А может, и вовсе не найдут. Никому и в голову не придет искать бедолагу в Рэмпарте. Он ведь туда не собирался. Он ехал в какое-то совсем другое место. Вот какая идея пришла мне в голову лет двадцать назад. И я понял, что узнаю этого человека в ту самую минуту, когда он сойдет с поезда. Узнаю так же уверенно...
Я остановился. Уже совсем стемнело. Луна займет на небе свое место только через час.
- Узнаете? - спросил я.
- Да, - ответил старик. Я заметил, как он поднял голову к звездам. - Ну ладно, что-то я разболтался.
Старик подошел ко мне поближе и взял за локоть. Его рука показалась мне такой горячей, словно, прежде чем прикоснуться ко мне, он подержал ее над печкой. Другая рука, правая, напряженная, сжатая в кулак, оставалась в кармане.
- Пожалуй, пора кончать с разговорами.
Раздался пронзительный крик.
У нас над головами по невидимым рельсам мчался ночной экспресс - взлетел на холм, мимо леса, фермерских домиков, городских строений, полей, канав, лугов, вспаханных земель и водоемов, а потом с диким воем прогрохотал где-то в вышине и исчез. Еще несколько секунд после того, как он скрылся из виду, дрожали, звенели рельсы, потом все стихло.
Старик и я стояли в темноте, не спуская друг с друга глаз. Левой рукой он все еще держал меня за локоть, другая по-прежнему оставалась в кармане.
- А мне можно кое-что сказать? - спросил я наконец.
Он кивнул.
- Про себя. - Мне пришлось помолчать немного, потому что каждый вдох давался с трудом. Я заставил себя снова заговорить. - Забавно получается. Мне часто приходили в голову точно такие же мысли. Как раз сегодня, в поезде, по дороге в Лос-Анджелес я подумал: как великолепно, как замечательно, как прекрасно это было бы... Дела в последнее время идут неважно. Жена больна. На прошлой неделе умер лучший друг. В мире много войн. А я сам как натянутая струна. Было бы совсем неплохо, даже здорово было бы...
- Что? - спросил старик, так и не убрав руки с моего локтя.
- Сойти с поезда в каком-нибудь маленьком городишке, - ответил я, - где меня никто не знает, положить в карман пистолет, найти кого-нибудь, пристрелить, закопать, а потом вернуться на станцию, сесть в какой-нибудь поезд и вернуться домой. И никто ни за что на свете не догадается, кто это сделал. "Идеальное убийство", - подумал я. И сошел с поезда.
Мы стояли в темноте еще, наверное, минуту и смотрели друг на друга. Может быть, прислушивались к тому, как стучат наши сердца. Очень громко и отчаянно.
Мир подо мной дрогнул. Я сжал кулаки. Я хотел упасть. Хотел закричать совсем как поезд.
Потому что совершенно неожиданно понял, что все сказанное мной не было ложью, сочиненной ради спасения жизни. Все, что секунду назад я поведал этому человеку - истинная правда.
Теперь я знал, почему вышел на этой станции и бродил по городу. Знал, что искал.
Я услышал тяжелое, быстрое дыхание старика. Он сжимал рукой мой локоть, словно боялся упасть. Он стиснул зубы и наклонился ко мне, а я наклонился к нему. Между нами повисло короткое напряженное молчание, точно перед взрывом.
Наконец он заставил себя заговорить. Я услышал голос человека, раздавленного страшным грузом.
- А откуда мне знать, что у тебя есть пистолет?
- Ниоткуда, - слова прозвучали как-то смазанно. - Вы ничего не можете знать наверняка.
Старик ждал. Мне показалось, что в следующее мгновение он потеряет сознание.
- Так вот, значит, как оно получается? - спросил он.
- Вот так-то оно получается, - ответил я.
Он зажмурился. Сжал губы.
Еще через пять секунд ему удалось - очень медленно, с трудом - оторвать пальцы от моей невыносимо тяжелой руки. Потом он взглянул на свою правую руку и вынул ее из кармана - она была пуста.
Осторожно, напряженно, неуверенно мы отвернулись друг от друга и, ничего не видя, совсем ничего, в темноте ночи зашагали в разные стороны.
Огоньки останавливающегося по требованию пассажиров полуночного экспресса плясали на рельсах. Только когда поезд отошел от станции, я выглянул в дверь пульмановского вагона и посмотрел назад.
Старик сидел на своем месте, на стуле, прислоненном к стене, в выгоревших голубых брюках и рубашке. Его пропеченное солнцем лицо не повернулось в мою сторону, когда поезд пронесся мимо. Его взгляд был устремлен на восток, на пустые рельсы, туда, откуда завтра, или послезавтра, или еще когда-нибудь появится поезд, какой-нибудь, неважно какой, приблизится к станции, замедлит ход, а потом и остановится. Лицо старика ничего не выражало, а бесцветные глаза, словно скованные лютым морозом, смотрели на восток. Казалось, что ему все сто лет.
Поезд взвыл.
Неожиданно почувствовав и себя древним стариком, я прищурился и высунулся из двери.
Теперь нас разделял тот самый мрак, который свел сначала. Старик, станция, городок, лес затерялись в ночи.
Целый час я стоял, слушая вой ветра и глядя назад, в темноту.

1 2 3