— не своим голосом взвизгнул Олдвин. — Как вы меня назвали?
— Бессильным, — ответил Конан.
— Сперва ваш пятиглазый дружок именует меня «невинным», теперь вы… Вы, жалкое животное!
— Почему же сразу «жалкое»? — Красуясь, киммериец развернул плечи. — По-моему, не такое уж жалкое!
И тут Олдвин, весь трясясь от злости, подскочил и изо всех сил ударил Конана кулаком в челюсть. Удар вышел неловкий, хотя и довольно сильный. Конан присмотрелся к кипящему в негодовании приятелю, тщательно выискивая способ не покалечить его ответным ударом, и наконец осторожно тюкнул кулаком бритунца в кончик носа.
Олдвин заорал нечеловеческим голосом и покатился по земле. Из его носа хлынула кровь. Заливаясь слезами, Олдвин рыдал и поносил киммерийца последними словами. Конан громко расхохотался и зашагал прочь, оставив Олдвина плакать, утирать кровь и недоумевать: что все-таки произошло? Неужто вся эта ссора была разыграна понарошку? Но как тогда понимать кровь и боль, не говоря уж об унижении? Нет, что ни говори, а киммериец был и остается варваром. Несмотря на все ученые словечки, которые Конан вворачивает иногда в разговоры, дикарскую природу не переделаешь.
Неужели сегодня вечером или завтра, или вообще когда-либо они будут опять разговаривать как ни в чем не бывало? Олдвину не верилось в возможность такого. Но если только Конан действительно притворялся… если только он притворялся, тогда все разговоры о том, что среди дикарей невозможны заговоры и интриги, действительно пустой звук. В таком случае Олдвин готов признать: по части заговоров и интриг варвары дадут сто очков вперед самому изощренному аквилонскому придворному.
— Вы сильно страдаете? — прозвучал поблизости чей-то участливый голос.
Олдвин поднял голову и торопливо обтер лицо рукавом.
— Проклятый дикарь разбил мне лицо, — отозвался он, изо всех сил стараясь говорить спокойно и с достоинством. — Полагаю, компресс с холодной водой исправит дело, и дня через два от этого коварного нападения не останется и следа.
Рядом с Олдвином уселся на корточки шадизарский дервиш. Точнее, тот, кто выдавал себя за дервиша, — Заграт.
— Что ж, этого следовало ожидать, — хладнокровно произнес он, рассматривая распухший нос своего собеседника. — Меня удивляет только одно: почему это не случилось раньше. Впрочем, у Гуайрэ всегда был дурной вкус, а сейчас он окончательно испортился. Что поделаешь, она ведь демон. Нельзя требовать от существа, вроде нее, каких-то особых чудес.
— Чудес? — переспросил Олдвин. — Вы меня удивляете! Мне всегда казалось, что как раз от демонов и прочих нечеловеческих созданий и следует ожидать чудес…
— Не в том смысле, какой вы вкладываете в это понятие, — сказал Заграт. Он удивлял Олдвина все больше и больше: правильностью речи, способом изъясняться Заграт не походил ни на шадизарского нищего, ни на бродячего фокусника, ни на воина из
свиты песчаной королевы. Скорее, он напоминал Олдвину царедворца, опытного и искушенного политического деятеля.
— А в каком, простите, смысле? — спросил Олдвин. Сейчас он благословлял восточное обыкновение подолгу беседовать о разных отвлеченных предметах и ходить вокруг да около по нескольку колоколов, прежде чем перейти к главному предмету разговора. Олдвину требовалось время, чтобы осознать все происходящее и свыкнуться с ним.
Настоящее чудо — это когда человек из негодяя превращается в добряка, — пояснил Заграт. — Пару раз я наблюдал такое… Зрелище отвратительное! Зрители проливают слезы и сопли. — Его и впрямь передернуло. — Другое чудо, которое мне куда больше по душе, — превращение маленького слабого государства в большое и могущественное. Некоторые полководцы и короли в состоянии совершить это, и я не боюсь признаться в том, что завидую им… Вот где истинное чудо! А демон способен лишь уничтожать, коверкать, мучить и искажать. Внешне это довольно эффектно выглядит — для неискушенного наблюдателя и только на первый взгляд. Но в конце концов приедается. Вы потом поймете, что я имею в виду.
— Мне кажется, я уже вас понимаю, — возразил Олдвин.
— Ничего, потом поймете еще лучше, — заверил его Заграт. — Убедиться во всем на собственной шкуре — самый действенный способ.
— Я уже кое в чем убедился — и как раз на собственной шкуре, — Олдвин коснулся своего разбитого носа. — Мне не хотелось бы повторять опыт.
Заграт искоса глянул на него и слегка улыбнулся.
— Сперва ваш громила-приятель показался нам вполне подходящим кандидатом, — заговорил он вполголоса. — На ранней стадии отношений Гуайрэ обычно очень увлекается новым любовником. Она даже не предлагает ему изменить внешность. Ее как будто устраивает в нем все, лишь бы мужчина был хорош в постели. Но рано или поздно она начинает скучать, его ласки становятся, с ее точки зрения, однообразными. И тогда она прибегает к заклятию преображения.
— Я слыхал, что для того, чтобы такое заклятие сработало, требуется согласие, — осторожно заметил Олдвин.
Заграт пожал плечами.
— До вас уже доходили эти истории! Что ж, здесь ими сам воздух пропитан. Куда ни глянь — везде Гуайрэ с ее причудами! Только Гуайрэ! Она одна! А ведь ее могущество не так уж велико… И все же она делает с нами все, что захочет. Согласие требуется, говорите? А вот представьте себе, что вас взяла в постель красивая женщина, что она отдавалась вам, что она вас ласкала, шептала вам нежности… и вдруг полностью к вам охладела. А вы вожделеете все сильнее, и ничего не можете с этим поделать!
— Мне вообще непонятен термин «вожделение», — гордо объявил Олдвин.
Но смутить Заграта ему не удалось.
— Ерунда! — пренебрежительно отмахнулся дервиш. — Если бы Гуайрэ захотела, вы бы засохли с тоски по ее объятиям, и даже не успели бы подобрать для описания вашего состояния никаких ученых терминов. Просто сдохли бы у ее порога, ясно вам? И это вас еще ожидает, дайте только срок.
Олдвин деланно рассмеялся, но Заграт пропустил его протест мимо ушей и продолжил объяснение:
— И вот вы узнаете способ удержать любовь Гуайрэ. Заклинание преображения! Конечно, вы дадите согласие. И еще зим десять она будет вашей. Но потом неизбежно расставание. Вот так обстоят дела.
— Насколько я понимаю, Конан находится на первом этапе своих отношений с Гуайрэ, — заметил Олдвин.
— Да. И мы очень надеялись на его сотрудничество.
— Нет, он вполне доволен своей долей, — сказал Олдвин.
И потрогал разбитый нос.
— Крайне неприятный человек, — вздохнул Заграт. — Возможно, придется устранить его.
— Что ж, — Олдвин осторожно избавился от комка крови, застрявшего в ноздре, — буду только рад. Но объясните мне одну вещь. Почему вы так стремитесь разрушить королевство Гуайрэ?
— Разрушить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Бессильным, — ответил Конан.
— Сперва ваш пятиглазый дружок именует меня «невинным», теперь вы… Вы, жалкое животное!
— Почему же сразу «жалкое»? — Красуясь, киммериец развернул плечи. — По-моему, не такое уж жалкое!
И тут Олдвин, весь трясясь от злости, подскочил и изо всех сил ударил Конана кулаком в челюсть. Удар вышел неловкий, хотя и довольно сильный. Конан присмотрелся к кипящему в негодовании приятелю, тщательно выискивая способ не покалечить его ответным ударом, и наконец осторожно тюкнул кулаком бритунца в кончик носа.
Олдвин заорал нечеловеческим голосом и покатился по земле. Из его носа хлынула кровь. Заливаясь слезами, Олдвин рыдал и поносил киммерийца последними словами. Конан громко расхохотался и зашагал прочь, оставив Олдвина плакать, утирать кровь и недоумевать: что все-таки произошло? Неужто вся эта ссора была разыграна понарошку? Но как тогда понимать кровь и боль, не говоря уж об унижении? Нет, что ни говори, а киммериец был и остается варваром. Несмотря на все ученые словечки, которые Конан вворачивает иногда в разговоры, дикарскую природу не переделаешь.
Неужели сегодня вечером или завтра, или вообще когда-либо они будут опять разговаривать как ни в чем не бывало? Олдвину не верилось в возможность такого. Но если только Конан действительно притворялся… если только он притворялся, тогда все разговоры о том, что среди дикарей невозможны заговоры и интриги, действительно пустой звук. В таком случае Олдвин готов признать: по части заговоров и интриг варвары дадут сто очков вперед самому изощренному аквилонскому придворному.
— Вы сильно страдаете? — прозвучал поблизости чей-то участливый голос.
Олдвин поднял голову и торопливо обтер лицо рукавом.
— Проклятый дикарь разбил мне лицо, — отозвался он, изо всех сил стараясь говорить спокойно и с достоинством. — Полагаю, компресс с холодной водой исправит дело, и дня через два от этого коварного нападения не останется и следа.
Рядом с Олдвином уселся на корточки шадизарский дервиш. Точнее, тот, кто выдавал себя за дервиша, — Заграт.
— Что ж, этого следовало ожидать, — хладнокровно произнес он, рассматривая распухший нос своего собеседника. — Меня удивляет только одно: почему это не случилось раньше. Впрочем, у Гуайрэ всегда был дурной вкус, а сейчас он окончательно испортился. Что поделаешь, она ведь демон. Нельзя требовать от существа, вроде нее, каких-то особых чудес.
— Чудес? — переспросил Олдвин. — Вы меня удивляете! Мне всегда казалось, что как раз от демонов и прочих нечеловеческих созданий и следует ожидать чудес…
— Не в том смысле, какой вы вкладываете в это понятие, — сказал Заграт. Он удивлял Олдвина все больше и больше: правильностью речи, способом изъясняться Заграт не походил ни на шадизарского нищего, ни на бродячего фокусника, ни на воина из
свиты песчаной королевы. Скорее, он напоминал Олдвину царедворца, опытного и искушенного политического деятеля.
— А в каком, простите, смысле? — спросил Олдвин. Сейчас он благословлял восточное обыкновение подолгу беседовать о разных отвлеченных предметах и ходить вокруг да около по нескольку колоколов, прежде чем перейти к главному предмету разговора. Олдвину требовалось время, чтобы осознать все происходящее и свыкнуться с ним.
Настоящее чудо — это когда человек из негодяя превращается в добряка, — пояснил Заграт. — Пару раз я наблюдал такое… Зрелище отвратительное! Зрители проливают слезы и сопли. — Его и впрямь передернуло. — Другое чудо, которое мне куда больше по душе, — превращение маленького слабого государства в большое и могущественное. Некоторые полководцы и короли в состоянии совершить это, и я не боюсь признаться в том, что завидую им… Вот где истинное чудо! А демон способен лишь уничтожать, коверкать, мучить и искажать. Внешне это довольно эффектно выглядит — для неискушенного наблюдателя и только на первый взгляд. Но в конце концов приедается. Вы потом поймете, что я имею в виду.
— Мне кажется, я уже вас понимаю, — возразил Олдвин.
— Ничего, потом поймете еще лучше, — заверил его Заграт. — Убедиться во всем на собственной шкуре — самый действенный способ.
— Я уже кое в чем убедился — и как раз на собственной шкуре, — Олдвин коснулся своего разбитого носа. — Мне не хотелось бы повторять опыт.
Заграт искоса глянул на него и слегка улыбнулся.
— Сперва ваш громила-приятель показался нам вполне подходящим кандидатом, — заговорил он вполголоса. — На ранней стадии отношений Гуайрэ обычно очень увлекается новым любовником. Она даже не предлагает ему изменить внешность. Ее как будто устраивает в нем все, лишь бы мужчина был хорош в постели. Но рано или поздно она начинает скучать, его ласки становятся, с ее точки зрения, однообразными. И тогда она прибегает к заклятию преображения.
— Я слыхал, что для того, чтобы такое заклятие сработало, требуется согласие, — осторожно заметил Олдвин.
Заграт пожал плечами.
— До вас уже доходили эти истории! Что ж, здесь ими сам воздух пропитан. Куда ни глянь — везде Гуайрэ с ее причудами! Только Гуайрэ! Она одна! А ведь ее могущество не так уж велико… И все же она делает с нами все, что захочет. Согласие требуется, говорите? А вот представьте себе, что вас взяла в постель красивая женщина, что она отдавалась вам, что она вас ласкала, шептала вам нежности… и вдруг полностью к вам охладела. А вы вожделеете все сильнее, и ничего не можете с этим поделать!
— Мне вообще непонятен термин «вожделение», — гордо объявил Олдвин.
Но смутить Заграта ему не удалось.
— Ерунда! — пренебрежительно отмахнулся дервиш. — Если бы Гуайрэ захотела, вы бы засохли с тоски по ее объятиям, и даже не успели бы подобрать для описания вашего состояния никаких ученых терминов. Просто сдохли бы у ее порога, ясно вам? И это вас еще ожидает, дайте только срок.
Олдвин деланно рассмеялся, но Заграт пропустил его протест мимо ушей и продолжил объяснение:
— И вот вы узнаете способ удержать любовь Гуайрэ. Заклинание преображения! Конечно, вы дадите согласие. И еще зим десять она будет вашей. Но потом неизбежно расставание. Вот так обстоят дела.
— Насколько я понимаю, Конан находится на первом этапе своих отношений с Гуайрэ, — заметил Олдвин.
— Да. И мы очень надеялись на его сотрудничество.
— Нет, он вполне доволен своей долей, — сказал Олдвин.
И потрогал разбитый нос.
— Крайне неприятный человек, — вздохнул Заграт. — Возможно, придется устранить его.
— Что ж, — Олдвин осторожно избавился от комка крови, застрявшего в ноздре, — буду только рад. Но объясните мне одну вещь. Почему вы так стремитесь разрушить королевство Гуайрэ?
— Разрушить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30