– Вот. – Стайлс прикоснулся к кнопке, и прозрачный пластиковый колпак, уже сто лет накрывавший машину времени, раскрылся. Старик повернул голову. – Садитесь.
Шамуэй, помедлив, шагнул к машине.
Стайлс прикоснулся к другой кнопке, и эта пещера со сводом из паутины осветилась. Машина вдыхала годы и шептала воспоминания. По хрустальным жилам ее бродили призраки. Великий паучий бог соткал гобелены для ее стен. В ней обитали привидения, но сама она была живая. Невидимые приливы и отливы прокатывались через нее. Солнца пылали в ней и луны меняли фазы. Вот ветром уносит клочья осени; а вот со снегом приходят зимы, но снег, становясь весенними цветами, мягко покрывает луга лета.
Молодой человек сидел посреди всего этого, крепко вцепившись в подлокотники кресла, и не мог произнести ни слова.
– Не бойтесь, – сказал старик, – я не отправлю вас в путешествие.
– А я был бы только рад, – сказал Шамуэй.
Старик посмотрел ему в лицо.
– Да уж я вижу. Вы сейчас страшно похожи на меня, каким я был ровно сто лет тому назад. Будь я проклят, если вы не мой почетный сын!
Молодой человек закрыл глаза, и они наполнились влагой, а вокруг вздыхали призраки, обещая ему много завтрашних дней.
– Ну, так что вы скажете о моем "тойнбиевском конвекторе"? – спросил старик веселым голосом.
Он выключил освещение. Молодой человек открыл глаза.
– "Тойнбиевском конвекторе"? Что за…
– Новые тайны, да? Я имею в виду великого Тойнби, замечательного историка, который сказал: любая группа, любой народ, любой мир, которые не бегут во всю прыть к будущему, обречены стать прахом в могиле прошлого.
– Именно так и сказал?
– Если не точно так, то очень похоже. Я говорю правду. И разве можно было назвать лучше мою машину. Я не знаю, Тойнби, где ты сейчас, но твоя машина для овладения будущим – вот она, тут!
Поддерживая молодого человека под локоть, он помог ему выйти из машины.
– Ну, хватит об этом. Времени уже много. Вот-вот произойдет великое событие, правда? И землю сотрясет заявление старика Стайлса, который совершил путешествие во времени! Прыгайте в лифт!
Они снова поднялись на крышу, и оглядели сверху сады, где теперь толпились знаменитости и полузнаменитости со всех концов света. На прилегающих дорогах – пробки; в небесах полным-полно вертолетов и парящих бипланов. Дельтапланеристы уже не летали, они протянулись каемкой по краю скалы, похожие на ярких птеродактилей – крылья сложены, головы повернуты в одну сторону, к небу.
– И все это, – пробормотал старик, – только ради меня!
Молодой репортер глянул на часы.
– Последние десять минут. Вот-вот произойдет великое событие. Именно так я написал о вас на прошлой неделе для "Новостей". Мгновенное прибытие и такое же отбытие, миг, когда, шагнув через время, вы изменили все будущее планеты, превратили ночь в день, тьму в свет. Я частенько задавался вопросом…
– Каким?
Шамуэй не отрывал глаз от неба.
– Когда вы отправились вперед во времени, неужели никто не видел вас? Хотя бы случайно не посмотрел в небо и не увидел, как ваша машина висит в воздухе здесь, чуть позднее над Чикаго, а потом над Нью-Йорком и Парижем? Неужели никто?
– Но ведь меня никто не ждал! – сказал изобретатель "тойнбиевского конвектора". – А если кто и увидел случайно, то наверняка не придал этому значения. Я же со своей стороны, следил за тем, чтобы нигде не задерживаться. Я только должен был успеть сфотографировать реконструированные города, государства, спасенных от вымирания и всеми любимых китов. Я быстро двигался, проворно фотографировал, а потом сбежал по ступенькам лет вниз, домой. Сегодня, парадоксальным образом, все иначе… Миллионы полных надежды глаз будут смотреть вверх и ждать. Будут, наверно, переводить взгляд с молодого дурака, который радуется до сих пор своему триумфу.
– Конечно, будут, – сказал Шамуэй. – ОБЯЗАТЕЛЬНО БУДУТ! Хлопнула пробка. Шамуэй оторвал взгляд от людских толп на полях и от предметов, которые кружились в небе; он увидел, что Стайлс открыл бутылку шампанского.
– Наш тост и наш праздник.
Они подняли бокалы и стали ждать мгновения, когда будет уместно выпить.
– Остается меньше пяти минут. Почему, – спросил молодой человек, никто больше не совершал путешествий во времени?
– Я сам позаботился, чтобы этого не произошло, – сказал Стайлс, перегибаясь через барьер на крыше и разглядывая толпы внизу. – Я понял, какие опасности эти путешествия в себе таят. Я, разумеется, человек надежный, тут никакой опасности ни для кого не было. Но вы только представьте себе: кто-то, как шар по кегельбану, катится по коридорам времени, валит кегли, пугает жителей; катясь назад, позволяет себе вольности с линией жизни Наполеона или – опять вперед – возвращает в мир родственников Гитлера! Нет, только не это! И, конечно, правительство согласилось, даже потребовало, чтобы "тойнбиевский конвектор" был заперт и опечатан. Вы стали первым и последним человеком, оставившим отпечатки своих пальцев на этой машине. Десятки тысяч дней эту машину неусыпно охраняли! Сколько времени на ваших часах?
Шамуэй посмотрел, и у него перехватило дыхание.
– Идет последняя минута..
Он начал отсчитывать секунды, вместе с ним отсчитывал их старик. Они подняли бокалы с шампанским.
– Девять, восемь, семь…
Безмолвствовали людские толпы внизу. Шептало полное ожидания небо. По нему рыскали глаза телекамер.
– Шесть, пять…
Они чокнулись.
– Четыре, три, два…
Они начали пить.
– Один!
Смеясь они допили бокалы. Посмотрели на небо. Золотой воздух над береговой линией Ла Холье ждал. Время великого события наступило.
– Ну же, скорее! – как отдающий приказы фокусник, выкрикнул молодой репортер.
– Ну, скорее, – сказал серьезно и спокойно Стайлс.
Ничего.
Прошло пять секунд.
Небо было прежним.
Прошло десять секунд.
Небеса ждали.
Прошло двадцать секунд.
Ничего.
Наконец, Шамуэй повернулся к старику и посмотрел на него пристально и удивленно.
Стайлс пожал плечами и сказал:
– Я солгал.
– Что?! – закричал Шамуэй.
– Я солгал. – повторил Стайлс.
– Не может быть!
– Еще как может, – сказал человек, совершивший путешествие во времени. – Никуда я не отправлялся. Я остался на месте и только притворился, что отправился. Машины времени не существует. То, что вы видели, я просто за нее выдал.
– Но зачем? – воскликнул ошеломленный молодой человек, вцепившись в барьер на краю крыши, – зачем?
– Я вижу у вас на лацкане звукозаписывающую пуговицу. Включите ее. Так. Готово. Я хочу, чтобы то, что я скажу, потом услышали все. Начинаю…
Стайлс допил остатки своего шампанского и сказал:
– Я сделал это потому, что родился и вырос в такое время, в шестидесятые, семидесятые и восьмидесятые годы двадцатого века, когда люди перестали в себя верить.
1 2 3 4