Я подумал, что нужно сменить обстановку. Поэтому ушел к Алисе, которая скоро надоела мне. А потом к Хелен Кингсли, помнишь ее, не так ли? И она меня утомила. И я сбежал к Энн Монтгомери. И она не последняя. О, Марта, моих дубликатов по крайней мере еще шесть штук, механических лицемеров, проводящих ночи в постелях шести женщин в разных частях города и делающих их счастливыми. А знаешь, что я делаю сейчас, настоящий Леонард Хилл? Сейчас я лежу дома на кровати, читая маленький сборничек эссе Монтеня, попивая шоколад с молоком. В десять я тушу свет, через час уже буду спать сном невинного младенца до самого утра и встану утром свежим и свободным.
– Прекрати! – взвизгнула она.
– Мне нужно досказать тебе. Ты перебила мне пулями несколько проводов. Я не могу встать. Если придут доктора, они так или иначе все поймут. Я не совершенен. Достаточно хорош, но не совершенен. О, Марта, мне не пришлось ранить твое сердце. Поверь мне, я только хотел твоего счастья. Поэтому старался быть таким осторожным со своими отлучками. Я выкинул пятнадцать тысяч за эту модель, совершенную во всех отношениях, в каждой детали. А их много. Слюна, к примеру. Прискорбная ошибка. Она тебя и навела на догадку. Но ты должна знать, что я любил тебя.
Ей подумалось, что сейчас не выдержат ноги, она упадет или сойдет с ума. Его надо остановить.
– И когда я увидел, что другие тоже полюбили меня, – продолжался его шепот, глаза были открытыми, – пришлось завести дубликаты и для них. Бедные создания, они тоже меня любили. Мы ведь не скажем им, Марта, ладно? Обещай мне, что ничего не расскажешь. Я от всего устал, мне нужен только покой, книжка, немного молока и подольше спать. Ты не позвонишь им и сохранишь все в тайне?
– Весь этот год, целый год я была одна, каждую ночь одна, – пробормотала она, внутренне холодея. – Разговаривала с механическим уродом. Любила мираж! Все время в одиночестве, когда могла быть с кем-то живым!
– Я еще могу любить тебя, Марта.
– О, господи! – зашлась она в крике, хватаясь за молоток.
– Нет, Марта!
Она размозжила ему голову, била по груди, по отслаивающимся рукам, по дергающимся ногам. Ее молоток продолжал опускаться на голову, пока сквозь лопнувшую кожу не заблестела сталь и неожиданно не взметнулся вверх фонтан из скрученных проводов и медных шестеренок, разлетевшихся по всей комнате.
– Я люблю тебя, – шевельнулись губы.
Она ударила по ним молотком, и оттуда выкатился язык. На паркет выкатились стеклянные глаза. Как безумная, она тупо колотила по тому, что раньше было Леонардом Хиллом, до тех пор, пока оно не рассыпалось по паркету, как железные остатки игрушечной электрички. Долбя по ним, она хохотала.
На кухне отыскалось несколько картонных коробок. Она распихала в ник все эти шестеренки, провода, раскуроченные железные блоки и заклеила сверху. Спустя десять минут снизу был вызван посыльный мальчишка.
– Отнеси эти коробки мистеру Леонарду Хиллу, дом семнадцать по Элм-Драйв, – сказала она, подтолкнув его к выходу. – Прямо сейчас, ночью. Разбуди мистера и обрадуй его сюрпризом от Марты.
– Коробки с сюрпризом от Марты, – повторил рассыльный.
Как только дверь захлопнулась, она села на тахту с пистолетом в руках, вертя его и к чему-то прислушиваясь.
Последнее, что она слышала в жизни, был звук перетаскиваемых вниз коробок, побрякивающего железа, трения шестеренки о шестеренку, провода о провод, медленно затихающий.
***
1 2 3
– Прекрати! – взвизгнула она.
– Мне нужно досказать тебе. Ты перебила мне пулями несколько проводов. Я не могу встать. Если придут доктора, они так или иначе все поймут. Я не совершенен. Достаточно хорош, но не совершенен. О, Марта, мне не пришлось ранить твое сердце. Поверь мне, я только хотел твоего счастья. Поэтому старался быть таким осторожным со своими отлучками. Я выкинул пятнадцать тысяч за эту модель, совершенную во всех отношениях, в каждой детали. А их много. Слюна, к примеру. Прискорбная ошибка. Она тебя и навела на догадку. Но ты должна знать, что я любил тебя.
Ей подумалось, что сейчас не выдержат ноги, она упадет или сойдет с ума. Его надо остановить.
– И когда я увидел, что другие тоже полюбили меня, – продолжался его шепот, глаза были открытыми, – пришлось завести дубликаты и для них. Бедные создания, они тоже меня любили. Мы ведь не скажем им, Марта, ладно? Обещай мне, что ничего не расскажешь. Я от всего устал, мне нужен только покой, книжка, немного молока и подольше спать. Ты не позвонишь им и сохранишь все в тайне?
– Весь этот год, целый год я была одна, каждую ночь одна, – пробормотала она, внутренне холодея. – Разговаривала с механическим уродом. Любила мираж! Все время в одиночестве, когда могла быть с кем-то живым!
– Я еще могу любить тебя, Марта.
– О, господи! – зашлась она в крике, хватаясь за молоток.
– Нет, Марта!
Она размозжила ему голову, била по груди, по отслаивающимся рукам, по дергающимся ногам. Ее молоток продолжал опускаться на голову, пока сквозь лопнувшую кожу не заблестела сталь и неожиданно не взметнулся вверх фонтан из скрученных проводов и медных шестеренок, разлетевшихся по всей комнате.
– Я люблю тебя, – шевельнулись губы.
Она ударила по ним молотком, и оттуда выкатился язык. На паркет выкатились стеклянные глаза. Как безумная, она тупо колотила по тому, что раньше было Леонардом Хиллом, до тех пор, пока оно не рассыпалось по паркету, как железные остатки игрушечной электрички. Долбя по ним, она хохотала.
На кухне отыскалось несколько картонных коробок. Она распихала в ник все эти шестеренки, провода, раскуроченные железные блоки и заклеила сверху. Спустя десять минут снизу был вызван посыльный мальчишка.
– Отнеси эти коробки мистеру Леонарду Хиллу, дом семнадцать по Элм-Драйв, – сказала она, подтолкнув его к выходу. – Прямо сейчас, ночью. Разбуди мистера и обрадуй его сюрпризом от Марты.
– Коробки с сюрпризом от Марты, – повторил рассыльный.
Как только дверь захлопнулась, она села на тахту с пистолетом в руках, вертя его и к чему-то прислушиваясь.
Последнее, что она слышала в жизни, был звук перетаскиваемых вниз коробок, побрякивающего железа, трения шестеренки о шестеренку, провода о провод, медленно затихающий.
***
1 2 3