Ее горячее дыхание коснулось Ермия.
Он хотел было отступить, но чувствовал себя точно остановленным на месте. Плачет ли она, или смеется, он уже не мог этого разобрать, положив руку на ее черные кудри.
Она не шевелилась.
Наконец, она подняла голову, жгучим взором взглянула ему в глаза, и в ту же минуту он почувствовал, как две нежные руки обвились вокруг его шеи.
Юноше показалось, точно море забушевало вокруг него, точно пламя вспыхнуло перед его глазами.
Невыразимый страх овладел им, он вырвался с усилием из ее объятий и кинулся с громким криком, точно гонимый духами ада, вверх по уступам, не замечая даже, как кувшин его разбился об утес на множество кусков.
Она остановилась, будто очарованная, и глядела ему вслед.
Потом ударила в лоб рукою, легла на землю возле ключа и уставилась глазами куда-то вдаль.
Так лежала она неподвижно, только губы ее все шевелились и подергивались.
Увидя, что тень пальмы стала удлиняться, Мириам вскочила, созвала своих коз и посмотрела, прислушиваясь, вверх на уступы утеса, где скрылся Ермий.
Сумерки коротки вблизи тропика, и она знала, что на каменистом пути по ущельям в долину ее настигнет полный мрак, если она еще замешкается.
Девушка боялась также и ужасов ночи, духов и демонов и тысячи разных опасностей, о которых даже не могла дать себе отчета; но все-таки она не сходила с места и не переставала прислушиваться и ждать его возвращения, пока солнце не скрылось за священною горой и не поблек последний свет на западе.
Мертвая тишина окружала Мириам, она слышала свое собственное дыхание и вздрогнула всем телом, почувствовав вдруг ночной холод.
Ей послышался громкий шум над головою.
Стадо козерогов, привыкшее в этот час приходить к роднику на водопой, подходило ближе и ближе, но вдруг попятилось назад, почуяв человека.
Только вожак стада остановился на краю ущелья, и она знала, что он только и ждет ее ухода, чтобы повести стадо на водопой.
Следуя доброму чувству, Мириам занесла было ногу, чтобы уступить место животным. Но вдруг вспомнила угрозу Ермия прогнать ее от родника, подняла с досады камень и пустила им в козерога, который испугался и убежал.
За ним последовало все стадо.
Мириам прислушалась к удаляющемуся топоту и потом, опустив голову и подвигаясь ощупью в темноте, погнала свое стадо домой.
ГЛАВА II

Высоко над ущельем, в котором протекал родник, лежала ровная скалистая площадка небольших размеров; на заднем краю площадки высилась истрескавшаяся стена голого красно-бурого порфира.
Твердая как сталь диоритовая жила тянулась по ее подножию, точно зеленая лента, а под нею открывалась маленькая овальная пещера, созданная творческою рукою самой природы.
Когда-то жили в ней дикие звери, пантеры или волки; теперь она служила жилищем молодому Ермию и его отцу.
Еще много подобных пещер находилось в священной горе, и в тех из них, которые были побольше, поселились анахореты.
Пещера Стефана была одна из самых высоких и просторных, и все-таки невелико было пространство, отделявшее оба ложа из сухих горных трав, ложе отца и ложе сына.
Полночь давно уже прошла, но ни молодой, ни старый обитатель пещеры, по-видимому, еще не спали.
Ермий громко стонал и тяжко ворочался с боку на бок, не думая о расслабленном и измученном старике, который так нуждался в покое. Стефан же отказывал себе в облегчении повернуться или вздохнуть каждый раз, когда ему казалось, что его молодой и крепкий сын заснул.
Что могло лишать покоя этого мальчика, который всегда спал таким крепким сном, что трудно бывало добудиться?
«Отчего это, — думал Стефан, — молодью и здоровые люди спят так крепко и долго, а старики, нуждающиеся в покое, а также и больные, спят так легко и так мало? Или время бессонницы должно продлить им жизненный срок, истечения которого они так боятся? Как безрассудно привязаны мы к этому жалкому бытию, и готовы бы бежать и скрыться, когда позовет нас ангел и откроются перед нами златые врата! Мы все подобны Саулу, еврею, который спрятался, когда пришли искавшие его с царской короной! Какая жгучая боль в ране! Выпить бы глоток воды! Если бы бедный мальчик не заснул так крепко, я попросил бы подать мне кувшин».
Стефан прислушался и не разбудил сына, услышав его тяжелое и ровное дыхание.
Дрожа от холода, он скорчился под шкурой, покрывавшей только половину его тела; в отверстие пещеры, в которой днем стоял палящий жар, теперь проникал ледяной ночной воздух.
Так прошло много минут. Наконец, ему показалось, что Ермий приподнялся.
Да, спавший, без сомнения, проснулся; он заговорил и начал призывать имя Господне.
Старик повернулся к сыну и произнес тихо:
— Ты слышишь, дитя мое?
— Я не могу заснуть, — отвечал юноша.
— Так дай мне напиться, — попросил Стефан, — рана горит нестерпимо.
Ермий тотчас же встал и подал больному кувшин с водой.
— Спасибо, спасибо, дитя мое, — сказал старик, протянув руки, чтобы нащупать горлышко кувшина. Но он не мог его найти и воскликнул с удивлением:
— Это что-то сырое и холодное! Да это глиняный кувшин, а у нас же была тыква.
— Я разбил ее, — пояснил Ермий, — и Павел одолжил мне свой кувшин.
— Вот как, — пробормотал Стефан, жадно напился, отдал сыну кувшин и подождал, пока Ермий снова не растянулся на своем ложе. Тогда он произнес озабоченным тоном:
— Ты так поздно вернулся, кувшин разбит, и ты стонал во сне. Что с тобой случилось?
— Я встретился с демоном ада, — ответил Ермий. — И теперь он не отстает от меня и здесь в пещере, и тревожит меня под разными образами.
— Так отгони его и молись, — повелел старик строгим тоном. — Перед именем Господним бегут нечистые духи.
— Я призывал Господа, — вздохнул Ермий, — но напрасно. Я все вижу каких-то женщин с алыми губами и распущенными волосами, вижу какие-то белые мраморные статуи с пышными членами и сверкающими глазами, которые все манят меня, все так и манят.
— Так возьми бич, — повелел отец, — и смири плоть. Повинуясь, Ермий встал снова и вышел с бичом из пещеры.
Внутри пещеры негде было размахнуться им в полную силу.
Вскоре Стефан услышал в ночной тиши свист кожаных ремней, их жесткие удары по упругим человеческим мускулам и болезненные стоны сына.
При каждом ударе бича он вздрагивал, точно чувствуя его на собственном теле. Наконец он крикнул, собрав всю силу голоса:
— Достаточно, теперь хватит! Ермий вернулся в пещеру.
Отец подозвал его к себе и предложил ему помолиться вместе. Окончив молитву, он погладил пышные волосы сына и сказал:
— С тех пор как ты побывал в Александрии, ты стал совсем другим человеком. Жаль, что я тогда согласился с епископом Агапитом и позволил тебе отправиться! Вскоре Господь отзовет меня, я знаю, и никто тогда не удержит тебя здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66