознавать своей отчужденности от них. В «Накануне» он стоит на стороне молодых героев романа, а пред Еленой, столь шокировавшей своими отступлениями от условной морали людей старого поколения, прямо преклоняется. Такой симпатии он не мог чувствовать к Базарову, с его материалистическим пренебрежением к искусству и поэзии, с его резкостью, столь чуждой мягкой натуре Т. Но отсюда еще бесконечно далеко до «оклеветания» всего молодого поколения, в котором партийное озлобление видело основной мотив романа, и до полного разрыва с новым течением. В каждом из крупных произведений Т. есть действующее лицо, в уста которого он влагал свое собственное тонкое и меткое остроумие, придававшее такой артистический интерес личной беседе Т. (таковы, напр., Пигасов в «Рудине», Шубин в «Накануне», Потугин в «Дыме»). В «Отцах и детях» вся эта ядовитость сосредоточилась в Базарове, у которого уже поэтому одному является масса точек соприкосновения с автором. При всем коренном разногласии со многими воззрениями Базарова, он все же внушал Т. серьезное уважение. «Во все время писания я чувствовал к Базарову невольное влечение», отмечает Т. в своем дневнике в день окончания романа – и вполне понятно, почему. Ему, летописцу безволия и бессилия пережитого периода, не могло не импонировать то, что с появлением Базаровых исчезает чахлая порода российских Гамлетов и уступает место крепким натурам, знающим, чего они хотят. Во всяком случае, в борьбе двух поколений автор если не на стороне «детей», то и не на стороне «отцов». К Кирсанову дяде он относится полу-иронически; Кирсанов-отец – добрый, но недалекий человек; сравнительно умеренный Кирсанов-сын безусловно пасует пред своим радикальным другом Базаровым. Неудивительно, что чуждая наших партийных споров немецкая критика выражала впоследствии великое удивление тому, как могла партия «радикалов» усмотреть отрицательное отношение в «таком гордом образе, одаренном такою силою характера и такою полною отчужденностью от всего мелкого, пошлого, вялого и ложного». Поместивший роман в своем журнале Катков писал Т.: «Вы пресмыкаетесь перед молодым поколением». Но роман появился в очень острый момент: вновь ожило старое понятие о «вредных» идеях, нужна была кличка для обозначения политического радикализма. Ее нашли в слове «нигилист», которым Базаров определяет свое отрицательное ко всему отношение. С ужасом заметил Т., какое употребление сделали из этого термина люди, с политическими взглядами которых он не имел ничего общего. В литературе враждебное отношение к роману ярче всего сказалось в статье критика «Современника», М. А. Антоновича: «Асмодей нашего времени». С «Современником», где до 1859 г. Т. был постоянны м сотрудником, у него уже раньше установились холодные отношения, частью из-за личных отношений Т. к Некрасову, частью потому, что радикализм Чернышевского и Добролюбова не был симпатичен Т. Но все-таки, всего за 11/2 года перед тем, «Накануне» нашло на страницах «Современника» восторженную оценку в известной статье Добролюбова: «Когда же придет настоящий день», – а теперь Т. был формально причислен к ретроградному лагерю. Другой орган «детей» – «Рус. Слово», в лице Писарева – не только не усмотрел в Базарове клеветы, но признал его своим идеалом. В общем, однако, положение Т., как любимца всех слоев читающей публики и выразителя передовых стремлений русского общества, было поколеблено. Если взглянуть на Базарова с исторической точки зрения, как на тип, отражающий настроение шестидесятых гг., то он, несомненно, страдает неполнотою. Радикализм общественно-политический, столь сильный в это время, в романе почти не затронут; то место, где Базаров выражает полное равнодушие к тому, что у мужика будет хорошая изба, дает прямо неверное представление о восторженном демократизме нового поколения. – В промежутках между четырьмя знаменитыми романами своими Т. написал вдумчивую статью «Гамлет и Дон-Кихот» (1860) и три замечательные повести: «Фауст» (1856), «Ася» (1858), «Первая любовь» (1860), в которых дал несколько привлекательнейших женских образов. Княжна Засекина («Первая любовь») просто грациозно-кокетлива, но героиня «Фауста» и Ася – натуры необыкновенно глубокие и цельные. Первая сгорела от глубины чувства, внезапно на нее налетевшего; Ася, подобно Наталье в «Рудине», спаслась бегством от своего чувства, когда увидела, как не соответствует его силе безвольный человек которого она полюбила. – В «Отцах и Детях» творчество Т. достигло своей кульминационной точки. В появившихся в 1864 г. «Призраках» элемент фантастический переплетается с рассудочным. Ту же смесь желания отрешиться от современности с раздражением против ее представляет собою своеобразный «отрывок» из записок «умершего художника» – «Довольно» (1865). Ясно чувствуется, что охлаждение, вызванное «Отцами и Детьми», болезненно сказалось в сердце автора, столь привыкшем в всеобщей читательской любви. Высшей точки авторское раздражение достигло в «Дыме» (1867). Трудно сказать, какая из общественнополитических групп того времени изображена здесь злее. Молодое поколение и заграничная эмиграция представлены с одной стороны в ряде дурачков и тараторящих барынь, с другой – в коллекции любителей так или иначе пожить на чужой счет. В «Отцах и Детях» Т. проводил резкую демаркационную линию между убежденными представителями новых идей и такими ничтожными прихвостнями времени, как «эмансипированная» губернская барынька Кукшина и соединяющий «прогрессивность» с продажею водки откупщический сынок Сытников. В «Дыме» Сытниковы да Кувшины выступают на первый план, а эмиграция олицетворена в фигуре «великого» молчальника Губарева, слава которого держится на том, что он никогда ничего не говорит и только глубокомысленно издает какое то нечленораздельное мычание. В столь же печальном освещении является аристократическая среда, собирающаяся под «arbre russe» в Баден-Бадене и предающаяся какой то вакханалии реакционных вожделений. Наконец, славянофильские мечтания о русской самобытности предаются самому ядовитому глумлению в речах желчного западника Потугина, устами которого несомненно говорит иногда сам автор. Общий пессимизм проникает повесть, название которой навеяно мыслью, что все «людское» – дым", и «особенно все русское». – Параксизм раздражения длился, однако, недолго. В «Литературных воспоминаниях» (1868), Т. говорит уже без всякой горечи о своей размолвке с прогрессивными элементами и фактически доказывает, как далек он был от желания написать в «Отцах и Детях» карикатуру на молодое поколение вообще и на Добролюбова в частности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292