Крашеные домики, как улья, высовывались из зеленых омутов садов, пестрых клумб с яркими цветами. Ягоды малины свисали на дорогу сквозь плетеные заборы, выше, над головой, нависали яблоки и черные гроздья черемухи. Эти сказочные, уютные гнездышки источали аромат варений, телевизоров и персональных пенсий.
У калитки, открывающей путь в одно из таких гнездышек, Сницаренко остановился, просунул руку в специальное отверстие, отодвинул щеколду и вошел в сад, в другом конце которого сквозь аллею низеньким крашеным крыльцом выглядывало жилище хозяина этого райского уголка. У крыльца его встретил мальчик лет двенадцати с тонким, нежным личиком и девичьими бровями.
- Это мой папа, - ответил мальчик на вопрос Дмитрия Петровича, - они с мамой на огороде за домом.
И он пошел вперед, показывая проход среди клумб и кустов крыжовника.
Итак, Илья Захарович Шитов - отец. Этого Сницаренко не предполагал. Разумеется, это ничего не могло изменить, но Дмитрий Петрович сейчас не хотел бы спешить, чтобы о чем-то подумать до встречи с Шитовым, как будто появилось нечто новое, что нужно непременно продумать. Но мальчик шел быстро, и времени на размышление не было.
Шитов с женой сидели на корточках у грядки, что-то внимательно рассматривая, и не увидели появившегося из-за угла Сницаренко.
- Папка! - крикнул мальчик, пальцем показывая на гостя, и тотчас же убежал назад.
Медленно, очень медленно подходил Дмитрий Петрович к Шитову. Видно, что-то было в его лице - по мере его приближения так же медленно выпрямлялся и деревенел старый, седой Шитов. И его старая, поседевшая жена, чутьем женским почуяв беду, появившуюся из-за угла, так же медленно тянула к горлу сцепившиеся руки.
"Встать! Суд идет!" - сказал Сницаренко.
Нет, он этого не говорил. Он сказал: "Здравствуй, Шитов!".
"Виновен", - ответил Шитов.
Нет, он сказал: "Здравствуй, Дима!".
"Не надо!" - закричала жена Шитова.
Нет, она не закричала. Она тоже сказала: "Здравствуйте", хотя Дмитрий не поздоровался с ней, наверное потому, что не мог оторвать глаз от человека, который на всю жизнь сделал его убийцей и был убийцей сам.
Руки Шитов не подал, хотя долго и тщательно вытирал их о фартук, выигрывая время, чтобы собраться с мыслями. И по лицу его чувствовалось, что это ему трудно: в смятении был Шитов, постаревший Шитов. Заметил, однако, Сницаренко в его лице и во всем облике нечто такое, чего не помнил в нем. Старость сидела на плечах у Шитова, а глаза, кажется, были моложе прежнего...
- Ну что, в дом пойдем. Гостем будешь... - неуверенно и без особой радости проговорил, наконец, Шитов, по-прежнему не подавая руки, прошел мимо Сницаренко, попытался дружелюбно улыбнуться, но улыбки не получилось.
Когда уже заворачивали за угол, Дмитрий Петрович машинально оглянулся. Ирина стояла все так же, сведя руки к горлу, и на лице ее была тоска...
Они сели друг против друга у низенького стола в комнате-светелке, где украинский акцент чувствовался в каждом пустяке, да и сам Шитов был в украинской косоворотке с расшитым воротничком, и это удивило Сницаренко: он помнил, как Шитов в былые времена не выносил ничего украинского.
Лишних слов сказано не было.
- Говори, Дима, зачем пришел. Вижу, что не с добром. Волынку тянуть не будем... Бывшие солдаты оба. Давай...
Шитов вяло махнул рукой и уставился куда-то мимо Сницаренко. И ничего, кроме усталости, не было в его взгляде.
- Время пришло, Илья Захарович, платить по счетам. Когда-то ведь за все приходится платить. Нынче наша с вами очередь.
Дмитрий Петрович говорил тихо и сам удивлялся, почему нет в нем злости к Шитову, о ненависти и говорить не приходилось. Разговор начинался не так, как должен был начаться, но ничего изменить он не мог, потому что изменилось в нем что-то, и лишь безвыходность собственного положения вынуждала к разговору.
- Так. Значит, справедливость пришел восстанавливать, то есть Шитова к ногтю!
Уж чего-чего, а вот такой враждебности услышать в голосе Шитова Сницаренко не ожидал никак, потому удивленно ответил:
- Мне кажется, Илья Захарович, ко мне вы не можете иметь претензий, я ведь уже сказал вам, что сам...
Шитов перебил его грубо и зло.
- А дела мне нет до тебя, милейший! Дела нет! Понял! Чувствуешь себя виноватым, ну и на здоровье! Иди, распнись! А я тебе, дураку, только плюну вслед! Понял! Ишь ты! Справедли-вость пришел восстанавливать! А может быть, она уже давно восстановлена! Здесь!
Он стукнул себя в грудь.
- А может быть, я уже все муки человеческие принял и отпущение получил! Да что ты знаешь о справедливости! Ожидал поди, что на коленки брошусь, сопли на кулак наматывать стану! Чёрта лысого! Понял! Не только себя, листочка с самого паршивого своего дерева обидеть не дам! Ничего не знаю и знать не хочу! При тебе пистолет заряжал? При тебе или нет, спрашиваю?
- При мне... - пробормотал вконец растерявшийся Сницаренко.
- Ну вот, и выпутывайся сам. Может, ты его перезарядил потом, а я, дружок, холостые вставлял. Да и вообще я никаких приказаний тебе не давал. Сам ты все натворил! Выслужиться захотел! А я слухом не слыхивал ничего. И знать не знаю, кто эту гадину укокошил, ты или националисты. Вот такая моя программа, Дима!
Шитов закашлялся, схватился за сердце, побледнел.
- Что же, всё на меня хотите свалить, Илья Захарович?
Казалось, Шитов выкричался да и выдохся.
- Я тебя искал, Дима? Нет. Я тебя за язык тянул? Не тянул. Не дамся! Кусаться и царапаться буду до последнего. Не дамся! И не жди, Дима!
- Это ваше право, Илья Захарович! Но я за эти дни многое понял...
- Понял? Многое? - ехидно перебил его Шитов. - Да ты еще, Дима, сотой доли не понял из того, что тебе понять предстоит... А может быть, и не предстоит... Так и проживешь кутёнком непрозревшим. И как знать... добавил Шитов, - может, для тебя так оно и лучше будет, а то вдруг силенок не хватит переварить все... А сейчас вот кота за хвост ловишь и уважения к себе преисполнен.
Зубы заговаривал Шитов.
- Илья Захарович, меня опознала на улице жена Калиниченко. Она требует справедливос-ти... Ведь мы убили...
Шитов криво усмехнулся.
- Убили, говоришь! Кого? Ее мужа? А скольких мы еще убили? За них кто-нибудь требует справедливости? Старуха Гнатючиха от разрыва сердца померла на допросе, мальчишка ее в лагерях сгинул, старик Гнатюк кровью изошел - кто-нибудь за них требует справедливости? А?
- Путаете, Илья Захарович! - Сницаренко еле сдерживал злость, путаете! Была война, и были враги! Вы же своему против своего пистолет в руку вложили!
- Это кто, я путаю?! - опять взорвался Шитов. - Я восемнадцать лет распутываю, что напутал. Восемнадцать лет руки от крови людской землицей очищаю, а они всё пахнут! В сына своего по утрам всматриваюсь, - по наследству не передал ли! Да кто вправе судить меня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
У калитки, открывающей путь в одно из таких гнездышек, Сницаренко остановился, просунул руку в специальное отверстие, отодвинул щеколду и вошел в сад, в другом конце которого сквозь аллею низеньким крашеным крыльцом выглядывало жилище хозяина этого райского уголка. У крыльца его встретил мальчик лет двенадцати с тонким, нежным личиком и девичьими бровями.
- Это мой папа, - ответил мальчик на вопрос Дмитрия Петровича, - они с мамой на огороде за домом.
И он пошел вперед, показывая проход среди клумб и кустов крыжовника.
Итак, Илья Захарович Шитов - отец. Этого Сницаренко не предполагал. Разумеется, это ничего не могло изменить, но Дмитрий Петрович сейчас не хотел бы спешить, чтобы о чем-то подумать до встречи с Шитовым, как будто появилось нечто новое, что нужно непременно продумать. Но мальчик шел быстро, и времени на размышление не было.
Шитов с женой сидели на корточках у грядки, что-то внимательно рассматривая, и не увидели появившегося из-за угла Сницаренко.
- Папка! - крикнул мальчик, пальцем показывая на гостя, и тотчас же убежал назад.
Медленно, очень медленно подходил Дмитрий Петрович к Шитову. Видно, что-то было в его лице - по мере его приближения так же медленно выпрямлялся и деревенел старый, седой Шитов. И его старая, поседевшая жена, чутьем женским почуяв беду, появившуюся из-за угла, так же медленно тянула к горлу сцепившиеся руки.
"Встать! Суд идет!" - сказал Сницаренко.
Нет, он этого не говорил. Он сказал: "Здравствуй, Шитов!".
"Виновен", - ответил Шитов.
Нет, он сказал: "Здравствуй, Дима!".
"Не надо!" - закричала жена Шитова.
Нет, она не закричала. Она тоже сказала: "Здравствуйте", хотя Дмитрий не поздоровался с ней, наверное потому, что не мог оторвать глаз от человека, который на всю жизнь сделал его убийцей и был убийцей сам.
Руки Шитов не подал, хотя долго и тщательно вытирал их о фартук, выигрывая время, чтобы собраться с мыслями. И по лицу его чувствовалось, что это ему трудно: в смятении был Шитов, постаревший Шитов. Заметил, однако, Сницаренко в его лице и во всем облике нечто такое, чего не помнил в нем. Старость сидела на плечах у Шитова, а глаза, кажется, были моложе прежнего...
- Ну что, в дом пойдем. Гостем будешь... - неуверенно и без особой радости проговорил, наконец, Шитов, по-прежнему не подавая руки, прошел мимо Сницаренко, попытался дружелюбно улыбнуться, но улыбки не получилось.
Когда уже заворачивали за угол, Дмитрий Петрович машинально оглянулся. Ирина стояла все так же, сведя руки к горлу, и на лице ее была тоска...
Они сели друг против друга у низенького стола в комнате-светелке, где украинский акцент чувствовался в каждом пустяке, да и сам Шитов был в украинской косоворотке с расшитым воротничком, и это удивило Сницаренко: он помнил, как Шитов в былые времена не выносил ничего украинского.
Лишних слов сказано не было.
- Говори, Дима, зачем пришел. Вижу, что не с добром. Волынку тянуть не будем... Бывшие солдаты оба. Давай...
Шитов вяло махнул рукой и уставился куда-то мимо Сницаренко. И ничего, кроме усталости, не было в его взгляде.
- Время пришло, Илья Захарович, платить по счетам. Когда-то ведь за все приходится платить. Нынче наша с вами очередь.
Дмитрий Петрович говорил тихо и сам удивлялся, почему нет в нем злости к Шитову, о ненависти и говорить не приходилось. Разговор начинался не так, как должен был начаться, но ничего изменить он не мог, потому что изменилось в нем что-то, и лишь безвыходность собственного положения вынуждала к разговору.
- Так. Значит, справедливость пришел восстанавливать, то есть Шитова к ногтю!
Уж чего-чего, а вот такой враждебности услышать в голосе Шитова Сницаренко не ожидал никак, потому удивленно ответил:
- Мне кажется, Илья Захарович, ко мне вы не можете иметь претензий, я ведь уже сказал вам, что сам...
Шитов перебил его грубо и зло.
- А дела мне нет до тебя, милейший! Дела нет! Понял! Чувствуешь себя виноватым, ну и на здоровье! Иди, распнись! А я тебе, дураку, только плюну вслед! Понял! Ишь ты! Справедли-вость пришел восстанавливать! А может быть, она уже давно восстановлена! Здесь!
Он стукнул себя в грудь.
- А может быть, я уже все муки человеческие принял и отпущение получил! Да что ты знаешь о справедливости! Ожидал поди, что на коленки брошусь, сопли на кулак наматывать стану! Чёрта лысого! Понял! Не только себя, листочка с самого паршивого своего дерева обидеть не дам! Ничего не знаю и знать не хочу! При тебе пистолет заряжал? При тебе или нет, спрашиваю?
- При мне... - пробормотал вконец растерявшийся Сницаренко.
- Ну вот, и выпутывайся сам. Может, ты его перезарядил потом, а я, дружок, холостые вставлял. Да и вообще я никаких приказаний тебе не давал. Сам ты все натворил! Выслужиться захотел! А я слухом не слыхивал ничего. И знать не знаю, кто эту гадину укокошил, ты или националисты. Вот такая моя программа, Дима!
Шитов закашлялся, схватился за сердце, побледнел.
- Что же, всё на меня хотите свалить, Илья Захарович?
Казалось, Шитов выкричался да и выдохся.
- Я тебя искал, Дима? Нет. Я тебя за язык тянул? Не тянул. Не дамся! Кусаться и царапаться буду до последнего. Не дамся! И не жди, Дима!
- Это ваше право, Илья Захарович! Но я за эти дни многое понял...
- Понял? Многое? - ехидно перебил его Шитов. - Да ты еще, Дима, сотой доли не понял из того, что тебе понять предстоит... А может быть, и не предстоит... Так и проживешь кутёнком непрозревшим. И как знать... добавил Шитов, - может, для тебя так оно и лучше будет, а то вдруг силенок не хватит переварить все... А сейчас вот кота за хвост ловишь и уважения к себе преисполнен.
Зубы заговаривал Шитов.
- Илья Захарович, меня опознала на улице жена Калиниченко. Она требует справедливос-ти... Ведь мы убили...
Шитов криво усмехнулся.
- Убили, говоришь! Кого? Ее мужа? А скольких мы еще убили? За них кто-нибудь требует справедливости? Старуха Гнатючиха от разрыва сердца померла на допросе, мальчишка ее в лагерях сгинул, старик Гнатюк кровью изошел - кто-нибудь за них требует справедливости? А?
- Путаете, Илья Захарович! - Сницаренко еле сдерживал злость, путаете! Была война, и были враги! Вы же своему против своего пистолет в руку вложили!
- Это кто, я путаю?! - опять взорвался Шитов. - Я восемнадцать лет распутываю, что напутал. Восемнадцать лет руки от крови людской землицей очищаю, а они всё пахнут! В сына своего по утрам всматриваюсь, - по наследству не передал ли! Да кто вправе судить меня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15