Все это приготовил отец Брайен, не позволив отцу Келли помогать совсем. Теперь он обернулся, потому что подходили Келли и пастор Шелдон.
Пастор помедлил в дверях и обозрел помещение.
– Чудесно, – он помолчал и добавил: – Я думаю. Дайте-ка взглянуть… – Прочел этикетку на бутылке. – Отец Витторини сядет здесь.
– У "Ирландского мха"? – спросил Витторини.
– Как и я, – сказал отец Брайен.
Витторини с заметным удовольствием сел.
– А остальные усядутся возле "Слезы Христовой", как я понимаю? – сказал пастор.
– Это итальянское вино, пастор.
– Я, кажется, о нем слышал, – сказал пастор и сел.
– Вот, – отец Брайен поспешно протянул руку и, не глядя на Витторини, налил ему полный стакан "Мха", – переливание ирландской крови.
– Позвольте мне, – Витторини кивком поблагодарил и поднялся, в свою очередь, чтобы наполнить стаканы остальных. – Слезы Христа и солнце Италии, – сказал он. – Ну, а теперь, перед тем, как выпьем, я кое-что скажу.
Другие ждали, глядя на него.
– Папской энциклики о космических полетах, – сказал он наконец, – не существует.
– Мы обнаружили это, – сказал Келли, – несколько часов назад.
– Отцы, простите меня, – сказал Витторини. – Я, как рыбак на берегу, который, завидя рыбу, берет побольше наживки. Я все это время подозревал, что энциклики не было. Но каждый раз, когда я заводил разговор об этом в городе, столь многие священники из Дублина отрицали ее существование, что я пришел к мысли: должна существовать! Они не проверили, потому что боялись: а вдруг найдут. А я не проверял из-за своей гордости: а вдруг не найду. Так что римская гордость или дублинская гордость не многим отличаются. Скоро мне предстоит перевод, я буду неделю хранить молчание, пастор, и принесу покаяние.
– Хорошо, отец, хорошо, – пастор Шелдон поднялся. – У меня маленькие объявление. В следующем месяце прибывает новый священник. Я долго об этом думал. Он итальянец, родился и вырос в Монреале.
Витторини прикрыл один глаз и попытался представить себе новичка.
– Если церковь должна быть всем для всех, – сказал Шелдон, – то меня интересует мысль о горячей крови, взращенной в холодном климате, как у нашего нового итальянца; так же завораживает и обратное: холодная кровь, взращенная в Калифорнии. Нам нужен тут еще один итальянец, чтобы утрясти некоторые вещи. Ну, кто-нибудь предложит тост?
– Можно, я, пастор? – Отец Витторини опять поднялся, мягко улыбаясь. Глаза его светились, он посмотрел на пастора, на всех троих. Поднял стакан:
– Разве Блейк не сказал как-то об "орудиях радости"? То есть, разве Бог не создал природу, а потом не растревожил ее вызывающей плотью, игрушечными мужчинами и женщинами, какими мы все и являемся? И так счастливо призванные, с самым лучшим, что у нас есть, с добрыми чувствами и тонким умом, в мирный день в благодатном краю – разве мы не Господни орудия радости?
– Если Блейк сказал так на самом деле, – сказал отец Брайен, – то беру все обратно. Он никогда не жил в Дублине!
Все засмеялись.
Витторини пил "Ирландский мох" и кротко молчал.
Остальные пили итальянское вино и понемногу смягчились. Потом умиротворенный отец Брайен предложил:
– Витторини, не включить ли нам этого нечестивца?
– Канал девятый?
– Конечно, девятый!
Пока Витторини крутил ручки, отец Брайен размышлял над своим стаканом.
– А что, Блейк на самом деле так говорил?
– Фактически, отец, – сказал Витторини, склоняясь к призракам, которые появлялись и исчезали на экране, сменяя друг друга, – он мог так сказать, если бы жил в наши дни. Я написал это сам, сегодня.
Все поглядели на итальянца с некоторым благоговением. Телевизор погудел и дал ясную картину: вдалеке стояла ракета, ее готовили и запуску.
– Орудия радости, – сказал отец Брайен, – не одно ли из них вы сейчас настраиваете? И не другое ли там стоит, готовое взлететь?
– Может быть, – мурлыкал Витторини. – И если эта штука взлетит, с человеком внутри, и живой и невредимый он облетит вокруг света, и мы вместе с ним, хотя и сидим здесь, – вот и будет радость.
Ракету готовили к запуску, и отец Брайен на некоторое время прикрыл глаза. "Прости меня, Господи, – думал, – прости старику его гордыню, и прости Витторини его ехидство, и помоги мне понять, что я тут сегодня увижу, и не спать, если потребуется, не теряя юмора, и пусть с этой штуковиной все будет в порядке – взлетит и опустится с человеком там, внутри, Господи, думай о нем и будь с ним. И помоги мне, Господи, в разгар лета, когда неотвратимый, как судьба, Витторини вечером четвертого июля соберет ребят со всего квартала на ректорском газоне запускать праздничные ракеты. Все они будут смотреть на небо, как в утро Искупления, и помоги мне Господи, быть, как эти дети, перед великой ночью времени и пустоты, где ты пребываешь. И помоги мне, Господи, подойти и зажечь ближайшую ракету в честь Дня Независимости, и стоять рядом с отцом-итальянцем, с таким же восторженным лицом, как у ребенка – перед лицом сверкающей славы, и даруй нам наслаждение".
Он открыл глаза.
Голоса издалека, с Канаверал, кричали в ветре времени. На экране проступали странные призрачные силы. Он допивал остатки вина, когда кто-то тихонько тронул его за локоть.
– Отец, – сказал Витторини рядом с ним, – пристегните ремни.
– Сейчас, – сказал отец Брайен, – сейчас пристегну. Большое спасибо.
Он откинулся в кресле. Закрыл глаза. Дождался грома. Дождался пламени. Дождался вибрации и голоса, который учил глупой, странной, дикой и чудесной вещи – обратному счету, назад… до нуля.
***
1 2 3 4
Пастор помедлил в дверях и обозрел помещение.
– Чудесно, – он помолчал и добавил: – Я думаю. Дайте-ка взглянуть… – Прочел этикетку на бутылке. – Отец Витторини сядет здесь.
– У "Ирландского мха"? – спросил Витторини.
– Как и я, – сказал отец Брайен.
Витторини с заметным удовольствием сел.
– А остальные усядутся возле "Слезы Христовой", как я понимаю? – сказал пастор.
– Это итальянское вино, пастор.
– Я, кажется, о нем слышал, – сказал пастор и сел.
– Вот, – отец Брайен поспешно протянул руку и, не глядя на Витторини, налил ему полный стакан "Мха", – переливание ирландской крови.
– Позвольте мне, – Витторини кивком поблагодарил и поднялся, в свою очередь, чтобы наполнить стаканы остальных. – Слезы Христа и солнце Италии, – сказал он. – Ну, а теперь, перед тем, как выпьем, я кое-что скажу.
Другие ждали, глядя на него.
– Папской энциклики о космических полетах, – сказал он наконец, – не существует.
– Мы обнаружили это, – сказал Келли, – несколько часов назад.
– Отцы, простите меня, – сказал Витторини. – Я, как рыбак на берегу, который, завидя рыбу, берет побольше наживки. Я все это время подозревал, что энциклики не было. Но каждый раз, когда я заводил разговор об этом в городе, столь многие священники из Дублина отрицали ее существование, что я пришел к мысли: должна существовать! Они не проверили, потому что боялись: а вдруг найдут. А я не проверял из-за своей гордости: а вдруг не найду. Так что римская гордость или дублинская гордость не многим отличаются. Скоро мне предстоит перевод, я буду неделю хранить молчание, пастор, и принесу покаяние.
– Хорошо, отец, хорошо, – пастор Шелдон поднялся. – У меня маленькие объявление. В следующем месяце прибывает новый священник. Я долго об этом думал. Он итальянец, родился и вырос в Монреале.
Витторини прикрыл один глаз и попытался представить себе новичка.
– Если церковь должна быть всем для всех, – сказал Шелдон, – то меня интересует мысль о горячей крови, взращенной в холодном климате, как у нашего нового итальянца; так же завораживает и обратное: холодная кровь, взращенная в Калифорнии. Нам нужен тут еще один итальянец, чтобы утрясти некоторые вещи. Ну, кто-нибудь предложит тост?
– Можно, я, пастор? – Отец Витторини опять поднялся, мягко улыбаясь. Глаза его светились, он посмотрел на пастора, на всех троих. Поднял стакан:
– Разве Блейк не сказал как-то об "орудиях радости"? То есть, разве Бог не создал природу, а потом не растревожил ее вызывающей плотью, игрушечными мужчинами и женщинами, какими мы все и являемся? И так счастливо призванные, с самым лучшим, что у нас есть, с добрыми чувствами и тонким умом, в мирный день в благодатном краю – разве мы не Господни орудия радости?
– Если Блейк сказал так на самом деле, – сказал отец Брайен, – то беру все обратно. Он никогда не жил в Дублине!
Все засмеялись.
Витторини пил "Ирландский мох" и кротко молчал.
Остальные пили итальянское вино и понемногу смягчились. Потом умиротворенный отец Брайен предложил:
– Витторини, не включить ли нам этого нечестивца?
– Канал девятый?
– Конечно, девятый!
Пока Витторини крутил ручки, отец Брайен размышлял над своим стаканом.
– А что, Блейк на самом деле так говорил?
– Фактически, отец, – сказал Витторини, склоняясь к призракам, которые появлялись и исчезали на экране, сменяя друг друга, – он мог так сказать, если бы жил в наши дни. Я написал это сам, сегодня.
Все поглядели на итальянца с некоторым благоговением. Телевизор погудел и дал ясную картину: вдалеке стояла ракета, ее готовили и запуску.
– Орудия радости, – сказал отец Брайен, – не одно ли из них вы сейчас настраиваете? И не другое ли там стоит, готовое взлететь?
– Может быть, – мурлыкал Витторини. – И если эта штука взлетит, с человеком внутри, и живой и невредимый он облетит вокруг света, и мы вместе с ним, хотя и сидим здесь, – вот и будет радость.
Ракету готовили к запуску, и отец Брайен на некоторое время прикрыл глаза. "Прости меня, Господи, – думал, – прости старику его гордыню, и прости Витторини его ехидство, и помоги мне понять, что я тут сегодня увижу, и не спать, если потребуется, не теряя юмора, и пусть с этой штуковиной все будет в порядке – взлетит и опустится с человеком там, внутри, Господи, думай о нем и будь с ним. И помоги мне, Господи, в разгар лета, когда неотвратимый, как судьба, Витторини вечером четвертого июля соберет ребят со всего квартала на ректорском газоне запускать праздничные ракеты. Все они будут смотреть на небо, как в утро Искупления, и помоги мне Господи, быть, как эти дети, перед великой ночью времени и пустоты, где ты пребываешь. И помоги мне, Господи, подойти и зажечь ближайшую ракету в честь Дня Независимости, и стоять рядом с отцом-итальянцем, с таким же восторженным лицом, как у ребенка – перед лицом сверкающей славы, и даруй нам наслаждение".
Он открыл глаза.
Голоса издалека, с Канаверал, кричали в ветре времени. На экране проступали странные призрачные силы. Он допивал остатки вина, когда кто-то тихонько тронул его за локоть.
– Отец, – сказал Витторини рядом с ним, – пристегните ремни.
– Сейчас, – сказал отец Брайен, – сейчас пристегну. Большое спасибо.
Он откинулся в кресле. Закрыл глаза. Дождался грома. Дождался пламени. Дождался вибрации и голоса, который учил глупой, странной, дикой и чудесной вещи – обратному счету, назад… до нуля.
***
1 2 3 4