Судьбы ужасным приговором
Твоя любовь для ней была,
И незаслуженным позором
На жизнь ее она легла!
Жизнь отреченья, жизнь страданья!
В ее душевной глубине
Ей оставались вспоминанья…
Но изменили и оне.
И на земле ей дико стало,
Очарование ушло…
Толпа, нахлынув, в грязь втоптала
То, что в душе ее цвело.
И что ж от долгого мученья,
Как пепл, сберечь ей удалось?
Боль злую, боль ожесточенья,
Боль без отрады и без слез!
О, как убийственно мы любим!
Как в буйной слепости страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!..
Первая половина 1851
(Э. Ф. ТЮТЧЕВОЙ)
Не знаю я, коснется ль благодать

Не знаю я, коснется ль благодать
Моей души болезненно-греховной,
Удастся ль ей воскреснуть и восстать,
Пройдет ли обморок духовный?
Но если бы душа могла
Здесь, на земле, найти успокоенье,
Мне благодатью ты б была –
Ты, ты, мое земное провиденье!..
Апрель 1851
Перед текстом помета на французском языке: «Для вас (чтобы прочесть наедине)». Обращено ко второй жене поэта, Эрн. Ф. Тютчевой. Написанное в первый год любви Тютчева к Е. А. Денисьевой (см. примеч. 172), ст-ние было вложено поэтом в альбом-гербарий, принадлежавший его жене, и пролежало в нем, не замеченное ею, 24 года – до мая 1875 г. Прочитав впервые это ст-ние, И. С. Аксаков писал (в письме к дочери поэта Екатерине от 8 июня 1875 г.) : «Стихи эти замечательны не столько как стихи, сколько потому, что бросают луч света на сокровеннейшие, интимнейшие брожения его сердца к жене… В 1851 г. …она еще не настолько знала по-русски, чтобы понимать русские стихи, да и не умела еще разбирать русского писанья Ф. И. …Каков же был ее сюрприз, ее радость и скорбь при чтении этого привета d'outre tombe (замогильного), такого привета, такого признания ее подвига жены, ее дела любви!»
ПЕРВЫЙ ЛИСТ
Лист зеленеет молодой.

Лист зеленеет молодой.
Смотри, как листьем молодым
Стоят обвеяны березы,
Воздушной зеленью сквозной,
Полупрозрачною, как дым…
Давно им грезилось весной,
Весной и летом золотым, –
И вот живые эти грезы
Под первым небом голубым
Пробились вдруг на свет дневной.
О, первых листьев красота,
Омытых в солнечных лучах,
С новорожденною их тенью!
И слышно нам по их движенью,
Что в этих тысячах и тьмах
Не встретишь мертвого листа.
Май 1851
* * *
Не раз ты слышала признанье

Не раз ты слышала признанье:
«Не стою я любви твоей».
Пускай мое она созданье –
Но как я беден перед ней…
Перед любовию твоею
Мне больно вспомнить о себе –
Стою, молчу, благоговею
И поклоняюся тебе…
Когда порой так умиленно,
С такою верой и мольбой
Невольно клонишь ты колено
Пред колыбелью дорогой,
Где спит она – твое рожденье –
Твой безымянный херувим, –
Пойми ж и ты мое смиренье
Пред сердцем любящим твоим.
1851
Обращено к Е. А. Денисьевой вскоре после рождения ее первой дочери Елены. Впервые опубликовавшая это ст-ние Е. П. Казанович полагает, что оно написано еще до крещения дочери, чем и объясняется выражение «безымянный херувим».
НАШ ВЕК
Не плоть, а дух растлился в наши дни

Не плоть, а дух растлился в наши дни,
И человек отчаянно тоскует…
Он к свету рвется из ночной тени
И, свет обретши, ропщет и бунтует.
Безверием палим и иссушен,
Невыносимое он днесь выносит…
И сознает свою погибель он,
И жаждет веры… но о ней не просит.
Не скажет ввек, с молитвой и слезой,
Как ни скорбит перед замкнутой дверью:
«Впусти меня! – Я верю, Боже мой!
Приди на помощь моему неверью!..»
10 июня 1851
«Впусти меня! – Я верю, Боже мой!..» и т. д. – перефразировка евангельского изречения (Марк, 9.24).
* * *
Дума за думой, волна за волной

Дума за думой, волна за волной –
Два проявленья стихии одной:
В сердце ли тесном, в безбрежном ли море,
Здесь – в заключении, там – на просторе, –
Тот же всё вечный прибой и отбой,
Тот же всё призрак тревожно-пустой.
14 июля 1851
* * *
Не остывшая от зною

Не остывшая от зною,
Ночь июльская блистала…
И над тусклою землею
Небо, полное грозою,
Всё в зарницах трепетало.
Словно тяжкие ресницы
Подымались над землею,
И сквозь беглые зарницы
Чьи-то грозные зеницы
Загоралися порою…
14 июля 1851
* * *
В разлуке есть высокое значенье

В разлуке есть высокое значенье:
Как ни люби, хоть день один, хоть век,
Любовь есть сон, а сон – одно мгновенье,
И рано ль, поздно ль пробужденье,
А должен наконец проснуться человек…
6 августа 1851
* * *
День вечереет, ночь близка

День вечереет, ночь близка,
Длинней с горы ложится тень,
На небе гаснут облака…
Уж поздно. Вечереет день.
Но мне не страшен мрак ночной,
Не жаль скудеющего дня, –
Лишь ты, волшебный призрак мой
Лишь ты не покидай меня!..
Крылом своим меня одень,
Волненья сердца утиши,
И благодатна будет тень
Для очарованной души.
Кто ты? Откуда? Как решить,
Небесный ты или земной?
Воздушный житель, может быть, –
Но с страстной женскою душой.
1 ноября 1851
* * *
Как весел грохот летних бурь

Как весел грохот летних бурь,
Когда, взметая прах летучий,
Гроза, нахлынувшая тучей,
Смутит небесную лазурь
И опрометчиво-безумно
Вдруг на дубраву набежит,
И вся дубрава задрожит
Широколиственно и шумно!..
Как под незримою пятой,
Лесные гнутся исполины;
Тревожно ропщут их вершины,
Как совещаясь меж собой, –
И сквозь внезапную тревогу
Немолчно слышен птичий свист,
И кой-где первый желтый лист,
Крутясь, слетает на дорогу…
1851
* * *
Ты волна моя морская
Mobile comme l'onde

Ты волна моя морская,
Своенравная волна,
Как, покоясь иль играя,
Чудной жизни ты полна!
Ты на солнце ли смеешься,
Отражая неба свод,
Иль мятешься ты и бьешься
В одичалой бездне вод, –
Сладок мне твой тихий шепот,
Полный ласки и любви;
Внятен мне и буйный ропот,
Стоны вещие твои.
Будь же ты в стихии бурной
То угрюма, то светла,
Но в ночи твоей лазурной
Сбереги, что ты взяла.
Не кольцо, как дар заветный,
В зыбь твою я опустил,
И не камень самоцветный
Я в тебе похоронил.
Нет – в минуту роковую,
Тайной прелестью влеком,
Душу, душу я живую
Схоронил на дне твоем.
Апрель 1852
Б.М. Козырев в «Письмах о Тютчеве» убедительно показал, что в образе «своенравной волны» Тютчев создал символически обобщенный портрет Е. А. Денисьевой. Не кольцо, как дар заветный и т. д. Этот образ, в основе которого вариация на тему немецкой народной песни (ср. ст-ние В. А. Жуковского «Кольцо души-девицы…»), построен на противопоставлении «законной» любви и роковой любви-самоубийства и заключает намек на то общественное положение, в котором оказалась Е. А. Денисьева из-за своих отношений с поэтом.
* * *
Сияет солнце, воды блещут

Сияет солнце, воды блещут,
На всем улыбка, жизнь во всем,
Деревья радостно трепещут,
Купаясь в небе голубом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16