Макс, как мило с твоей стороны. Но даже шаль не смогла бы отогреть мне сердце, если бы ты простудился умер, понимаешь?
Он посмотрел на нее немигающим взглядом и ничего не сказал.
Кэтрин набросила свой плащ и шаль на перила лестницы и направилась к гостиной. Там она скинула с ног тапочки, зажгла лампу и, присев перед камином, кочергой расшевелила угли. Все это время Макс стоял, безвольно опустив руки, смотрел на нее и молчал. Она встала, повернулась к Максу и доставила себе удовольствие не спеша окинуть взглядом его чуть сутулые плечи, всю его поджарую фигуру, а когда поймала его взгляд, то в груди у нее затрепетало что-то порывистое и искушающее – вроде как оперившийся птенец попытался впервые расправить крылышки. Боже мой, какой же он все же поразительный человек! А вид у него самый несчастный – худое, осунувшееся лицо, мокрые длинные волосы неопрятными прядями облепили голову и шею, скулы выпирают ...
Кэтрин разлила бренди в два бокала, подумав мимоходом, как долго он шел в темноте под дождем. Не может быть, чтобы от самой Веллклоуз-сквер! Но пиджак у него тоже оказался промокшим.
– Господи, Макс! – тихо проговорила она и протянула руку, чтобы провести по рукаву пиджака.
Макс чуть отстранился, и тогда она только покачала головой.
– Сними и отдай мне твой пиджак, – попросила она, стараясь скрыть неожиданный прилив нежности. – И жилетку тоже. Давай снимай их, а потом поставь сапоги к огню.
Когда она забрала у него пиджак с жилеткой и развесила на стульях около камина, Макс шагнул к ней, неожиданно схватил за запястье и довольно резко повернул к себе лицом.
– Почему ты так делаешь? – хрипло выдохнул он.
Кэтрин слегка приподняла брови.
– Чтобы ты не заболел.
Выражение его лица смягчилось.
– Я не про то, – тихо сказал он. – Почему ты со мной ... подталкиваешь меня ... Господи, Кэтрин! Ну не знаю я! Мне не надо здесь находиться. Уже поздно. Твои слуги. Боже мой, твоя репутация!
– Не беспокойся за моих слуг, Макс, – спокойно ответила она. – Они служат у моего брата. Я вполне независимая вдова, и чем я занимаюсь, касается только меня одной.
Он выпустил ее руку и принялся расхаживать по гостиной, как зверь в клетке. В некотором смысле он им и был. Зная Макса де Роуэна уже достаточно долго, Кэтрин понимала, что жизнь его в основном, проходит на улице и четыре стены кажутся ему темницей.
– Макс, – негромко спросила она, – а почему ты здесь?
Де Роуэн остановился рядом с фортепьяно и невидяще смотрел на раскинувшиеся перед ним черно-белые клавиши. Он протянул руку и коснулся одной из них. В гостиной отдалась эхом и затихла высокая и пронзительно-печальная нота.
– Не знаю, – тихо ответил он, – просто, вот пришел. Я по тебе очень скучаю.
Она вдруг поняла, что за непонятное и неуловимое чувство так робко трепещет у нее в груди. Она теперь знала, как оно называется; и радости ей это не доставило. Она любила Макса, любила так, как никогда прежде никого не любила, даже своего мужа. И черт бы побрал его бабушку Софию Кастелли за то, что навела ее на такие мысли! Но что бы там ни говорила его бабушка, Кэтрин вовсе не уверена, что Макс позволит себе полюбить ее.
Кэтрин подошла к нему, и он не стал отстраняться.
– Макс, я думаю, что ты знаешь, почему ты здесь, – утвердительно сказала она, смотря на него в упор. – Думаю, что мы оба знаем.
Он засмеялся, но в его смехе ей послышались горькие нотки.
– Я начинаю думать, Кэтрин, что я вообще ничего не знаю. Еще никогда в жизни не был так сбит с толку и измучен, как сейчас.
Она легонько взяла его под локоть и повернула к себе лицом, заставив поднять голову от фортепьяно.
– Я считаю, – очень тихо сказала она, – что нам просто нужно смириться с тем, что есть между нами, Макс. Называй наше чувство как хочешь – влечение, одержимость, мне все равно, – но оно же есть. И может быть, тебе нужно перестать с ним бороться?
Он поднял руку и ласково провел кончиками пальцев по ее щеке.
– Кэтрин, – проговорил он, и голос его наполнился мучительной тоской. – Для тебя в моей жизни нет места. В той жизни, которой я живу. Ты заслуживаешь лучшего. Себя я не могу переменить. Я тот, кем должен быть.
– А разве я просила для себя места в твоей жизни, Макс? – поинтересовалась она и, обхватив его руку, поднесла к своим губам и прижалась к его ладони. – Я просила тебя, чтобы ты отказался от того, во что веришь всем сердцем?
Он выпростал свою руку и притронулся к влажным прядям ее волос.
– О чем ты, Кэтрин? – выдохнул он. Молодая женщина продолжала смотреть ему прямо в глаза.
– Просто я тебя уважаю, – прошептала она, выпуская его руку. – И я не могу без тебя, Макс, вот и все.
Мучительно медленно он обхватил ладонями ее лицо, наклонился к ней, чуть повернул голову. Глаза их встретились, и в них отражались тепло и ожидание. Кэтрин задрожала и приникла к нему. От него исходило душевное тепло и еще что-то, что показалось ей обещанием. Макс прикасался губами к ее лицу, трогал уголок ее левого глаза, бровь, вел губами вдоль щеки и, в конце концов, добрался до ее рта.
Она ответила ему, с готовностью приоткрывая губы и обвивая его руками за шею.
– Макс, – прошептала она, – ты же весь замерз. Я сегодня одна. Пойдем поднимемся ко мне.
Слова ее, казалось, воспламенили его, и он поцеловал ее жадно и со страстью. О Господи, вот чего она желала все время! Ей бы нужно отослать его прочь. Нельзя позволить ему еще раз обидеть ее. Но она невольно простонала и вцепилась пальцами ему в плечи.
Макс в ответ поцеловал ее долгим поцелуем и даже легонько прихватил зубами нижнюю губу. Никто не целовал Кэтрин так умело и с такой нежностью. Гостиная и дождь за окнами отодвинулись куда-то далеко-далеко. Она оторвалась от его рта и выдохнула лишь одно слово:
– Пожалуйста.
– Пожалуйста – что? – хрипло спросил Макс, шумно и часто дыша. – Скажи мне, Кэтрин. И не ошибись. Теперь пути назад может и не быть. Я слишком сильно·хочу быть с тобой.
Его пальцы уже теребили пуговицы ее халата.
– Макс, пожалуйста, люби меня, – умоляюще попросила она. – Я устала ждать тебя. Люби меня. Всего лишь еще один раз. Потом мы, может, и забудем друг друга.
– Нет, Кэтрин, – возразил он хриплым шепотом, горячо дыша куда-то ей в шею, – со мной этого не будет никогда.
В спальне Макс притянул Кэтрин к себе ближе, и вновь его губы поймали ее и, не в силах утолить любовную жажду, жадно приникли к ним с такой силой, что голова ее опустилась на кровать, стукнувшись о деревянный столбик. Она заглянула ему в глаза. Их чернота одновременно манила и обжигала. Такие глаза, подумала Кэтрин, какую хочешь женщину лишат рассудка. Лишилась ли рассудка она сама? Сейчас ей просто все равно. При каждом его прикосновении она цепенела от счастья. Слишком отчаянно ей хотелось быть с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Он посмотрел на нее немигающим взглядом и ничего не сказал.
Кэтрин набросила свой плащ и шаль на перила лестницы и направилась к гостиной. Там она скинула с ног тапочки, зажгла лампу и, присев перед камином, кочергой расшевелила угли. Все это время Макс стоял, безвольно опустив руки, смотрел на нее и молчал. Она встала, повернулась к Максу и доставила себе удовольствие не спеша окинуть взглядом его чуть сутулые плечи, всю его поджарую фигуру, а когда поймала его взгляд, то в груди у нее затрепетало что-то порывистое и искушающее – вроде как оперившийся птенец попытался впервые расправить крылышки. Боже мой, какой же он все же поразительный человек! А вид у него самый несчастный – худое, осунувшееся лицо, мокрые длинные волосы неопрятными прядями облепили голову и шею, скулы выпирают ...
Кэтрин разлила бренди в два бокала, подумав мимоходом, как долго он шел в темноте под дождем. Не может быть, чтобы от самой Веллклоуз-сквер! Но пиджак у него тоже оказался промокшим.
– Господи, Макс! – тихо проговорила она и протянула руку, чтобы провести по рукаву пиджака.
Макс чуть отстранился, и тогда она только покачала головой.
– Сними и отдай мне твой пиджак, – попросила она, стараясь скрыть неожиданный прилив нежности. – И жилетку тоже. Давай снимай их, а потом поставь сапоги к огню.
Когда она забрала у него пиджак с жилеткой и развесила на стульях около камина, Макс шагнул к ней, неожиданно схватил за запястье и довольно резко повернул к себе лицом.
– Почему ты так делаешь? – хрипло выдохнул он.
Кэтрин слегка приподняла брови.
– Чтобы ты не заболел.
Выражение его лица смягчилось.
– Я не про то, – тихо сказал он. – Почему ты со мной ... подталкиваешь меня ... Господи, Кэтрин! Ну не знаю я! Мне не надо здесь находиться. Уже поздно. Твои слуги. Боже мой, твоя репутация!
– Не беспокойся за моих слуг, Макс, – спокойно ответила она. – Они служат у моего брата. Я вполне независимая вдова, и чем я занимаюсь, касается только меня одной.
Он выпустил ее руку и принялся расхаживать по гостиной, как зверь в клетке. В некотором смысле он им и был. Зная Макса де Роуэна уже достаточно долго, Кэтрин понимала, что жизнь его в основном, проходит на улице и четыре стены кажутся ему темницей.
– Макс, – негромко спросила она, – а почему ты здесь?
Де Роуэн остановился рядом с фортепьяно и невидяще смотрел на раскинувшиеся перед ним черно-белые клавиши. Он протянул руку и коснулся одной из них. В гостиной отдалась эхом и затихла высокая и пронзительно-печальная нота.
– Не знаю, – тихо ответил он, – просто, вот пришел. Я по тебе очень скучаю.
Она вдруг поняла, что за непонятное и неуловимое чувство так робко трепещет у нее в груди. Она теперь знала, как оно называется; и радости ей это не доставило. Она любила Макса, любила так, как никогда прежде никого не любила, даже своего мужа. И черт бы побрал его бабушку Софию Кастелли за то, что навела ее на такие мысли! Но что бы там ни говорила его бабушка, Кэтрин вовсе не уверена, что Макс позволит себе полюбить ее.
Кэтрин подошла к нему, и он не стал отстраняться.
– Макс, я думаю, что ты знаешь, почему ты здесь, – утвердительно сказала она, смотря на него в упор. – Думаю, что мы оба знаем.
Он засмеялся, но в его смехе ей послышались горькие нотки.
– Я начинаю думать, Кэтрин, что я вообще ничего не знаю. Еще никогда в жизни не был так сбит с толку и измучен, как сейчас.
Она легонько взяла его под локоть и повернула к себе лицом, заставив поднять голову от фортепьяно.
– Я считаю, – очень тихо сказала она, – что нам просто нужно смириться с тем, что есть между нами, Макс. Называй наше чувство как хочешь – влечение, одержимость, мне все равно, – но оно же есть. И может быть, тебе нужно перестать с ним бороться?
Он поднял руку и ласково провел кончиками пальцев по ее щеке.
– Кэтрин, – проговорил он, и голос его наполнился мучительной тоской. – Для тебя в моей жизни нет места. В той жизни, которой я живу. Ты заслуживаешь лучшего. Себя я не могу переменить. Я тот, кем должен быть.
– А разве я просила для себя места в твоей жизни, Макс? – поинтересовалась она и, обхватив его руку, поднесла к своим губам и прижалась к его ладони. – Я просила тебя, чтобы ты отказался от того, во что веришь всем сердцем?
Он выпростал свою руку и притронулся к влажным прядям ее волос.
– О чем ты, Кэтрин? – выдохнул он. Молодая женщина продолжала смотреть ему прямо в глаза.
– Просто я тебя уважаю, – прошептала она, выпуская его руку. – И я не могу без тебя, Макс, вот и все.
Мучительно медленно он обхватил ладонями ее лицо, наклонился к ней, чуть повернул голову. Глаза их встретились, и в них отражались тепло и ожидание. Кэтрин задрожала и приникла к нему. От него исходило душевное тепло и еще что-то, что показалось ей обещанием. Макс прикасался губами к ее лицу, трогал уголок ее левого глаза, бровь, вел губами вдоль щеки и, в конце концов, добрался до ее рта.
Она ответила ему, с готовностью приоткрывая губы и обвивая его руками за шею.
– Макс, – прошептала она, – ты же весь замерз. Я сегодня одна. Пойдем поднимемся ко мне.
Слова ее, казалось, воспламенили его, и он поцеловал ее жадно и со страстью. О Господи, вот чего она желала все время! Ей бы нужно отослать его прочь. Нельзя позволить ему еще раз обидеть ее. Но она невольно простонала и вцепилась пальцами ему в плечи.
Макс в ответ поцеловал ее долгим поцелуем и даже легонько прихватил зубами нижнюю губу. Никто не целовал Кэтрин так умело и с такой нежностью. Гостиная и дождь за окнами отодвинулись куда-то далеко-далеко. Она оторвалась от его рта и выдохнула лишь одно слово:
– Пожалуйста.
– Пожалуйста – что? – хрипло спросил Макс, шумно и часто дыша. – Скажи мне, Кэтрин. И не ошибись. Теперь пути назад может и не быть. Я слишком сильно·хочу быть с тобой.
Его пальцы уже теребили пуговицы ее халата.
– Макс, пожалуйста, люби меня, – умоляюще попросила она. – Я устала ждать тебя. Люби меня. Всего лишь еще один раз. Потом мы, может, и забудем друг друга.
– Нет, Кэтрин, – возразил он хриплым шепотом, горячо дыша куда-то ей в шею, – со мной этого не будет никогда.
В спальне Макс притянул Кэтрин к себе ближе, и вновь его губы поймали ее и, не в силах утолить любовную жажду, жадно приникли к ним с такой силой, что голова ее опустилась на кровать, стукнувшись о деревянный столбик. Она заглянула ему в глаза. Их чернота одновременно манила и обжигала. Такие глаза, подумала Кэтрин, какую хочешь женщину лишат рассудка. Лишилась ли рассудка она сама? Сейчас ей просто все равно. При каждом его прикосновении она цепенела от счастья. Слишком отчаянно ей хотелось быть с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110