Казалось, самый воздух при дворе Екатерины пропитан негой и призывами любви… Пары мелькают везде и всюду… Сходятся, расходятся… Меняются, правда, довольно часто кавалеры у дам, и наоборот. Но рисунок общего любовного хоровода остается неизменен из года в год: пары без конца…
Одиноких не видно. Одиночество смешно, если только это не чистое, невинное одиночество детских лет.
А легкость, с которой сходятся пары или меняют свой состав, она стала как бы законом на этом новом «Острове любви», при блестящем дворе. Мужья ничуть не обижаются на измены жен, потому что иначе с кем же придется им самим тогда запевать новые дуэты страсти, если все жены будут верны? И наконец, верная жена считает себя вправе ревновать. А ревность и смешна и тягостна для этих рыцарей Цитеры…
Видит все это Александр. И тянет его туда, в общий водоворот. Видит это и юная княгиня, жена его. Но стоит в недоуменье, с каким-то страхом в ожидании минуты, когда и ее потянет в этот красивый, щекочущий нервы, но опасный розовый туман… Да и воспитана она была совсем иначе там, в тихом Карлсруэ, при скромном маркграфском дворе, в полубуржуазном, хотя и чрезмерно чопорном семейном кругу немецкого принца… Поэтому пока только коробит Елизавету от многого, что тешит ее мужа. Боится она того, чего ищет, к чему уже стремится он всей своей малоизведавшей, алчной душой…
Но эти новые чары жизни, супружеская, законная любовь и ласки, предчувствие и первые поиски иных чар и ласк не заполняют всей жизни Александра. Он по-прежнему ищет, чем бы заполнить свободное время, особенно долгие летние дни, когда и праздников нет при дворе, и выезжать не приходится почти никуда…
И забавы юности, особенно театр, по-старому заполняют у обоих братьев и у Елизаветы долгие свободные часы их жизни.
Белая ночь спускается с прозрачно-зеленоватого неба на тихий царскосельский парк, глядит немигающими очами из-за зубчатых елей, чернеющих кружевной стеною там, на окраинах, где фиолетовые дали таинственно сочетаются с тенями вечера, где лесистые холмы и туманные перелески, поляны и луга уходят куда-то без конца, маня за собою задумчивые взоры, навевая тихую грусть…
Свежими стружками и новым лесом, сырыми досками пахнет в небольшом павильоне греческого стиля, который красиво брошен в конце аллеи, недалеко от блестящего пруда. В одном конце этого полуоткрытого, обведенного легкими колонками павильона устроена небольшая сцена на высоте полутора аршин от пола. Неубранные обрезки балок, стружки, концы досок сохнут в углу и наполняют воздух ароматом смолистого соснового дерева.
Несколько стульев и садовых скамеек, заполняющих остальное пространство, заменяют партер. Публика тоже почти собралась. Несколько дам Елизаветы сидят и болтают в ожидании спектакля с кавалерами Александра и камер-юнкерами – Ростопчиным, Кочубеем, Голицыным, которые удостоены приглашения к этому интимному зрелищу.
Сам Александр, оживленный, довольный, с помощью брата хлопочет за миниатюрным богатым занавесом, который скрывает лишь мощные широкие плечи и светло-русые головы обоих князей, отвергающих всякую пудру в своем кругу.
Что-то не ладится в механизме кукольного театра, давно уже привезенного для юношей из Нюрнберга и не раз забавлявшего державных импресарио не меньше, чем ту публику, которую собирали оба «антрепренера» на свои бесплатные спектакли.
Пронырливый, юркий парень, смазливый лицом, с играющими глазами и краснощекий, парикмахер Роман с помощью танцмейстера Пика, режиссера «труппы», в самой глубине павильона, скрытые порталом сцены, приводят в окончательный порядок «труппу», расправляют измятые туалеты, взбивают и подправляют прически, крошечные парики, бороды… Врач Александра, высокий, умеренно полный, с округлыми манерами, мягкими движениями, с приятным сдобным голосом, немец Бек, любитель театра, даже кукольного, тут же помогает, а то и мешает порой, где, кому и чем случится. Талантливый музыкант, ловкий придворный при этом, маэстро Диц сидит в углу наготове со своей виолью д'амур, негромко настраивая ее и пробуя лады нервной худощавой рукой.
Красивый, с маслянистыми черными глазами, такой женственный, юный на вид, несмотря на свои двадцать четыре года, Димитрий Курута, не то камердинер, не то товарищ детства Константина, сидит сзади, у самой сцены, с тетрадкой в руках.
Благодаря его женскому голосу он читает роли за женскую половину безгласной маленькой труппы. Бек и Пик читают за мужчин.
– Ну, попробуй, Константин… Что, хорошо? – раздался из-за занавеса голос старшего брата. – Отлично. Значит, готово. Опускай декорацию. Пик, вы готовы? Курута, на месте? Господин Бек, берите тетрадку… Роман, ты что зеваешь? Так и клади… Осторожней… Ну, Костя, начнем!
И раскрасневшееся, юношески прелестное, совсем напоминающее черты Аполлона-Диониса, показалось лицо Александра из-за занавеса.
С другой стороны вынырнуло круглое, несоразмерно широкое, курносое до смешного лицо младшего брата, тоже красное, в испарине, которую он и отирал широким, почти крестьянским жестом своей большой, сильной руки.
Все обличало большую силу в этом коренастом, большом не по годам теле четырнадцатилетнего юноши. Но руки он держал как-то словно не свои, шагал тяжело, широко, голова глубоко уходила в широкие плечи, и сутулость эта совсем портила юношу, придавая особую неуклюжесть его фигуре и всем движениям.
Странно выделялись на уродливом лице большие, навыкате красивые голубые глаза и совершенно пунцовые, полные губы довольно красиво очерченного небольшого рта. Однако и эти красивые глаза юноши так странно, близоруко глядели под кустистыми белесыми бровями, что производили скорее забавное, чем приятное впечатление.
Грубоватым, ломающимся голосом подростка, близкого к периоду зрелости, обратился к брату Константин:
– Сегодня сойдет, ладно!.. А там надо будет новые рейки и оболочки поставить. Я ужо скажу Майеру… пусть нам выточит в токарной. Можно начать, если желаешь.
И он еще раз для чего-то сбоку кинул взгляд за занавес, взял конец шнурка от раздвижного занавеса, кинул его Роману.
– Вот, бери. Только осторожно тяни, когда скажу…
Александр между тем огляделся и, не видя жены, вышел на порог павильона и громко крикнул:
– Луиза, где вы? Мы начинаем. Monna Lisa, andate!.. Мы вас ждем!
– Иду, идем! – послышался голос Елизаветы-Луизы из-за соседней живой изгороди, переходящей дальше в крытую, стриженную на версальский образец, прямую аллею.
Сейчас же показалась и принцесса в сопровождении Шуваловой и ВагЬе Головиной. Эти две дамы ревниво сторожили друг друга, давая повод острякам замечать, что «бледную царственную лилию неусыпно сторожат желтая гвоздика и пунцовый пион»…
С подчеркнутой галантностью предложил жене руку Александр, повел ее к месту, усадил и громко проговорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51