Пан Пратхавец сорвал себе листок клевера и посадил на коня прекрасную Гирудину.
Пан Пратхавец! Где ты, пан Пратхавец?
- Здесь я! - пан Пратхавец вылез из-под камня, под которым дремал последние два часа, и уставился на свою подругу. - Ну, чего тебе?
Прекрасная Гирудина была особенно прекрасна в гневе, и, кажется, она понимала это.
- Чучело, - сказала она. - Ты посмотри, на кого ты похож!
Нет, пан Пратхавец не был ни на кого похож, он всегда отличался своей индивидуальностью.
- Не сердись, - сказал он, когда любой другой сказал бы на его месте: "Заткни глотку!", и, вместо принятого в подобных случаях: "Старая ведьма", добавил: - Родная моя!
- Идиот! - сказала пани Гирудина.
На это можно было бы многое возразить, но пан Пратхавец молчал, утверждая свою индивидуальность.
Ну и что? Что с того, что прекрасная Гирудина, за которой он забрел на край света, оказалась обыкновенной пиявкой (впрочем, о ней так и написано в учебниках зоологии, но пан Пратхавец учебников не читал)?
Стоит ли из-за этого выходить из себя? И если жизнь не удалась и в будущем нет никакого просвета - стоит ли из-за этого портить себе настроение?
Нет, не стоит - решил пан Пратхавец и полез под свой камень.
Все далеко. И то, что еще близко, тоже уже далеко. И никому нет дела до пана Пратхавца, никто даже не помнит о нем...
И все же есть один город, и в этом городе есть один дом, в котором помнят о пане Пратхавце.
В этом доме живет мой друг физиолог, который знает о животных столько, сколько знают одни физиологи. Но он ничего не знает о пане Пратхавце. О пане Пратхавце знает его дочь.
Нас было трое в машине, и была ночь, и мой друг физиолог старался не уснуть у руля, изо всех сил борясь с собственной физиологией.
- Вы слышали о пане Пратхавце? - спросила девушка.
И тут она мне о нем рассказала.
- Пан Пратхавец - рыцарь на белом коне. Это ничего, что он маленький рыцарь и конь у него маленький. А может, у него и вовсе нет коня, но все равно он рыцарь на белом коне, потому что такой у него характер. Он победил самого Мечехвоста - этого, знаете, из ракообразных?
Рыцари, рыцари, и каждый на белом коне. Они бродят по дорогам, протоптанным много столетий назад, заезжают в замки, поднимая их из развалин.
- Они встретились на берегу моря, - сказала девушка, - и пан Пратхавец крикнул: "Эй, Мечехвост, вызываю тебя на поединок!" Ракообразный Мечехвост попятился, трусливо размахивая своим мечом. "Оставьте, пан Пратхавец, взмолился он, - зачем нам ссориться?" - "Нет, - сказал пан Пратхавец, - я не оставлю, и я буду ссориться, потому что ты такой-сякой ракообразный и мне противно на тебя смотреть!"
"Не связывайтесь со мной, пане Пратхавец, - попросил Мечехвост. - Я ведь, видите, какой большой, и панцирь у меня есть, и все такое. Подумайте о себе, пане Пратхавец!"
Но пан Пратхавец не стал думать о себе. Он вырвал у Мечехвоста меч и занес над его головой.
"Ах, пане Пратхавец, зачем вы это делаете? Не жалеете себя, хоть меня пожалейте!"
И тогда пан Пратхавец его пожалел.
"Ладно, живи, - сказал он, - только больше мечом не размахивай".
"Я не буду, - сказал Мечехвост. - Я теперь стану совсем другим. Вот увидите, пане, теперь вы меня не узнаете!"
- Въезжаем в Торунь, - сказал мой друг физиолог. - Красивый город, жаль, что не сможешь его рассмотреть.
Я напряженно всматриваюсь в темноту, и передо мной вырастает красивый город Торунь. В центре старинная крепость с бойницами, окруженная рвом, на крепостных башнях перекликаются часовые. А вон там, в окне, сидит молодая полячка и выглядывает кого-то - откуда? Может быть, с прошлой войны?
Не знаю, хорошо ли я рассмотрел город Торунь, Было темно, и, возможно, я увидел совсем не то, что было в действительности.
Мы едем дальше. Мой друг рассказывает мне о Леце, замечательном польском юмористе. "Лец" по-древнееврейски означает паяц - такую маску избрал для себя писатель. На самом деле юмор его очень серьезен и глубок, и в нем мало веселого. Не подпрыгивай высоко, - предупреждает Лец, - иначе из-под тебя могут утащить землю.
Мы едем дальше, осторожно подпрыгивая на ухабах. И свет наших фар рассекает ночь подобно мечу, который вырвал у врага пан Пратхавец.
Пан Пратхавец лежал под своим камнем и думал о жизни. Что можно думать о жизни? Ну вот, думал он, погода снова испортилась. А, да бог с ней, с погодой, не в ней счастье.
Гирудина возится по хозяйству. Она встает рано утром и сразу начинает возиться. И возится целый день, до позднего вечера. Пускай. Пан Пратхавец не собирается ей мешать. Сам-то он понимает, что не в хозяйстве счастье.
Пан Пратхавец выбирается из-под камня и идет к соседу Мечехвосту. Препротивный тип, смотреть не хочется, но ведь в конце концов можно и не смотреть. Просто посидеть, поговорить по-соседски.
- Добрый день, пане, - говорит сосед Мечехвост, - чудесная погода, не правда ли?
- Правда, - соглашается пан Пратхавец, не желая по пустякам вступать в спор.
- Как жизнь? - спрашивает сосед Мечехвост.
- Спасибо, не жалуюсь.
- И напрасно. С такой пиявкой, как ваша, трудно прожить, не жалуясь.
- Ну что ж, - вздыхает пан Пратхавец, внутренне не соглашаясь. Ему не нравится, как Мечехвост называет его Гирудину, да и вообще вмешивается в его жизнь. Жизнь как жизнь, не в ней счастье.
- Такие наши дела... - говорит пан Пратхавец, отводя глаза, потому что ему противно смотреть на соседа.
Мой друг физиолог едва не налетает на столб, который, воспользовавшись темнотой, каким-то образом выбежал на середину дороги. После этого мы все молчим, общими силами стараясь не сбиться с курса.
Я думаю об этой стране, о которой прежде знал только по книгам. О стране гордых рыцарей, воевавших от моря до моря. Но рыцари ушли, оставив в музеях свои доспехи, а по музеям ходить не хочется - слишком уж там все мертво.
Я не бываю в музеях. Я просто хожу по этой земле, дышу этим воздухом. Иногда забредаю в пустые костелы, до того величественные, что хочется молиться - только не знаешь, кому.
Меня занимают названия. Кафе "Под орлом", парикмахерская "Фигаро" - в честь знаменитого цирюльника из Севильи, клуб Тринадцати муз. Почему тринадцати? На этот вопрос никто не может ответить. Ну, девять официальных, плюс музы кино, живописи, архитектуры. А тринадцатая? Возможно, это и есть муза туризма, муза дальних странствий, как ее принято называть?
- Прошем пана, цо то ест за брама?
- Брама портова, - подбираю я польские слова, вместо того, чтоб поговорить по-русски с русским человеком.
Всюду туристы. Они ходят за экскурсоводом, как дети за фребеличкой, то разбредаясь по сторонам, то опять собираясь в кучу. Они слушают и, плохо понимая язык, пытаются уловить интонацию. Вот этот замок, судя по интонации, относится к пятнадцатому веку, а этот - к четырнадцатому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Пан Пратхавец! Где ты, пан Пратхавец?
- Здесь я! - пан Пратхавец вылез из-под камня, под которым дремал последние два часа, и уставился на свою подругу. - Ну, чего тебе?
Прекрасная Гирудина была особенно прекрасна в гневе, и, кажется, она понимала это.
- Чучело, - сказала она. - Ты посмотри, на кого ты похож!
Нет, пан Пратхавец не был ни на кого похож, он всегда отличался своей индивидуальностью.
- Не сердись, - сказал он, когда любой другой сказал бы на его месте: "Заткни глотку!", и, вместо принятого в подобных случаях: "Старая ведьма", добавил: - Родная моя!
- Идиот! - сказала пани Гирудина.
На это можно было бы многое возразить, но пан Пратхавец молчал, утверждая свою индивидуальность.
Ну и что? Что с того, что прекрасная Гирудина, за которой он забрел на край света, оказалась обыкновенной пиявкой (впрочем, о ней так и написано в учебниках зоологии, но пан Пратхавец учебников не читал)?
Стоит ли из-за этого выходить из себя? И если жизнь не удалась и в будущем нет никакого просвета - стоит ли из-за этого портить себе настроение?
Нет, не стоит - решил пан Пратхавец и полез под свой камень.
Все далеко. И то, что еще близко, тоже уже далеко. И никому нет дела до пана Пратхавца, никто даже не помнит о нем...
И все же есть один город, и в этом городе есть один дом, в котором помнят о пане Пратхавце.
В этом доме живет мой друг физиолог, который знает о животных столько, сколько знают одни физиологи. Но он ничего не знает о пане Пратхавце. О пане Пратхавце знает его дочь.
Нас было трое в машине, и была ночь, и мой друг физиолог старался не уснуть у руля, изо всех сил борясь с собственной физиологией.
- Вы слышали о пане Пратхавце? - спросила девушка.
И тут она мне о нем рассказала.
- Пан Пратхавец - рыцарь на белом коне. Это ничего, что он маленький рыцарь и конь у него маленький. А может, у него и вовсе нет коня, но все равно он рыцарь на белом коне, потому что такой у него характер. Он победил самого Мечехвоста - этого, знаете, из ракообразных?
Рыцари, рыцари, и каждый на белом коне. Они бродят по дорогам, протоптанным много столетий назад, заезжают в замки, поднимая их из развалин.
- Они встретились на берегу моря, - сказала девушка, - и пан Пратхавец крикнул: "Эй, Мечехвост, вызываю тебя на поединок!" Ракообразный Мечехвост попятился, трусливо размахивая своим мечом. "Оставьте, пан Пратхавец, взмолился он, - зачем нам ссориться?" - "Нет, - сказал пан Пратхавец, - я не оставлю, и я буду ссориться, потому что ты такой-сякой ракообразный и мне противно на тебя смотреть!"
"Не связывайтесь со мной, пане Пратхавец, - попросил Мечехвост. - Я ведь, видите, какой большой, и панцирь у меня есть, и все такое. Подумайте о себе, пане Пратхавец!"
Но пан Пратхавец не стал думать о себе. Он вырвал у Мечехвоста меч и занес над его головой.
"Ах, пане Пратхавец, зачем вы это делаете? Не жалеете себя, хоть меня пожалейте!"
И тогда пан Пратхавец его пожалел.
"Ладно, живи, - сказал он, - только больше мечом не размахивай".
"Я не буду, - сказал Мечехвост. - Я теперь стану совсем другим. Вот увидите, пане, теперь вы меня не узнаете!"
- Въезжаем в Торунь, - сказал мой друг физиолог. - Красивый город, жаль, что не сможешь его рассмотреть.
Я напряженно всматриваюсь в темноту, и передо мной вырастает красивый город Торунь. В центре старинная крепость с бойницами, окруженная рвом, на крепостных башнях перекликаются часовые. А вон там, в окне, сидит молодая полячка и выглядывает кого-то - откуда? Может быть, с прошлой войны?
Не знаю, хорошо ли я рассмотрел город Торунь, Было темно, и, возможно, я увидел совсем не то, что было в действительности.
Мы едем дальше. Мой друг рассказывает мне о Леце, замечательном польском юмористе. "Лец" по-древнееврейски означает паяц - такую маску избрал для себя писатель. На самом деле юмор его очень серьезен и глубок, и в нем мало веселого. Не подпрыгивай высоко, - предупреждает Лец, - иначе из-под тебя могут утащить землю.
Мы едем дальше, осторожно подпрыгивая на ухабах. И свет наших фар рассекает ночь подобно мечу, который вырвал у врага пан Пратхавец.
Пан Пратхавец лежал под своим камнем и думал о жизни. Что можно думать о жизни? Ну вот, думал он, погода снова испортилась. А, да бог с ней, с погодой, не в ней счастье.
Гирудина возится по хозяйству. Она встает рано утром и сразу начинает возиться. И возится целый день, до позднего вечера. Пускай. Пан Пратхавец не собирается ей мешать. Сам-то он понимает, что не в хозяйстве счастье.
Пан Пратхавец выбирается из-под камня и идет к соседу Мечехвосту. Препротивный тип, смотреть не хочется, но ведь в конце концов можно и не смотреть. Просто посидеть, поговорить по-соседски.
- Добрый день, пане, - говорит сосед Мечехвост, - чудесная погода, не правда ли?
- Правда, - соглашается пан Пратхавец, не желая по пустякам вступать в спор.
- Как жизнь? - спрашивает сосед Мечехвост.
- Спасибо, не жалуюсь.
- И напрасно. С такой пиявкой, как ваша, трудно прожить, не жалуясь.
- Ну что ж, - вздыхает пан Пратхавец, внутренне не соглашаясь. Ему не нравится, как Мечехвост называет его Гирудину, да и вообще вмешивается в его жизнь. Жизнь как жизнь, не в ней счастье.
- Такие наши дела... - говорит пан Пратхавец, отводя глаза, потому что ему противно смотреть на соседа.
Мой друг физиолог едва не налетает на столб, который, воспользовавшись темнотой, каким-то образом выбежал на середину дороги. После этого мы все молчим, общими силами стараясь не сбиться с курса.
Я думаю об этой стране, о которой прежде знал только по книгам. О стране гордых рыцарей, воевавших от моря до моря. Но рыцари ушли, оставив в музеях свои доспехи, а по музеям ходить не хочется - слишком уж там все мертво.
Я не бываю в музеях. Я просто хожу по этой земле, дышу этим воздухом. Иногда забредаю в пустые костелы, до того величественные, что хочется молиться - только не знаешь, кому.
Меня занимают названия. Кафе "Под орлом", парикмахерская "Фигаро" - в честь знаменитого цирюльника из Севильи, клуб Тринадцати муз. Почему тринадцати? На этот вопрос никто не может ответить. Ну, девять официальных, плюс музы кино, живописи, архитектуры. А тринадцатая? Возможно, это и есть муза туризма, муза дальних странствий, как ее принято называть?
- Прошем пана, цо то ест за брама?
- Брама портова, - подбираю я польские слова, вместо того, чтоб поговорить по-русски с русским человеком.
Всюду туристы. Они ходят за экскурсоводом, как дети за фребеличкой, то разбредаясь по сторонам, то опять собираясь в кучу. Они слушают и, плохо понимая язык, пытаются уловить интонацию. Вот этот замок, судя по интонации, относится к пятнадцатому веку, а этот - к четырнадцатому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12