И какой я вам кажусь надоедливой!
Она сказала это так, словно никаких бурных рыданий и не было. Марион встала и уронила шелковый носовой платочек. Ее пальцы сжались в кулак. Несколько мгновений она стояла как изваяние, потом медленно пошла к камину.
– Это ужасно, то, что случилось с тетей Бланш, – добавила она, повернувшись спиной к камину, – и никто так не переживает, как я. Но знаете, могло быть хуже.
– Несомненно. – Гарт провожал ее взглядом. – Что вы сделали, когда выяснили, что незваная гостья исчезла?
– В самом деле…
– Так что вы сделали? Вы сообщили в полицию?
– Нет, не сообщила. Что толку? И потом, подумайте, что скажут люди!
– Вы не сообщили в полицию о том, что человека пытались убить, потому что это может вызвать разговоры?
– Мой бедный дорогой Дэвид, в мире все так. Я поняла это еще в четырнадцать лет и, слава богу, никогда не забывала. Когда тетя Бланш очнется, она сможет рассказать что-то мне, или вам, или кому-то еще, но, я уверена, она рассердилась бы, вызови я полицию.
– Возможно. Но вы не сказали мне, что вы сделали.
– Конечно, позвонила доктору Фортескью. Он был здесь через пару минут, и мы перенесли бедную старушку в постель.
– Вы изложили ему историю, которую только что рассказали мне?
– Я ничего ему не сказала.
– Надеюсь, вы понимаете, что доктор Фортескью обязан сообщить о случившемся в полицию? Если он еще этого не сделал.
– Нет, Дэвид, боюсь, я ничего не понимаю в таких делах, но доктор Фортескью наш человек. С другими мы не общаемся.
– Понятно. А как же та женщина, кто бы она ни была, которая напала на миссис Монтегю и чуть не убила ее на лестничной площадке? Разве вы не хотите, чтобы ее наказали, Марион?
– О, я бы хотела это увидеть, – взгляд бледно-голубых глаз метнулся в сторону, – никто не знает и даже не представляет себе, как бы я этого желала. Но я справлюсь сама, если не возражаете.
– Вы узнали эту женщину?
– Узнала ли я…
– Вы ее когда-нибудь видели прежде?
– Господи боже, нет! Какой абсурд!
– Вы знаете, кто она?
– Нет.
– Как вы думаете, почему она хотела убить миссис Монтегю?
– Честно говоря, Дэвид, я, в отличие от вас, не умею читать в чужих душах. Откуда мне знать.
– Если вы никогда раньше не видели эту женщину и не знаете мотива, то без помощи полиции ее будет очень трудно отыскать. Вы можете описать ее?
– Она была… ну, не хочу повторять это слово. Отвратительная, отталкивающая, противная. Как раз такая, как сказала бедная тетя Бланш.
– Мы говорим о ее внешности, Марион, не о ее характере. Можете вы описать ее внешность?
– Это не трудно. Ей около тридцати, может, больше. Ниже меня, дюйма на четыре-пять. Каштановые волосы, карие глаза. Не очень хороша, но вполне сносна для своей профессии.
– Как она была одета?
– Прилично. Простой жакет и юбка из темно-синей саржи, от Редферна, думаю. Белая блузка с шелковой ленточкой на шее. Золотые часики: Геррард или, может быть, Ламберт. Шляпка из голубой соломки с сине-белой лентой.
– Кстати, Марион, когда вы ее увидели? Можете вспомнить?
– О, только приблизительно! Это было… Дэвид.
Она замолчала.
Они оба говорили старательно понижая голос: Гарт – с деланным равнодушием, Марион – адресуясь к простенку между окнами, выходящими на улицу. Бледный свет лампы отблескивал на ее гладко зачесанных рыжих волосах, на золоченой дубовой мебели, в стеклянных глазах тигриной морды над камином. Неприятная атмосфера этого дома (и Гарт подумал вдруг, что знает ее источник) настолько действовала на них, что Марион замерла, когда они услышали чьи-то шаги в холле.
– Дэвид, – повторила Марион.
Гарт вскочил, вышел в холл и чуть не налетел на Винсента Боствика.
– Дружище, дорогой… – Пораженный не менее Гарта, Винс запнулся. На нем был серый летний костюм, а котелок он нес в руке.
Мгновение Дэвид и Винс смотрели друг на друга.
– Я нашел такую забавную записку от Марион, когда пришел домой, – сказал Боствик.
– Марион здесь, Винс. Она там.
– Да, старик, но почему никто не подошел к двери? Я стучал минут пять.
– Боюсь, мы тебя не слышали. Мы разговаривали.
– Но кто-то же должен был меня услышать! Я даже обошел дом и спустился к подвальной двери. В кухне горит ночник, это видно сквозь стеклянную дверь. Но никто не отвечал. Я вернулся к парадной двери – и что же? Дверь оказалась незапертой.
– Винс, это не странно. Все слуги ушли. Никого нет, кроме…
Гарт вдруг остановился.
Похоже, Винс все-таки был встревожен, хотя вид, как обычно, имел благожелательный. На длинной физиономии, загорелой и обветренной, резче проступили смешливые морщинки. В уме Гарта встал образ его друга Винса Боствика, разительно отличавшийся от того бездельника, которого он так старательно изображал. И тут же проскочило видение Винса с Бетти Колдер.
Забыть это! Забыть!
– Винс, ты уверен?
– В чем?
– В том, что подвальная дверь закрыта изнутри?
– Ну, если быть точным, – ответил Винс, – то я не уверен, что она заперта на ключ. Но там есть пара задвижек, одна наверху и одна внизу, и я точно знаю, что они задвинуты. А какая разница?
– Кое-что случилось.
– В каком смысле?
– Зайди, там Марион.
Винс вошел.
В холле слышались легкие ночные шорохи, скрип, потрескивание – их издавали стены, облицованные темным дубом. Сверху стены были обтянуты грубой тканью – чем-то вроде уныло-красной мешковины. Лампа, которую не слишком надежно поддерживала фигура Дианы в конце лестничного марша, освещала металлические полоски, закрепляющие ковер на ступенях, и сам ковер, а также балюстраду верхней площадки, с которой были видны ворота.
Гарт огляделся.
Потом пошел к лестнице. Дверь на лестницу, ведущую в подвал, как и говорила Марион, все еще была заперта. Гарт отодвинул засов, открыл дверь, нащупал выключатель над первой ступенькой и стал спускаться.
Если в атмосфере дома живет память о самоубийстве, это может вызвать слишком многие и опасные эмоции, которые будут искать выход. «Я не могу находиться в этом месте. Давай немедленно уйдем», – говорит внутренний голос. Но запертый узник, который не прислушался к этому голосу или, в силу обстоятельств, не может к нему прислушаться, многое способен натворить.
Гарт обследовал весь подвал. Он осмотрел кухню, комнату слуг, буфетную, кладовую, прачечную, но, включая свет, видел только разбегавшихся черных тараканов. Он заглянул в угольный ларь и в винный погреб. Все полуподвальные окна были закрыты на задвижки и опечатаны глубоко въевшейся грязью.
Правда, в кухне, которую он обследовал последней, замок не был заперт, но обе задвижки, наверху и внизу, так туго сидели в своих гнездах, что Гарт чуть не вывихнул запястье, пытаясь открыть их.
Старинная угольная лампа слабо освещала кухонную плиту, соединенную с дымоходом камина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Она сказала это так, словно никаких бурных рыданий и не было. Марион встала и уронила шелковый носовой платочек. Ее пальцы сжались в кулак. Несколько мгновений она стояла как изваяние, потом медленно пошла к камину.
– Это ужасно, то, что случилось с тетей Бланш, – добавила она, повернувшись спиной к камину, – и никто так не переживает, как я. Но знаете, могло быть хуже.
– Несомненно. – Гарт провожал ее взглядом. – Что вы сделали, когда выяснили, что незваная гостья исчезла?
– В самом деле…
– Так что вы сделали? Вы сообщили в полицию?
– Нет, не сообщила. Что толку? И потом, подумайте, что скажут люди!
– Вы не сообщили в полицию о том, что человека пытались убить, потому что это может вызвать разговоры?
– Мой бедный дорогой Дэвид, в мире все так. Я поняла это еще в четырнадцать лет и, слава богу, никогда не забывала. Когда тетя Бланш очнется, она сможет рассказать что-то мне, или вам, или кому-то еще, но, я уверена, она рассердилась бы, вызови я полицию.
– Возможно. Но вы не сказали мне, что вы сделали.
– Конечно, позвонила доктору Фортескью. Он был здесь через пару минут, и мы перенесли бедную старушку в постель.
– Вы изложили ему историю, которую только что рассказали мне?
– Я ничего ему не сказала.
– Надеюсь, вы понимаете, что доктор Фортескью обязан сообщить о случившемся в полицию? Если он еще этого не сделал.
– Нет, Дэвид, боюсь, я ничего не понимаю в таких делах, но доктор Фортескью наш человек. С другими мы не общаемся.
– Понятно. А как же та женщина, кто бы она ни была, которая напала на миссис Монтегю и чуть не убила ее на лестничной площадке? Разве вы не хотите, чтобы ее наказали, Марион?
– О, я бы хотела это увидеть, – взгляд бледно-голубых глаз метнулся в сторону, – никто не знает и даже не представляет себе, как бы я этого желала. Но я справлюсь сама, если не возражаете.
– Вы узнали эту женщину?
– Узнала ли я…
– Вы ее когда-нибудь видели прежде?
– Господи боже, нет! Какой абсурд!
– Вы знаете, кто она?
– Нет.
– Как вы думаете, почему она хотела убить миссис Монтегю?
– Честно говоря, Дэвид, я, в отличие от вас, не умею читать в чужих душах. Откуда мне знать.
– Если вы никогда раньше не видели эту женщину и не знаете мотива, то без помощи полиции ее будет очень трудно отыскать. Вы можете описать ее?
– Она была… ну, не хочу повторять это слово. Отвратительная, отталкивающая, противная. Как раз такая, как сказала бедная тетя Бланш.
– Мы говорим о ее внешности, Марион, не о ее характере. Можете вы описать ее внешность?
– Это не трудно. Ей около тридцати, может, больше. Ниже меня, дюйма на четыре-пять. Каштановые волосы, карие глаза. Не очень хороша, но вполне сносна для своей профессии.
– Как она была одета?
– Прилично. Простой жакет и юбка из темно-синей саржи, от Редферна, думаю. Белая блузка с шелковой ленточкой на шее. Золотые часики: Геррард или, может быть, Ламберт. Шляпка из голубой соломки с сине-белой лентой.
– Кстати, Марион, когда вы ее увидели? Можете вспомнить?
– О, только приблизительно! Это было… Дэвид.
Она замолчала.
Они оба говорили старательно понижая голос: Гарт – с деланным равнодушием, Марион – адресуясь к простенку между окнами, выходящими на улицу. Бледный свет лампы отблескивал на ее гладко зачесанных рыжих волосах, на золоченой дубовой мебели, в стеклянных глазах тигриной морды над камином. Неприятная атмосфера этого дома (и Гарт подумал вдруг, что знает ее источник) настолько действовала на них, что Марион замерла, когда они услышали чьи-то шаги в холле.
– Дэвид, – повторила Марион.
Гарт вскочил, вышел в холл и чуть не налетел на Винсента Боствика.
– Дружище, дорогой… – Пораженный не менее Гарта, Винс запнулся. На нем был серый летний костюм, а котелок он нес в руке.
Мгновение Дэвид и Винс смотрели друг на друга.
– Я нашел такую забавную записку от Марион, когда пришел домой, – сказал Боствик.
– Марион здесь, Винс. Она там.
– Да, старик, но почему никто не подошел к двери? Я стучал минут пять.
– Боюсь, мы тебя не слышали. Мы разговаривали.
– Но кто-то же должен был меня услышать! Я даже обошел дом и спустился к подвальной двери. В кухне горит ночник, это видно сквозь стеклянную дверь. Но никто не отвечал. Я вернулся к парадной двери – и что же? Дверь оказалась незапертой.
– Винс, это не странно. Все слуги ушли. Никого нет, кроме…
Гарт вдруг остановился.
Похоже, Винс все-таки был встревожен, хотя вид, как обычно, имел благожелательный. На длинной физиономии, загорелой и обветренной, резче проступили смешливые морщинки. В уме Гарта встал образ его друга Винса Боствика, разительно отличавшийся от того бездельника, которого он так старательно изображал. И тут же проскочило видение Винса с Бетти Колдер.
Забыть это! Забыть!
– Винс, ты уверен?
– В чем?
– В том, что подвальная дверь закрыта изнутри?
– Ну, если быть точным, – ответил Винс, – то я не уверен, что она заперта на ключ. Но там есть пара задвижек, одна наверху и одна внизу, и я точно знаю, что они задвинуты. А какая разница?
– Кое-что случилось.
– В каком смысле?
– Зайди, там Марион.
Винс вошел.
В холле слышались легкие ночные шорохи, скрип, потрескивание – их издавали стены, облицованные темным дубом. Сверху стены были обтянуты грубой тканью – чем-то вроде уныло-красной мешковины. Лампа, которую не слишком надежно поддерживала фигура Дианы в конце лестничного марша, освещала металлические полоски, закрепляющие ковер на ступенях, и сам ковер, а также балюстраду верхней площадки, с которой были видны ворота.
Гарт огляделся.
Потом пошел к лестнице. Дверь на лестницу, ведущую в подвал, как и говорила Марион, все еще была заперта. Гарт отодвинул засов, открыл дверь, нащупал выключатель над первой ступенькой и стал спускаться.
Если в атмосфере дома живет память о самоубийстве, это может вызвать слишком многие и опасные эмоции, которые будут искать выход. «Я не могу находиться в этом месте. Давай немедленно уйдем», – говорит внутренний голос. Но запертый узник, который не прислушался к этому голосу или, в силу обстоятельств, не может к нему прислушаться, многое способен натворить.
Гарт обследовал весь подвал. Он осмотрел кухню, комнату слуг, буфетную, кладовую, прачечную, но, включая свет, видел только разбегавшихся черных тараканов. Он заглянул в угольный ларь и в винный погреб. Все полуподвальные окна были закрыты на задвижки и опечатаны глубоко въевшейся грязью.
Правда, в кухне, которую он обследовал последней, замок не был заперт, но обе задвижки, наверху и внизу, так туго сидели в своих гнездах, что Гарт чуть не вывихнул запястье, пытаясь открыть их.
Старинная угольная лампа слабо освещала кухонную плиту, соединенную с дымоходом камина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54