Ко мне подошла одна из них и попросила постирать ее колготки. Мол, она не может отлучиться из локального участка, а ей срочно понадобились чистые. К счастью, я сразу поняла, что если сделаю это, то буду стирать до конца срока. Мой отказ восприняли нормально и больше с предложениями подобного рода не подходили. Девчонки послабее выполняли любые работы, например, вставали рано утром и чистили ботинки остальным. Если они не справлялись со своими «обязанностями», их избивали.
Тут действует звериный закон. Наезжают на слабых и безвольных. Если будешь бояться, то тебя моментально добьют. Я поняла, что бояться нельзя, и сразу сумела поставить себя. Тем, кто пытался наехать на меня, я всегда давала понять, что мне терять нечего. По большому счету я уже все потеряла.
— Я мотаю срок за покушение на убийство, учтите это. Я потеряла все: мужа, сестру, любимого человека, работу, уважение близких людей, мне больше терять нечего, — говорила я тем, кто пытался записать меня в «подлипалы».
Главное, не опускаться, твердила я себе. Иначе затюкают так, что перестанешь быть человеком. Уважают только сильных. Выживают только те, кто хитрее и умнее. Не обязательно иметь мощные габариты. Можно иметь хрупкую фигуру, но зато сильную волю. Хлюпиков не любят нигде, в здесь, на зоне, особенно.
Очень часто, когда весь барак уже спал, я закрывала глаза и вспоминала сатанистов в нелепых балахонах и лежащего на траве Глеба, опутанного ритуальными лентами. Я не держала на Глеба зла за то, что он отправил меня в такое страшное место, главное, что он остался жив. Скорее всего, он женился и уже давно позабыл о наших с ним отношениях. Его жена уже, наверное, беременна и целует своего ненаглядного муженька в макушку по нескольку раз в день. Иногда мне казалось, что три года в колонии я попросту не протяну и в один прекрасный день сломаюсь, как ломается крохотная соломинка, попавшая в бурный водоворот. Иногда мне хотелось наложить на себя руки, а иногда запастись терпением и учиться жить дальше.
Многие девчонки отдавались надзирателям за пачку дешевого чая, сигаретку или даже за обычную безделушку. Я смотрела на них и думала о том, что я никогда не унижусь до этого. Колония приучила меня к каждодневному самоконтролю, я стала сдержанной и осторожной на язык, но при случае могла поставить на место любую обидчицу.
Со временем я привыкла курить папиросы и пить крепкий чай. Кутаясь в телогрейку, шла на работу, садилась за швейную машинку и со вздохом вспоминала изящные туфельки на высоченных каблуках и юбку из дорогой кожи. Немного освоившись, я сблизилась с соседкой по шпонке девушкой Таней, которая точно так же, как и я, держалась обособленно от общей массы. Это была крепкая, светловолосая москвичка, попавшая в колонию за то, что убила любовницу своего мужа. Ей дали восемь лет, но она рассчитывала освободиться пораньше, так как ее родственники имели деньги и хорошие связи. Она знала, что они делают все, чтобы вытащить ее отсюда, и терпеливо ждала своего часа.
— Это место не для нас, — постоянно твердила она. — Ничего, Дашка, выкрутимся. Придет день, и мы уедем из этого свинарника. Главное, не падать духом.
Я улыбалась сквозь слезы и, в сущности, была бесконечно благодарна ей. Танька помогала мне держаться в этом дурдоме и вселяла надежду на лучшее. Без нее пришлось бы намного тяжелей.
Хуже всего в зоне дело обстояло с личной гигиеной. Хоть колония и считалась женской, но для женщин как таковых тут ничего не было предусмотрено. Горячая вода отсутствовала, а это значит, что негде было помыться. Самое страшное — это критические дни. С утра приносили горячий несладкий чай. Его-то я и приспособилась использовать для личного туалета. Были и такие, кто себя запускал, но мне хотелось оставаться женщиной при любых обстоятельствах. Иногда я брала на швейной фабрике обрезки тканей. В санчасти можно было выпросить маленький кусочек ваты, но от него толку мало. Тем, что удавалось раздобыть, я всегда делилась с Танькой, да и она зачастую отдавала мне последнее.
Очень часто под лапкой швейной машинки я находила записки приблизительно такого содержания: «Как тебя зовут? Давай познакомимся», «Хочешь за меня замуж?», «Ты занята сегодня ночью?» Я брезгливо выкидывала их, даже не думая отвечать. Секс на зоне я считала дерьмовым занятием, хотя раньше к лесбийской любви относилась с пониманием: отчего бы и нет, если найти чуткую, красивую партнершу? Но здесь, с этими прошмондовками с немытыми телами… Нет, нет и еще раз нет! От девиза: «Попробуй пальчик, не нужен будет мальчик», мне хотелось кричать что есть сил. А на соседних нарах кричали, стонали, устраивали сцены ревности, дрались… Женские семьи жили своей, непонятной мне жизнью. Некоторые пары создавались из разных отрядов. «Муж» подкупал дежурных и прибегал на ночь к своей «второй половине» в ее барак. Рано утром, еще до проверки, они вставали и уходили.
Меня губила моя брезгливость. Да и не только меня, Таньку тоже. На зоне таких не любят, здесь другие законы, дикие для восприятия нормального человека.
— Вы что, интеллигентки, что ли?! — как-то спросила одна из «авторитетных» девиц.
— Нет, просто до колонии мы вращались в других слоях общества, — усмехнулась Танька.
— И в каких же слоях ты вращалась? — не унималась та.
— В то время, когда ты ходила в китайской куртке и курила дешевые сигареты, я носила норковую шубу и звенела ключами от собственного джипа и пятикомнатной квартиры в центре Москвы.
Танька перегнула палку. Такие разговоры на зоне не приветствуются, а уж тем более не прощаются. В тот же день Танька отказалась от чашки чая, которую передавали по кругу в знак преданности невесть кем придуманному «общему делу». Вечером после отбоя ее завалили на пол и принялись бить. Танька отбивалась как могла, но силы были неравные, а бабы настроены слишком остервенело. Схватив табуретку, я стала разгонять Танькиных обидчиц.
— Вот вам, твари, получайте, — кричала я, нанося удары, даже не думая о том, что могу кого-нибудь убить. Мне хотелось рассчитаться за то, что я вынуждена сидеть вместе с ними за колючей проволокой, за то, что меня довели до такого состояния, за то, что на этой чертовой зоне я никогда не чувствовала себя в безопасности, и зато, что я вынуждена жить в постоянном страхе.
Танька немного отошла, схватила вторую табуретку и начала помогать мне. У нас хватило запала, и все расступились. Я была уверена, что нас больше не тронут. Только бы отрядная, сожительствующая с начальником, не настучала ему о случившемся! Если это произойдет, мы с Танькой залетим в карцер, а карцер — это то же самое, что тюрьма. Ни магазина, ни посылок, ни свиданий. За день всего один час прогулки. Все остальное время без воздуха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Тут действует звериный закон. Наезжают на слабых и безвольных. Если будешь бояться, то тебя моментально добьют. Я поняла, что бояться нельзя, и сразу сумела поставить себя. Тем, кто пытался наехать на меня, я всегда давала понять, что мне терять нечего. По большому счету я уже все потеряла.
— Я мотаю срок за покушение на убийство, учтите это. Я потеряла все: мужа, сестру, любимого человека, работу, уважение близких людей, мне больше терять нечего, — говорила я тем, кто пытался записать меня в «подлипалы».
Главное, не опускаться, твердила я себе. Иначе затюкают так, что перестанешь быть человеком. Уважают только сильных. Выживают только те, кто хитрее и умнее. Не обязательно иметь мощные габариты. Можно иметь хрупкую фигуру, но зато сильную волю. Хлюпиков не любят нигде, в здесь, на зоне, особенно.
Очень часто, когда весь барак уже спал, я закрывала глаза и вспоминала сатанистов в нелепых балахонах и лежащего на траве Глеба, опутанного ритуальными лентами. Я не держала на Глеба зла за то, что он отправил меня в такое страшное место, главное, что он остался жив. Скорее всего, он женился и уже давно позабыл о наших с ним отношениях. Его жена уже, наверное, беременна и целует своего ненаглядного муженька в макушку по нескольку раз в день. Иногда мне казалось, что три года в колонии я попросту не протяну и в один прекрасный день сломаюсь, как ломается крохотная соломинка, попавшая в бурный водоворот. Иногда мне хотелось наложить на себя руки, а иногда запастись терпением и учиться жить дальше.
Многие девчонки отдавались надзирателям за пачку дешевого чая, сигаретку или даже за обычную безделушку. Я смотрела на них и думала о том, что я никогда не унижусь до этого. Колония приучила меня к каждодневному самоконтролю, я стала сдержанной и осторожной на язык, но при случае могла поставить на место любую обидчицу.
Со временем я привыкла курить папиросы и пить крепкий чай. Кутаясь в телогрейку, шла на работу, садилась за швейную машинку и со вздохом вспоминала изящные туфельки на высоченных каблуках и юбку из дорогой кожи. Немного освоившись, я сблизилась с соседкой по шпонке девушкой Таней, которая точно так же, как и я, держалась обособленно от общей массы. Это была крепкая, светловолосая москвичка, попавшая в колонию за то, что убила любовницу своего мужа. Ей дали восемь лет, но она рассчитывала освободиться пораньше, так как ее родственники имели деньги и хорошие связи. Она знала, что они делают все, чтобы вытащить ее отсюда, и терпеливо ждала своего часа.
— Это место не для нас, — постоянно твердила она. — Ничего, Дашка, выкрутимся. Придет день, и мы уедем из этого свинарника. Главное, не падать духом.
Я улыбалась сквозь слезы и, в сущности, была бесконечно благодарна ей. Танька помогала мне держаться в этом дурдоме и вселяла надежду на лучшее. Без нее пришлось бы намного тяжелей.
Хуже всего в зоне дело обстояло с личной гигиеной. Хоть колония и считалась женской, но для женщин как таковых тут ничего не было предусмотрено. Горячая вода отсутствовала, а это значит, что негде было помыться. Самое страшное — это критические дни. С утра приносили горячий несладкий чай. Его-то я и приспособилась использовать для личного туалета. Были и такие, кто себя запускал, но мне хотелось оставаться женщиной при любых обстоятельствах. Иногда я брала на швейной фабрике обрезки тканей. В санчасти можно было выпросить маленький кусочек ваты, но от него толку мало. Тем, что удавалось раздобыть, я всегда делилась с Танькой, да и она зачастую отдавала мне последнее.
Очень часто под лапкой швейной машинки я находила записки приблизительно такого содержания: «Как тебя зовут? Давай познакомимся», «Хочешь за меня замуж?», «Ты занята сегодня ночью?» Я брезгливо выкидывала их, даже не думая отвечать. Секс на зоне я считала дерьмовым занятием, хотя раньше к лесбийской любви относилась с пониманием: отчего бы и нет, если найти чуткую, красивую партнершу? Но здесь, с этими прошмондовками с немытыми телами… Нет, нет и еще раз нет! От девиза: «Попробуй пальчик, не нужен будет мальчик», мне хотелось кричать что есть сил. А на соседних нарах кричали, стонали, устраивали сцены ревности, дрались… Женские семьи жили своей, непонятной мне жизнью. Некоторые пары создавались из разных отрядов. «Муж» подкупал дежурных и прибегал на ночь к своей «второй половине» в ее барак. Рано утром, еще до проверки, они вставали и уходили.
Меня губила моя брезгливость. Да и не только меня, Таньку тоже. На зоне таких не любят, здесь другие законы, дикие для восприятия нормального человека.
— Вы что, интеллигентки, что ли?! — как-то спросила одна из «авторитетных» девиц.
— Нет, просто до колонии мы вращались в других слоях общества, — усмехнулась Танька.
— И в каких же слоях ты вращалась? — не унималась та.
— В то время, когда ты ходила в китайской куртке и курила дешевые сигареты, я носила норковую шубу и звенела ключами от собственного джипа и пятикомнатной квартиры в центре Москвы.
Танька перегнула палку. Такие разговоры на зоне не приветствуются, а уж тем более не прощаются. В тот же день Танька отказалась от чашки чая, которую передавали по кругу в знак преданности невесть кем придуманному «общему делу». Вечером после отбоя ее завалили на пол и принялись бить. Танька отбивалась как могла, но силы были неравные, а бабы настроены слишком остервенело. Схватив табуретку, я стала разгонять Танькиных обидчиц.
— Вот вам, твари, получайте, — кричала я, нанося удары, даже не думая о том, что могу кого-нибудь убить. Мне хотелось рассчитаться за то, что я вынуждена сидеть вместе с ними за колючей проволокой, за то, что меня довели до такого состояния, за то, что на этой чертовой зоне я никогда не чувствовала себя в безопасности, и зато, что я вынуждена жить в постоянном страхе.
Танька немного отошла, схватила вторую табуретку и начала помогать мне. У нас хватило запала, и все расступились. Я была уверена, что нас больше не тронут. Только бы отрядная, сожительствующая с начальником, не настучала ему о случившемся! Если это произойдет, мы с Танькой залетим в карцер, а карцер — это то же самое, что тюрьма. Ни магазина, ни посылок, ни свиданий. За день всего один час прогулки. Все остальное время без воздуха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60