Зная, что она может почувствовать его взгляд, он отвел глаза и осмотрел ложу.
Ложа определенно имела собственный характер. Позади кресел, скрытая от взглядов из противоположных лож, стояла уродливая банкетка с ножками в виде козлиных копыт, на которую могли удалиться впавшие в экстаз любовники, пока оркестр продолжал выдавать каденции из оркестровой ямы. В прошлом сезоне – Ганнибал случайно узнал об этом у санитаров «скорой помощи» – некий пожилой джентльмен свалился с этой банкетки с сердечным приступом под звуки заключительных трелей «Полета шмеля».
Ганнибал и леди Мурасаки были в ложе не одни.
В двух передних креслах сидели комиссар полиции из префектуры Парижа и его жена, что оставляло мало сомнений в том, откуда леди Мурасаки получила билеты. От инспектора Попиля, конечно. Как приятно, что сам инспектор Попиль не смог присутствовать – видимо, увяз в расследовании очередного убийства, надо надеяться, достаточно продолжительном и опасном, на улице, может быть, даже под угрозой смертельного удара молнии.
В зале зажегся свет, и тенор Беньямино Джильиполучил заслуженную овацию битком набитого зала – публика аплодировала стоя. Комиссар полиции и его жена обернулись к остальным, сидящим в ложе, и обменялись с ними рукопожатиями – ладони у всех немного онемели от аплодисментов.
У жены комиссара были яркие и любопытные глаза. Она остановила взгляд на Ганнибале, выглядевшем совершенно безукоризненно в вечернем костюме графа, и не могла удержаться от замечания:
– Молодой человек, муж сказал мне, что вы самый юный студент во Франции, когда-либо принятый на медицинский факультет.
– Архивные данные неполны, мадам. Вероятно, были и другие ученики хирургов...
– Это правда, что вам достаточно прочесть учебник один раз, а потом вы возвращаете его в книжный магазин и получаете назад свои деньги?
Ганнибал улыбнулся.
– О нет, мадам. Это не совсем точная информация, – ответил он. «Интересно, откуда она это узнала? Видимо, из того же источника, откуда мы получили билеты». Ганнибал придвинулся к даме чуть ближе. Пытаясь найти подходящие слова для финальной фразы, он поднял глаза на комиссара и склонился к руке дамы, произнеся громким шепотом: – На мой взгляд, это выглядело бы как преступление.
Комиссар, удостоверившийся, что Фауст наказан за свои грехи, пребывал в отличном настроении.
– Я готов смотреть на это сквозь пальцы, молодой человек, если вы тотчас же покаетесь моей жене.
– Правда, мадам, заключается в том, что я получаю назад не все деньги. Книжный магазин удерживает залог в двести франков за свои труды.
А теперь прочь отсюда и вниз по громадной лестнице оперного театра; освещаемые торшерами Ганнибал и леди Мурасаки спускаются вниз быстрее, чем это проделал Фауст, желая оторваться от толпы. Над ними проплывают расписанные Пилемпотолки, повсюду сплошные крылышки ангелов – в красках и в камне.
Теперь на площади Оперы имелись такси. От угольной жаровни уличного торговца в воздух поднимался дымок, напоминая о кошмарах Фауста. Ганнибал подозвал такси.
– Удивительно, зачем вы рассказали инспектору Попилю о моих книгах? – сказал он уже в машине.
– Он сам об этом узнал, – ответила леди Мурасаки. – И сообщил комиссару, а комиссар сказал своей жене. А той просто захотелось пофлиртовать. Ты ведь не так туп, Ганнибал, мог бы и сам догадаться.
«Ей теперь не по себе наедине со мной, да еще в ограниченном пространстве; и это у нее выражается в раздражении».
– Извините.
Она бросила на него быстрый взгляд. Такси миновало светофор.
– Твоя враждебность мешает тебе судить здраво. Инспектор Попиль не отстает от тебя, потому что ты его заинтриговал.
– Нет, миледи, это вы его заинтриговали. Полагаю, он докучает вам своими стихами...
Леди Мурасаки не стала удовлетворять любопытство Ганнибала.
– Он знает, что ты – первый в своей группе, – сказала она. – И гордится этим. Его интерес к тебе по большей части благожелательного свойства.
– По большей части благожелательного свойства – это не слишком приятный диагноз.
Деревья на площади Вогезов уже раскрывали почки, благоухающие в весенней ночи. Ганнибал отпустил такси, ощутив на себе быстрый взгляд леди Мурасаки, несмотря на то что вокруг было темно. Он был уже взрослый, ему больше не нужно было сидеть по вечерам дома.
– У меня есть еще час, и я хочу пройтись, – сказал он.
34
– Ты еще успеешь выпить чаю, – сказала леди Мурасаки.
Она сразу же провела его на террасу, явно предпочитая не оставаться наедине с ним в комнатах. Он не знал, что думать по этому поводу. Он изменился, а она – нет. Порыв ветра – и пламя в масляной лампе поднялось ввысь. Когда она наливала ему зеленый чай, он видел, как бьется пульс у нее на запястье, и тонкий аромат от ее рукава проник в него подобно его собственной мысли.
– Пришло письмо от Чио, – сказала она. – Она разорвала свою помолвку. Дипломатия ее больше не устраивает.
– Она рада?
– Думаю, да. Это была бы хорошая партия – если мерить старыми мерками. Да и как я могу не одобрить ее поступок: она ведь пишет, что поступает так же, как в свое время поступила я, – следует велению собственного сердца.
– И куда же она следует?
– К молодому человеку из Киотского университета. Инженерный факультет.
– Мне бы хотелось, чтобы она была счастлива.
– А мне бы хотелось, чтобы счастлив был ты. Ты вообще когда-нибудь спишь, Ганнибал?
– Когда есть время. Иногда сплю на каталке для больных, когда не могу заснуть у себя в комнате.
– Ты же понимаешь, о чем я...
– Снятся ли мне сны? Да. А вы разве не возвращаетесь во сне в Хиросиму?
– Я не умею призывать сны.
– А мне нужно все помнить, любым способом.
В дверях она протянула ему коробку с бутербродами, чтобы перекусить ночью, и несколько пакетиков с ромашковым чаем.
– Чтобы ты заснул, – сказала она.
Он поцеловал леди Мурасаки руку, совсем не так, как того требует французская вежливость, поцеловал по-настоящему, чтобы ощутить вкус ее кожи.
И прочел хокку, которое написал ей уже так давно, в ночь мясника.
Цаплю в ночи озарил
Свет полноокой луны.
Кто же прекрасней?
– До полнолуния еще далеко, – сказала она, улыбаясь, и положила руку ему на сердце, как всегда делала с тех пор, как ему исполнилось тринадцать. А потом убрала руку, и это место у него на груди сделалось холодным. – Ты и в самом деле возвращаешь книги в магазин?
– Да.
– Значит, можешь запомнить все, что в них было написано?
– Все самое важное.
– Значит, ты можешь запомнить, что важно не дразнить инспектора Попиля. Если его не провоцировать, он для тебя безвреден. И для меня тоже.
* * *
«Она надела на себя раздражение, как надевают зимнее кимоно. Видя такое, могу ли я использовать это ее настроение, чтобы не думать о том, как видел ее сидящей в ванне, тогда, в замке, так много лет назад – ее лицо и груди как водяные лилии?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Ложа определенно имела собственный характер. Позади кресел, скрытая от взглядов из противоположных лож, стояла уродливая банкетка с ножками в виде козлиных копыт, на которую могли удалиться впавшие в экстаз любовники, пока оркестр продолжал выдавать каденции из оркестровой ямы. В прошлом сезоне – Ганнибал случайно узнал об этом у санитаров «скорой помощи» – некий пожилой джентльмен свалился с этой банкетки с сердечным приступом под звуки заключительных трелей «Полета шмеля».
Ганнибал и леди Мурасаки были в ложе не одни.
В двух передних креслах сидели комиссар полиции из префектуры Парижа и его жена, что оставляло мало сомнений в том, откуда леди Мурасаки получила билеты. От инспектора Попиля, конечно. Как приятно, что сам инспектор Попиль не смог присутствовать – видимо, увяз в расследовании очередного убийства, надо надеяться, достаточно продолжительном и опасном, на улице, может быть, даже под угрозой смертельного удара молнии.
В зале зажегся свет, и тенор Беньямино Джильиполучил заслуженную овацию битком набитого зала – публика аплодировала стоя. Комиссар полиции и его жена обернулись к остальным, сидящим в ложе, и обменялись с ними рукопожатиями – ладони у всех немного онемели от аплодисментов.
У жены комиссара были яркие и любопытные глаза. Она остановила взгляд на Ганнибале, выглядевшем совершенно безукоризненно в вечернем костюме графа, и не могла удержаться от замечания:
– Молодой человек, муж сказал мне, что вы самый юный студент во Франции, когда-либо принятый на медицинский факультет.
– Архивные данные неполны, мадам. Вероятно, были и другие ученики хирургов...
– Это правда, что вам достаточно прочесть учебник один раз, а потом вы возвращаете его в книжный магазин и получаете назад свои деньги?
Ганнибал улыбнулся.
– О нет, мадам. Это не совсем точная информация, – ответил он. «Интересно, откуда она это узнала? Видимо, из того же источника, откуда мы получили билеты». Ганнибал придвинулся к даме чуть ближе. Пытаясь найти подходящие слова для финальной фразы, он поднял глаза на комиссара и склонился к руке дамы, произнеся громким шепотом: – На мой взгляд, это выглядело бы как преступление.
Комиссар, удостоверившийся, что Фауст наказан за свои грехи, пребывал в отличном настроении.
– Я готов смотреть на это сквозь пальцы, молодой человек, если вы тотчас же покаетесь моей жене.
– Правда, мадам, заключается в том, что я получаю назад не все деньги. Книжный магазин удерживает залог в двести франков за свои труды.
А теперь прочь отсюда и вниз по громадной лестнице оперного театра; освещаемые торшерами Ганнибал и леди Мурасаки спускаются вниз быстрее, чем это проделал Фауст, желая оторваться от толпы. Над ними проплывают расписанные Пилемпотолки, повсюду сплошные крылышки ангелов – в красках и в камне.
Теперь на площади Оперы имелись такси. От угольной жаровни уличного торговца в воздух поднимался дымок, напоминая о кошмарах Фауста. Ганнибал подозвал такси.
– Удивительно, зачем вы рассказали инспектору Попилю о моих книгах? – сказал он уже в машине.
– Он сам об этом узнал, – ответила леди Мурасаки. – И сообщил комиссару, а комиссар сказал своей жене. А той просто захотелось пофлиртовать. Ты ведь не так туп, Ганнибал, мог бы и сам догадаться.
«Ей теперь не по себе наедине со мной, да еще в ограниченном пространстве; и это у нее выражается в раздражении».
– Извините.
Она бросила на него быстрый взгляд. Такси миновало светофор.
– Твоя враждебность мешает тебе судить здраво. Инспектор Попиль не отстает от тебя, потому что ты его заинтриговал.
– Нет, миледи, это вы его заинтриговали. Полагаю, он докучает вам своими стихами...
Леди Мурасаки не стала удовлетворять любопытство Ганнибала.
– Он знает, что ты – первый в своей группе, – сказала она. – И гордится этим. Его интерес к тебе по большей части благожелательного свойства.
– По большей части благожелательного свойства – это не слишком приятный диагноз.
Деревья на площади Вогезов уже раскрывали почки, благоухающие в весенней ночи. Ганнибал отпустил такси, ощутив на себе быстрый взгляд леди Мурасаки, несмотря на то что вокруг было темно. Он был уже взрослый, ему больше не нужно было сидеть по вечерам дома.
– У меня есть еще час, и я хочу пройтись, – сказал он.
34
– Ты еще успеешь выпить чаю, – сказала леди Мурасаки.
Она сразу же провела его на террасу, явно предпочитая не оставаться наедине с ним в комнатах. Он не знал, что думать по этому поводу. Он изменился, а она – нет. Порыв ветра – и пламя в масляной лампе поднялось ввысь. Когда она наливала ему зеленый чай, он видел, как бьется пульс у нее на запястье, и тонкий аромат от ее рукава проник в него подобно его собственной мысли.
– Пришло письмо от Чио, – сказала она. – Она разорвала свою помолвку. Дипломатия ее больше не устраивает.
– Она рада?
– Думаю, да. Это была бы хорошая партия – если мерить старыми мерками. Да и как я могу не одобрить ее поступок: она ведь пишет, что поступает так же, как в свое время поступила я, – следует велению собственного сердца.
– И куда же она следует?
– К молодому человеку из Киотского университета. Инженерный факультет.
– Мне бы хотелось, чтобы она была счастлива.
– А мне бы хотелось, чтобы счастлив был ты. Ты вообще когда-нибудь спишь, Ганнибал?
– Когда есть время. Иногда сплю на каталке для больных, когда не могу заснуть у себя в комнате.
– Ты же понимаешь, о чем я...
– Снятся ли мне сны? Да. А вы разве не возвращаетесь во сне в Хиросиму?
– Я не умею призывать сны.
– А мне нужно все помнить, любым способом.
В дверях она протянула ему коробку с бутербродами, чтобы перекусить ночью, и несколько пакетиков с ромашковым чаем.
– Чтобы ты заснул, – сказала она.
Он поцеловал леди Мурасаки руку, совсем не так, как того требует французская вежливость, поцеловал по-настоящему, чтобы ощутить вкус ее кожи.
И прочел хокку, которое написал ей уже так давно, в ночь мясника.
Цаплю в ночи озарил
Свет полноокой луны.
Кто же прекрасней?
– До полнолуния еще далеко, – сказала она, улыбаясь, и положила руку ему на сердце, как всегда делала с тех пор, как ему исполнилось тринадцать. А потом убрала руку, и это место у него на груди сделалось холодным. – Ты и в самом деле возвращаешь книги в магазин?
– Да.
– Значит, можешь запомнить все, что в них было написано?
– Все самое важное.
– Значит, ты можешь запомнить, что важно не дразнить инспектора Попиля. Если его не провоцировать, он для тебя безвреден. И для меня тоже.
* * *
«Она надела на себя раздражение, как надевают зимнее кимоно. Видя такое, могу ли я использовать это ее настроение, чтобы не думать о том, как видел ее сидящей в ванне, тогда, в замке, так много лет назад – ее лицо и груди как водяные лилии?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63