Девушка лихорадочно искала выход, но ей не удавалось сосредоточиться ни на одной мысли. Все происходило так стремительно!
Симонетта сделала судорожную попытку удержать свое счастье.
— Пожалуйста… прошу тебя, Пьер, — взмолилась она, — разве мы не можем быть счастливы сегодня, не строя никаких планов? Я хочу быть с тобой. Пожалуйста… скажи, что и ты… хочешь быть… со мной.
— Ты это знаешь, — резко перебил ее Пьер, — но я пытаюсь думать о тебе.
— Я тоже думаю о себе, и я хочу видеть тебя. Я должна видеть тебя… Пожалуйста… ну хоть чуточку… подольше.
— Разве от этого расставание покажется тебе легче?
Вопрос: «А почему мы должны расстаться?» — уже готов был сорваться с губ Симонетты, но она удержала его.
«О да! Нам предстоит расстаться, — призналась она себе, — и будет лучше, если я не открою ему, кто я на самом деле, а просто вернусь с отцом в Англию и забуду обо всем».
Но Симонетта знала: именно забыть Пьера ей несуждено. Этого не будет никогда.
Она полюбила его и не сомневалась, что, хотя люди сказали бы: первая любовь проходит, для нее все будет иначе.
Что-то подсказывало ей: такая встреча и такая любовь случаются в жизни лишь однажды. И как бы ни сложились их судьбы, она до самой смерти будет принадлежать лишь ему, даже если Пьер никогда об этом не узнает.
То, что она чувствовала, было так огромно, что ей не удавалось справиться с этим.
Сейчас Пьер был здесь, рядом. Она могла прикоснуться к нему. А завтра, возможно, никогда не наступит.
— Прошу тебя… Пьер… пожалуйста, — заклинала она его, — позволь нам побыть… счастливыми.
Молодой человек отвел взгляд от храма и взглянул на нее.
— Ты же знаешь, я думаю о тебе.
— Тогда… пожалуйста… сделай, как я прошу… Ведь я люблю тебя! — тихо-тихо произнесла она.
— И эти ласковые слова сломили его сопротивление. Он обнял ее и опрокинул на траву.
Теперь он целовал ее властно, требовательно, пламенея от страсти. Мужчина желал эту женщину и предъявлял на нее права.
Для Симонетты его новое состояние таило в себе ту же магию, вызывало такой же экстатический восторг.
Горячие страстные губы Пьера зажгли и в ней искорку неведомого доселе возбуждения.
Пьер целовал ее, пока оба они не задохнулись. Тогда он поднял голову и взглянул на девушку. Глаза ее блестели, губы приоткрылись, дыхание участилось, словно ей не хватало воздуха. Он понял, что в ней пробуждалась женщина, и это он вызвал к жизни ее особую, новую красоту.
Пьер снова потянулся поцеловать ее, но Симонетту смутил огонь страсти в его глазах и те новые ощущения, которые проснулись в ней самой. Она подняла руку, стараясь удержать его.
Он тут же отодвинулся.
— Я не должен был пугать тебя.
— Нет, нет, ты и не… пугаешь меня, — проговорила Симонетта, но ее голос, казалось, прозвучал откуда-то издалека. — Но когда ты так целуешь меня… мне становится не по себе…
— Не по себе?.. — переспросил он.
— Я не могу объяснить… Это замечательно… Но я чувствую, будто огонь охватывает все мое тело.
Пьер улыбнулся и вздохнул.
— Ты очень молода, и я не должен забывать об этом.
— Ты хочешь сказать, если бы я была старше, я не почувствовала бы ничего похожего?
Продолжая улыбаться, Пьер произнес:
— Тебе еще предстоит испытать подобные ощущения, и даже более сильные. Мне не следует объяснять это тебе, и тем более я не должен был пробуждать в тебе это.
Симонетта посмотрела на него удивленно.
— Но почему? Все так прекрасно… И, я уверена, это тоже часть той любви, которая принадлежит… храму.
Она поймала его взгляд и спросила — Разве нет? Или это плохо… чувствовать так, как я?
— Нет, моя любимая, в этом нет ничего плохого, — ответил Пьер. Все это время он полулежал на траве подле нее, но теперь сел.
— Куда ты собиралась пойти сегодня?
Симонетта усилием воли вернула себя к действительности.
— Я же говорила тебе. Когда спадет жара, мой учитель будет ждать, что я присоединюсь к нему. Но пока я не тороплюсь.
— Можно я поцелую тебя еще раз? — спросил Пьер.
Лицо Симонетты просветлело, глаза засветились.
— О да!
— О, моя прелесть, ты ставишь трудные задачи для меня.
И он целовал ее снова, но на сей раз ласково и нежно, словно она была цветком, а он боялся повредить его хрупкие лепестки.
Потом Пьер, не разжимая объятий, откинулся на траву подле нее и прижался щекой к ее щеке.
— Взгляни, как светятся скалы, — попросил он, — и запомни. Этот свет мы ищем, и этот свет дарим друг другу, каждый по-своему.
Его слова глубоко тронули Симонетту:
— Разве способен кто бы то ни было заставить этот свет застыть на холсте? Если мы находим его… он продолжает жить в нас самих.
По тому, как Пьер крепче прижал ее к себе, Симонетта догадалась, что он ее понял. Вряд ли ей еще раз посчастливиться встретить человека, похожего на Пьера. Вместе с ним она потеряет и частицу себя и будет брести в темноте, не проницаемой для солнечных лучей.
— И тебя одолели горестные мысли, — неожиданно прозвучал голос Пьера.
— Как… ты догадался?
— Мне порой кажется, я знаю все о тебе. Слышу твои мысли, понимаю твои чувства. От тебя ко мне словно идут таинственные колебания. Я их ощущаю, как свет.
Он почувствовал, что Симонетта вздрогнула, и спросил:
— Почему ты дрожишь?
— Ты понимаешь, когда я впервые дотронулась до твоей руки, мне показалось, будто я ощущаю невидимую вибрацию, которая исходила от твоих пальцев. Мне кажется, я уже тогда поняла, какой ты… необыкновенный. Никто… никогда… не сможет… быть таким, как ты.
Симонетте хотелось добавить: «И почему вместо тебя должен быть кто-то еще?!» Хотелось объяснить ему, как сильно она хотела быть с ним, и только с ним.
Неожиданно ее поразила мысль, что она страдает, понимая невозможность стать женой Пьера. Но он сам ни разу не заговорил о женитьбе. Объяснение, впрочем, показалось ей очень простым.
Пьер — художник, он слишком беден, чтобы обеспечить жену. Любя ее, он не может предлагать ей жизнь жены безвестного художника, жизнь, полную лишений.
Отец рассказывал ей о той нищете, в которой прозябают импрессионисты. Она могла бы догадаться, что благородство Пьера не позволяет ему просить ее разделить с ним такую участь.
Но если Пьер считает ее начинающей художницей, почему он предполагает, будто ее сегодняшняя жизнь столь отлична от той, которую он в состоянии ей предложить?
Все эти мысли вихрем пронеслись в голове Симонетты, но ей казалось невозможным спросить у него ответа. Если у Пьера были свои тайны, то ведь и у нее тоже.
Но чувствовать его объятия — это было удивительное блаженство. Синее небо, мягкая трава и вершины голых скал, словно раскаленные добела полуденным солнцем.
Этот мир принадлежал только им двоим; мир, защищенный от страха и от вторжения посторонних.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33