Я убегал из дому, приходил в город и разговаривал с владельцами магазинов, заводил дружбу с рыбаками, обменивался мнениями с официантами в кафе.
Вскоре я узнал, что планировала небольшая группа людей, по-настоящему любивших Францию. Они все решили тронуться в Париж. Практически у каждого из них были связи и друзья в городе, и они думали, что там они смогут организовать собственную группу сопротивления. В их идею входило создавать как можно больше неприятностей и чинить препятствия немцам. Я принял решение, что пойду вместе с ними.
– Но ты был слишком молодой! – воскликнула Элоэ.
– Мне было всего лишь двенадцать лет, но я был намного взрослее по части хитрости и решимости идти своим путем, – улыбнулся Дикс. – Все, кто собирались уходить, были моими друзьями, поэтому они свободно говорили в моем присутствии. Я знал дату их отправки, маршрут и место встречи в Париже. Все они знали, что чем быстрее они осуществят этот план, тем лучше.
Правительство Виши каждый день выпускало все новые и новые указы. Они все ожидали того, что скоро станет невозможным перемещаться с места на место без специальных разрешений.
– А я всегда думала, что кругом царил сплошной беспорядок, – сказала Элоэ.
– Естественно, поначалу он был, – ответил Дикс. – Однако маршал Петэйн постоянно призывал людей сохранять спокойствие, оставаться на своих местах и пассивно сотрудничать с врагом. Он также собирался ввести в действие то, что поначалу звучало как просьба.
– Так что же случилось потом? – спросила Элоэ, затаив дыхание.
– Я сбежал из дому и ушел с моими друзьями в Париж! Мои родители мне так и не простили этого. Я думаю, что, с одной стороны, это было жестоко, но я горел желанием сделать что-то для Франции, доказать, что я мужчина, и, если необходимо, умереть в борьбе с врагом.
– Но ты был такой молодой, – повторила Элоэ.
– Я думаю, что как раз благодаря своей юности я был настолько бесстрашен. Конечно, я не сказал своим друзьям, что собираюсь идти вместе с ними. Они бы меня не взяли. Они бы поставили в известность моих родителей о том, что я задумал. – Дикс засмеялся. – Я провел их всех! Они отправились в путь холодным, довольно дождливым вечером. Был очень колючий ветер. Я шел за ними по пятам. Я не показывался им на глаза до тех пор, пока мы не оказались в пятидесяти милях отсюда. Затем я себя обнаружил, но было уже слишком опасно, чтобы вести меня назад. Они пытались уговорить меня вернуться самому, но, конечно, я отказался. Я заявил им, что если они не возьмут меня с собой, то я один пойду в Париж и организую там собственное движение сопротивления. Я убедил их в том, что я был искренен, и они согласились взять меня.
– Но как же твои родители? – спросила Элоэ.
– Я посылал им весточки время от времени о том, что я жив. Я, конечно, не осмеливался сообщать им, где я нахожусь, чтобы они не наводили справки и не подвели моих друзей. Я вернулся домой только, когда закончилась война.
– Это, наверное, было ужасно для твоей матери.
– Думаю, что да, – согласился Дикс. – Мой отец умер, когда шел последний год войны, и моя мать сказала мне, когда я вернулся, что он так и не простил меня, даже зная, что он умирает.
– Какие необычные бывают люди! – воскликнула Элоэ. – Я не могу себе представить, чтобы кто-то не простил своего собственного сына, когда тот попросил у него прощения, даже если это было самое великое преступление.
– Я думаю, мой отец меня обожал, но то, что для него значило намного больше, чем обожание и любовь, так это правильность поведения. Если кто-то повел себя не так, как он считал нужным, этот человек становился для него вычеркнутым из жизни.
– Конечно, с твоей стороны, было неправильным убегать из дома…
– Да, я знаю, – признал Дикс. – Но какова была альтернатива? Сидеть в Биаррице и не участвовать в войне? Позволить немцам топтать французскую землю, как они хотят, и ждать, когда англичане и американцы спасут нас?
– Я понимаю твои чувства, – с симпатией сказала Элоэ. – Но ты был всего лишь мальчиком.
– Вот почему я и был наиболее полезен. Только мальчик может сделать то, что не осмелится сделать ни один мужчина. Я был маленьким и шустрым. Я мог проколоть шины, вывернуть клапан, украсть ключи от машины или сделать что-нибудь еще полезное под самым носом у немцев в то время, как они будут искать злодея в виде взрослого мужчины.
– Так вот как ты начал воровать, – сказала Элоэ, не подумав.
Она еще не успела закончить эту фразу, как сама в ужасе попыталась прикрыть себе рот рукой.
– Да, вот так я научился воровать, – сказал Дикс с циничной улыбкой.
– Я не это имела в виду, – быстро произнесла она. – Это было нехорошо с моей стороны.
– С какой стати тебе извиняться? Когда ты меня встретила, ты подумала, что я вор; и ничего с тех пор не произошло, чтобы убедило тебя в обратном. Я признаюсь тебе в том, что машина, в которой я ехал, когда пришел тебе на выручку с тем мужчиной, пристававшим к тебе со своими неприятными домогательствами на окраине Аленкона, была краденой. На самом деле не я ее украл, но она краденая.
– Ох, Дикс!
Элоэ, задыхаясь, выдавила из себя эти слова, но, казалось, Дикс их не слышал, потому что он продолжал.
– Ты права. Я научился так воровать, что стал помехой для немцев. Я знал, как устроить побег летчикам Союзных войск, когда их брали в плен. Я знал, как передавать сообщения на другой конец Парижа в то время, когда ни один взрослый мужчина или женщина не осмеливались ступить за порог. Да, я был полезен, очень полезен нашим людям – и бельмом на глазу у немцев.
– Я думаю, ты был очень отважным…
– Я думаю, что в половине случаев из всех я был слишком молод, чтобы по-настоящему оценить опасность. Теперь я это знаю и просыпаюсь иногда по ночам в поту от ужаса, понимая, на какой риск я шел и что со мной могло бы быть, если бы меня схватили.
– Они бы не пощадили тебя только лишь потому, что ты всего лишь мальчик.
– Только не они! – ответил Дикс. – Я видел расстрелянных мальчиков, которые были вдвое моложе меня и которых уличили в шпионстве. Я видел растерзанных женщин после пыток в Гестапо. Зрелище не из приятных.
– И все же ты продолжал заниматься этим на протяжении всей войны?..
– Я не все время оставался в Париже, но наша штаб-квартира располагалась там, поэтому я постоянно туда возвращался. В последний год войны – 1945 – меня чуть не схватили. Они меня выследили. Они знали, как я выгляжу. Им оставалось всего ничего, чтобы схватить меня. Сегодня я познакомлю тебя с женщиной, которая спасла мне жизнь.
Элоэ почувствовала неожиданный укол ревности от теплоты, появившейся в его голосе, и от улыбки, с которой он это произнес. Ей захотелось, чтобы именно она спасла ему жизнь и чтобы именно о ней он так говорил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Вскоре я узнал, что планировала небольшая группа людей, по-настоящему любивших Францию. Они все решили тронуться в Париж. Практически у каждого из них были связи и друзья в городе, и они думали, что там они смогут организовать собственную группу сопротивления. В их идею входило создавать как можно больше неприятностей и чинить препятствия немцам. Я принял решение, что пойду вместе с ними.
– Но ты был слишком молодой! – воскликнула Элоэ.
– Мне было всего лишь двенадцать лет, но я был намного взрослее по части хитрости и решимости идти своим путем, – улыбнулся Дикс. – Все, кто собирались уходить, были моими друзьями, поэтому они свободно говорили в моем присутствии. Я знал дату их отправки, маршрут и место встречи в Париже. Все они знали, что чем быстрее они осуществят этот план, тем лучше.
Правительство Виши каждый день выпускало все новые и новые указы. Они все ожидали того, что скоро станет невозможным перемещаться с места на место без специальных разрешений.
– А я всегда думала, что кругом царил сплошной беспорядок, – сказала Элоэ.
– Естественно, поначалу он был, – ответил Дикс. – Однако маршал Петэйн постоянно призывал людей сохранять спокойствие, оставаться на своих местах и пассивно сотрудничать с врагом. Он также собирался ввести в действие то, что поначалу звучало как просьба.
– Так что же случилось потом? – спросила Элоэ, затаив дыхание.
– Я сбежал из дому и ушел с моими друзьями в Париж! Мои родители мне так и не простили этого. Я думаю, что, с одной стороны, это было жестоко, но я горел желанием сделать что-то для Франции, доказать, что я мужчина, и, если необходимо, умереть в борьбе с врагом.
– Но ты был такой молодой, – повторила Элоэ.
– Я думаю, что как раз благодаря своей юности я был настолько бесстрашен. Конечно, я не сказал своим друзьям, что собираюсь идти вместе с ними. Они бы меня не взяли. Они бы поставили в известность моих родителей о том, что я задумал. – Дикс засмеялся. – Я провел их всех! Они отправились в путь холодным, довольно дождливым вечером. Был очень колючий ветер. Я шел за ними по пятам. Я не показывался им на глаза до тех пор, пока мы не оказались в пятидесяти милях отсюда. Затем я себя обнаружил, но было уже слишком опасно, чтобы вести меня назад. Они пытались уговорить меня вернуться самому, но, конечно, я отказался. Я заявил им, что если они не возьмут меня с собой, то я один пойду в Париж и организую там собственное движение сопротивления. Я убедил их в том, что я был искренен, и они согласились взять меня.
– Но как же твои родители? – спросила Элоэ.
– Я посылал им весточки время от времени о том, что я жив. Я, конечно, не осмеливался сообщать им, где я нахожусь, чтобы они не наводили справки и не подвели моих друзей. Я вернулся домой только, когда закончилась война.
– Это, наверное, было ужасно для твоей матери.
– Думаю, что да, – согласился Дикс. – Мой отец умер, когда шел последний год войны, и моя мать сказала мне, когда я вернулся, что он так и не простил меня, даже зная, что он умирает.
– Какие необычные бывают люди! – воскликнула Элоэ. – Я не могу себе представить, чтобы кто-то не простил своего собственного сына, когда тот попросил у него прощения, даже если это было самое великое преступление.
– Я думаю, мой отец меня обожал, но то, что для него значило намного больше, чем обожание и любовь, так это правильность поведения. Если кто-то повел себя не так, как он считал нужным, этот человек становился для него вычеркнутым из жизни.
– Конечно, с твоей стороны, было неправильным убегать из дома…
– Да, я знаю, – признал Дикс. – Но какова была альтернатива? Сидеть в Биаррице и не участвовать в войне? Позволить немцам топтать французскую землю, как они хотят, и ждать, когда англичане и американцы спасут нас?
– Я понимаю твои чувства, – с симпатией сказала Элоэ. – Но ты был всего лишь мальчиком.
– Вот почему я и был наиболее полезен. Только мальчик может сделать то, что не осмелится сделать ни один мужчина. Я был маленьким и шустрым. Я мог проколоть шины, вывернуть клапан, украсть ключи от машины или сделать что-нибудь еще полезное под самым носом у немцев в то время, как они будут искать злодея в виде взрослого мужчины.
– Так вот как ты начал воровать, – сказала Элоэ, не подумав.
Она еще не успела закончить эту фразу, как сама в ужасе попыталась прикрыть себе рот рукой.
– Да, вот так я научился воровать, – сказал Дикс с циничной улыбкой.
– Я не это имела в виду, – быстро произнесла она. – Это было нехорошо с моей стороны.
– С какой стати тебе извиняться? Когда ты меня встретила, ты подумала, что я вор; и ничего с тех пор не произошло, чтобы убедило тебя в обратном. Я признаюсь тебе в том, что машина, в которой я ехал, когда пришел тебе на выручку с тем мужчиной, пристававшим к тебе со своими неприятными домогательствами на окраине Аленкона, была краденой. На самом деле не я ее украл, но она краденая.
– Ох, Дикс!
Элоэ, задыхаясь, выдавила из себя эти слова, но, казалось, Дикс их не слышал, потому что он продолжал.
– Ты права. Я научился так воровать, что стал помехой для немцев. Я знал, как устроить побег летчикам Союзных войск, когда их брали в плен. Я знал, как передавать сообщения на другой конец Парижа в то время, когда ни один взрослый мужчина или женщина не осмеливались ступить за порог. Да, я был полезен, очень полезен нашим людям – и бельмом на глазу у немцев.
– Я думаю, ты был очень отважным…
– Я думаю, что в половине случаев из всех я был слишком молод, чтобы по-настоящему оценить опасность. Теперь я это знаю и просыпаюсь иногда по ночам в поту от ужаса, понимая, на какой риск я шел и что со мной могло бы быть, если бы меня схватили.
– Они бы не пощадили тебя только лишь потому, что ты всего лишь мальчик.
– Только не они! – ответил Дикс. – Я видел расстрелянных мальчиков, которые были вдвое моложе меня и которых уличили в шпионстве. Я видел растерзанных женщин после пыток в Гестапо. Зрелище не из приятных.
– И все же ты продолжал заниматься этим на протяжении всей войны?..
– Я не все время оставался в Париже, но наша штаб-квартира располагалась там, поэтому я постоянно туда возвращался. В последний год войны – 1945 – меня чуть не схватили. Они меня выследили. Они знали, как я выгляжу. Им оставалось всего ничего, чтобы схватить меня. Сегодня я познакомлю тебя с женщиной, которая спасла мне жизнь.
Элоэ почувствовала неожиданный укол ревности от теплоты, появившейся в его голосе, и от улыбки, с которой он это произнес. Ей захотелось, чтобы именно она спасла ему жизнь и чтобы именно о ней он так говорил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59