.. Спасибо большое, буду точно в три. – Он делает пометку на одном из ближайших листков календаря и снова наби­рает номер: – Алло, это секретарь Михаила Самсоныча?.. Леночка?.. Здравствуйте, дорогая, Мусницкий беспоко­ит… Еще не забыли?.. Ценю, ценю ваше отношение!.. Нет, я по другому поводу. Михаила Самсоныча надо бы пови­дать… Да, очень желательно поскорей… Замолвите словеч­ко? Ваш должник по гроб жизни! Когда перезвонить?.. Очень хорошо!.. Обязательно! Целую ручку!
Новая пометка в календаре и новый звонок:
– Гога?.. А можно его?.. Жду… Гога, Максим на прово­де… Да не пугайся, я не про карточный должок. Слушай, у тебя с Комаровым сохранилась связь?.. А он на прежнем месте?.. Вот что, устрой нам встречу в домашней обстанов­ке – и будем с тобой квиты… Да, серьезно!.. Нет, конец месяца не годится, необходимо на днях… Договорились. Звони в любое время, хоть на работу, хоть домой. Пока.
На следующем звонке заедает: длинные гудки – не берут трубку. А другой номер упорно занят. Просовывает голову в дверь главный инженер.
– Заходи, Алтынов, – приглашает Мусницкий.
Тот вытаскивает из кармана бумажку:
– Тут у кого побывала вчера милиция. Особо вот этот накапал, спортсмен.
Мусницкий барабанит пальцами.
– Ладно, займусь.
Он поднимается, решительно нахлобучивает шапку и отправляется прямиком на свидание с нервным уголов­ником…
В квартиру, где прежде обитал ансамбль, Мусницкого впускает Томин.
– Нашему благодетелю! – Томин протягивает ему руку.
– Как устроились на новом месте?
– Похуже, конечно, и грязновато. Но я лично не жалуюсь.
– Этот… с картинками… здесь? – понижает голос Мусницкий.
– Недавно встали-с, – в тон ему отзывается Томин. Сделав Мусницкому знак обождать, он идет на кухню, где что-то жует его сосед.
– К вам.
– Опять домовладелец? – Уголовник выходит насуп­ленный. – Если снова жительство менять…
– Ни в коем случае!
– Тогда чего?
Мусницкий переходит на полушепот:
– Понимаете, насолил мне один тип вот так, – чир­кает он по горлу. – Нельзя ли его…
– Абзац! – перебивает собеседник. – По мокрому не работаю.
– И не надо, зачем! Его достаточно… пошли, погово­рим, а? Здесь как-то неудобно…
Все так же нехотя уголовник пропускает его в комнату.
И Томин, прислушивающийся из кухни, не улавли­вает больше ни звука.
…Поздним вечером, когда спортсмен возвращается до­мой, в подъезде его ждут татуированный уголовник, просту­женный мужичонка, навещавший кореша, и еще третий.
Едва спортсмен показался в подъезде, как на него набрасываются с кулаками. Парень он крепкий и, не­смотря на внезапность атаки, успевает тоже нанести не­сколько увесистых ударов.
Тогда нападающие меняют тактику: двое держат, тату­ированный бьет. Без ожесточения, с ленцой, но крепко.
– Ребята, за что? – вскрикивает спортсмен.
– Ванну любишь? Душ любишь? Купайся! А лишнего не болтай! Понял? Не трепи языком! – приговаривает уголовник, «вколачивая» в спортсмена каждую фразу.
Где-то наверху нажали кнопку вызова, с характерным звуком пополз лифт.
Татуированный и его подручные мгновенно исчеза­ют, бросив спортсмена. Тот бессильно оседает на пол.
День. На том же месте, что и раньше, в машину к Алику подсаживается портниха.
– Ну?
Алик отрицательно качает головой.
– Опять ничего?! Сколько можно чикаться?! Прошлый раз ты сработал в три дня! Три дня – и до свидания!
– Прошлый раз было что взять! А тут – дохлое дело! Вляпался по твоей милости, одни расходы кругом!
– Алик, не выводи меня из себя! Тут есть что взять! Соня очень богатая женщина!
– Купила квартиру, обстановку…
– Думаешь, истратилась? Да ей на двадцать квартир хватит! Ну вот хоть эти-то деньги – на квартиру, на мебель – откуда она брала? Ведь при тебе!
– Не знаю. Дома тайников нету. Кроме пустых, кото­рые я, между прочим, сразу нашел!
– Слыхала-слыхала. Неужто Соня у кого-то держит?.. Доверенное лицо?.. – пожимает плечами. – А дура Иза­белла знает про деньги?
– Знает в принципе, что от папаши осталось, но досту­па не имеет. За каждый стольник с матерью сюсюкает.
– Ох, Соня!
– Насчет доверенных тоже, скажу тебе, не похоже. Я с любимой тещи глаз не спускаю! Куда вы, мама? На рынок? Я подвезу. В поликлинику? Провожу, у меня как раз свободное время. Вы на кухню? Разрешите побыть около вас… Она уже щурится: вы, говорит, Алик, не на мне женаты, а на Изочке! Сказал, что отгуливаю неис­пользованный отпуск, и шляюсь за ней как пришитый. Вечером сумочку проверю – одна мелочь. Наутро реви­зую – уже бумажки лежат! Непонятно откуда. Буквально все при мне делает!
– И моется при тебе?
– Моется одна… – задумчиво говорит Алик. – Мо­жет, и правда проверить ванну? Я там смотрел, но не очень внимательно.
– Она вот-вот выпихнет тебя в отдельную квартиру. Ты понимаешь серьезность ситуации? Спешить надо!
– Не накручивай – и так на пределе! Этот медовый месяц в год жизни влетит!
Свидетельница, которую первой посетили Знаменс­кий и Томилин в обшарпанном доме, набирает номер, записанный на полях газеты.
– Это следователь Знаменский?.. С вами говорит Птицына из квартиры три, дом восемнадцать. Вы с товари­щем были у меня на прошлой неделе и оставили теле­фон… Да-да, Елена Ивановна… Здравствуйте… Простите, я волнуюсь, потому что… словом, мне на работе дали понять, чтобы я «не разменивалась на домовые склоки», – так было сказано… Завотделом. Вызвал вдруг к себе и в резкой форме… Сама поражена: откуда узнал, я сослуживцам ничего не рассказывала… Мне чрезвычайно неловко, но я вынуждена…
…Знаменский продолжает этот разговор при встрече с Птицыной в кабинете:
– Вы намерены изменить показания?.. Нет, ничего не советую, это вопрос вашей совести…
Звонит внутренний телефон.
– Подполковник Знаменский… Да, товарищ гене­рал, иду!
– Доброе утро, – приветствует генерал. – Присядь­те. – Он долистывает бумаги в папке, завязывает тесе­мочки и придвигает к себе из-под настольного календаря бумажный квадратик. – Фуфырин, – читает он с квадра­тика и вопросительно поднимает глаза.
– Один из свидетелей по делу Мусницкого, – отве­чает Пал Палыч.
– Позапрошлой ночью доставлен в Склифосовского. Порядочно избитый, но без серьезных повреждений. Зво­нил главврач отделения. Фуфырин объясняет, что под­вергся нападению в связи с визитом следователя с Пет­ровки. Фамилию он забыл.
– Вот оно что! Томин предупреждал, что над кем-то готовится расправа… А женщине из этого же дома началь­ство запретило со мной общаться!
– Мусницкий выпускает когти. Пострадавший Фу­фырин просил передать, что готов подтвердить свои показания.
Знаменский и Томилин читают крупно написанное от руки объявление, приклеенное на двери дома, подъезд которого они обходили с обследованием, Томилин чита­ет вслух:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13