У нашего народа вместо президента появится король, во главе всех штатов встанет император. Но скрывающиеся в тени жалкие шакалы не понимают, что означает власть короля. Именно их, жаждущих такой замены, следует уничтожить в первую очередь, ибо иного пути нет.
— Понимаю тебя. Опасаясь, я проявляю осторожность.
— Значит, мы должны быть предельно острожными и уверенными в том, что Эван Кендрик никогда о нас не узнает. Все очень просто.
— Ничего простого не бывает, — возразил Мандель. — Кендрик не глупец. Он задумается над тем, почему ему вдруг стали уделять столько внимания. Вараку необходимо чрезвычайно тщательно продумывать сцены и действия своего сценария, каждый следующий эпизод логически должен вытекать из предыдущего.
— Удивительно! — заметил Уинтерс, вновь взглянув на портрет покойной жены. — Дженни часто говорила мне: «Не слишком ли все просто, Самуил? Другие лезут из кожи вон ради пары строчек в газетах, а тебе посвящают целые редакционные статьи, восхваляющие тебя за деяния, которые ты, возможно, и не совершал». Вот почему я начал задавать себе вопросы и таким образом узнал, что произошло.
— И тогда ты исчез.
— Конечно.
— Но почему ты именно так поступил, каковы истинные мотивы?
— Ты, Иаков, сам ответил на этот вопрос. Я был возмущен.
— И ты так поступил, несмотря на то, как много ты мог бы сделать?
— Ну разумеется.
— Можно утверждать, Самуил, что ты не горел желанием занять этот пост.
— И здесь ты прав. Хочешь — удивляйся, хочешь — нет, но я никогда и ни в чем не стремился стать победителем. Хорошо это или плохо, но мне никогда не доводилось ломать голову, как прокормить свою семью.
— Одно могу сказать, Самуил: у Кендрика должно появиться страстное стремление к победе.
— Огонь в груди — мощный стимул. Мы должны были подумать об этом в первую очередь. Решили, что он просто ухватится за предоставленную ему возможность. Какие же мы глупцы!
— Я все-таки вспоминаю твою историю и твою фанатичную независимость. Из яркой, обладающей огромными возможностями личности, с которой связывали большие надежды, ты превратился в слабака, прошу прощения. Ушел и освободил место подонкам и проходимцам.
— Хочешь сказать, я должен был остаться? Что ж, я и сам понял это много лет назад. Однажды жена в порыве гнева назвала меня сентиментальным слюнтяем. Думаю, она говорила о том же самом: если даже не удастся что-то сделать, то хотя бы удастся кое-что предотвратить.
— А ты смог бы, Самуил. Прав Гарри Трумэн, сказав, что лидеры творят историю. Без Томаса Джефферсона могло бы и не быть Соединенных Штатов, а без Адольфа Гитлера — Третьего рейха. Но ни один человек не станет лидером, если не захочет этого.
— Полагаешь, у нашего Кендрика отсутствует честолюбие?
— Подозреваю, что да. Пять дней назад во время слушаний в комитете он вел себя опрометчиво. Ему было наплевать, кому переламывать кости, потому что его унизили. Он, несомненно, Умен, смел, даже остроумен и привлекателен — короче, обладает ценными качествами. Но он чем-то напоминает моего друга Самуила Уинтерса, то есть человека, который способен выйти из игры только потому, что у него нет страстного стремления к победе.
— Неужели это так плохо? Я не себя имею в виду. Скажи, Иаков, тем, кто стремится к вершинам власти, им действительно необходим огонь в груди?
— Скажу иначе. К примеру, ты не станешь переворачивать вверх дном свою лавку, чтобы переместить товар с одной полки на другую. Но ты все переиначишь, если вложил в нее все свое состояние. Люди ждут прихода полновластного хозяина. Они чувствуют, когда человек решительно стремится к переменам, и хотят, чтобы их надежды оправдались.
— Что ж, — произнес Уинтерс, как бы защищаясь, — надеюсь, люди не совсем разочаровались во мне. К тому же я не сгорел в огне страстного стремления к власти. С другой стороны, я и ошибок не наделал.
— Просто у тебя никогда не было для этого возможностей, ибо вся твоя предвыборная кампания состояла из одного короткого телевизионного выступления да нескольких превосходных фотографий будущего избранника приятной наружности, не имеющего конкурентов.
— Но ведь я все-таки принимал участие в трех или четырех дискуссиях... Точно в трех.
— Вместе с непорядочными ловкачами, которых в свою очередь «сдали» такие же пройдохи, но людям это нравится. У нас обожают витать в небесах, а теперь на телевизионных экранах, выискивая сказочного короля или принца, который милостиво укажет верный путь.
— Стыдно смотреть на все это! Нынче Авраама Линкольна сочли бы несуразным провинциалом, и остался бы он в своем Иллинойсе.
— Или того хуже, — заметил Иаков Мандель, посмеиваясь. — Отрекомендовали бы его библейским евреем Авраамом, который в сговоре с антихристами приносит в жертву невинных младенцев.
— И который потом для достижения абсолютного сходства отрастил бы себе бороду, — улыбаясь, добавил Уинтерс и поднялся из кресла. — Выпьешь чего-нибудь? — спросил он и, предвидя ответ друга, направился к бару.
— Спасибо! Если можно, мне как обычно.
— Это уж как водится! — Самуил Уинтерс молча налил в один бокал неразбавленный бурбон, в другой — канадский виски и положил лед. — Вот тебе, Иаков, твой бурбон, а я думаю, теперь я во всем разобрался.
— Уверен, ты не терял времени даром, когда разливал спиртное, — сказал Мандель, улыбаясь и поднимая бокал. — Ваше здоровье, сэр.
— Ваше здоровые, — ответил Уинтерс.
— Так что будем делать?
— Считаю, что стремление к победе, о котором ты говоришь, нужно каким-либо образом пробудить в Эване Кендрике. Без этого ничего не получится, а к власти придут воинствующие оппортунисты и фанатики.
Уинтерс отпил из бокала и уставился на французский гобелен справа от него:
— Король Филипп и его воины были повержены в битве при Креси не только английскими лучниками и длинными ножами валлийцев. Они вынуждены были бороться, как спустя три столетия написал Сен-Симон, «с двором, обескровленным подлыми буржуазными коррупционерами».
— Мне, Самуил, далеко до твоей эрудиции.
— Что будем делать с Эваном Кендриком? Как разжечь у него страстное стремление к победе? Теперь я понимаю, что это дело чрезвычайной важности.
— Думаю, начнем с Милоша Варака.
* * *
Энни Малкей О'Рейли была крайне взволнована. Четыре телефонные линии в офисе обычно использовались для того, чтобы делать необходимые звонки. В офис конгрессмена обычно не слишком часто звонили. Но этот день нельзя было назвать обычным, он был просто сумасшедшим. В течение двадцати четырех часов едва ли не самый скромный из офисов на Капитолийском холме превратился в горячую точку. Энни пришлось позвонить двум помощникам, которые никогда не появлялись в офисе по понедельникам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209
— Понимаю тебя. Опасаясь, я проявляю осторожность.
— Значит, мы должны быть предельно острожными и уверенными в том, что Эван Кендрик никогда о нас не узнает. Все очень просто.
— Ничего простого не бывает, — возразил Мандель. — Кендрик не глупец. Он задумается над тем, почему ему вдруг стали уделять столько внимания. Вараку необходимо чрезвычайно тщательно продумывать сцены и действия своего сценария, каждый следующий эпизод логически должен вытекать из предыдущего.
— Удивительно! — заметил Уинтерс, вновь взглянув на портрет покойной жены. — Дженни часто говорила мне: «Не слишком ли все просто, Самуил? Другие лезут из кожи вон ради пары строчек в газетах, а тебе посвящают целые редакционные статьи, восхваляющие тебя за деяния, которые ты, возможно, и не совершал». Вот почему я начал задавать себе вопросы и таким образом узнал, что произошло.
— И тогда ты исчез.
— Конечно.
— Но почему ты именно так поступил, каковы истинные мотивы?
— Ты, Иаков, сам ответил на этот вопрос. Я был возмущен.
— И ты так поступил, несмотря на то, как много ты мог бы сделать?
— Ну разумеется.
— Можно утверждать, Самуил, что ты не горел желанием занять этот пост.
— И здесь ты прав. Хочешь — удивляйся, хочешь — нет, но я никогда и ни в чем не стремился стать победителем. Хорошо это или плохо, но мне никогда не доводилось ломать голову, как прокормить свою семью.
— Одно могу сказать, Самуил: у Кендрика должно появиться страстное стремление к победе.
— Огонь в груди — мощный стимул. Мы должны были подумать об этом в первую очередь. Решили, что он просто ухватится за предоставленную ему возможность. Какие же мы глупцы!
— Я все-таки вспоминаю твою историю и твою фанатичную независимость. Из яркой, обладающей огромными возможностями личности, с которой связывали большие надежды, ты превратился в слабака, прошу прощения. Ушел и освободил место подонкам и проходимцам.
— Хочешь сказать, я должен был остаться? Что ж, я и сам понял это много лет назад. Однажды жена в порыве гнева назвала меня сентиментальным слюнтяем. Думаю, она говорила о том же самом: если даже не удастся что-то сделать, то хотя бы удастся кое-что предотвратить.
— А ты смог бы, Самуил. Прав Гарри Трумэн, сказав, что лидеры творят историю. Без Томаса Джефферсона могло бы и не быть Соединенных Штатов, а без Адольфа Гитлера — Третьего рейха. Но ни один человек не станет лидером, если не захочет этого.
— Полагаешь, у нашего Кендрика отсутствует честолюбие?
— Подозреваю, что да. Пять дней назад во время слушаний в комитете он вел себя опрометчиво. Ему было наплевать, кому переламывать кости, потому что его унизили. Он, несомненно, Умен, смел, даже остроумен и привлекателен — короче, обладает ценными качествами. Но он чем-то напоминает моего друга Самуила Уинтерса, то есть человека, который способен выйти из игры только потому, что у него нет страстного стремления к победе.
— Неужели это так плохо? Я не себя имею в виду. Скажи, Иаков, тем, кто стремится к вершинам власти, им действительно необходим огонь в груди?
— Скажу иначе. К примеру, ты не станешь переворачивать вверх дном свою лавку, чтобы переместить товар с одной полки на другую. Но ты все переиначишь, если вложил в нее все свое состояние. Люди ждут прихода полновластного хозяина. Они чувствуют, когда человек решительно стремится к переменам, и хотят, чтобы их надежды оправдались.
— Что ж, — произнес Уинтерс, как бы защищаясь, — надеюсь, люди не совсем разочаровались во мне. К тому же я не сгорел в огне страстного стремления к власти. С другой стороны, я и ошибок не наделал.
— Просто у тебя никогда не было для этого возможностей, ибо вся твоя предвыборная кампания состояла из одного короткого телевизионного выступления да нескольких превосходных фотографий будущего избранника приятной наружности, не имеющего конкурентов.
— Но ведь я все-таки принимал участие в трех или четырех дискуссиях... Точно в трех.
— Вместе с непорядочными ловкачами, которых в свою очередь «сдали» такие же пройдохи, но людям это нравится. У нас обожают витать в небесах, а теперь на телевизионных экранах, выискивая сказочного короля или принца, который милостиво укажет верный путь.
— Стыдно смотреть на все это! Нынче Авраама Линкольна сочли бы несуразным провинциалом, и остался бы он в своем Иллинойсе.
— Или того хуже, — заметил Иаков Мандель, посмеиваясь. — Отрекомендовали бы его библейским евреем Авраамом, который в сговоре с антихристами приносит в жертву невинных младенцев.
— И который потом для достижения абсолютного сходства отрастил бы себе бороду, — улыбаясь, добавил Уинтерс и поднялся из кресла. — Выпьешь чего-нибудь? — спросил он и, предвидя ответ друга, направился к бару.
— Спасибо! Если можно, мне как обычно.
— Это уж как водится! — Самуил Уинтерс молча налил в один бокал неразбавленный бурбон, в другой — канадский виски и положил лед. — Вот тебе, Иаков, твой бурбон, а я думаю, теперь я во всем разобрался.
— Уверен, ты не терял времени даром, когда разливал спиртное, — сказал Мандель, улыбаясь и поднимая бокал. — Ваше здоровье, сэр.
— Ваше здоровые, — ответил Уинтерс.
— Так что будем делать?
— Считаю, что стремление к победе, о котором ты говоришь, нужно каким-либо образом пробудить в Эване Кендрике. Без этого ничего не получится, а к власти придут воинствующие оппортунисты и фанатики.
Уинтерс отпил из бокала и уставился на французский гобелен справа от него:
— Король Филипп и его воины были повержены в битве при Креси не только английскими лучниками и длинными ножами валлийцев. Они вынуждены были бороться, как спустя три столетия написал Сен-Симон, «с двором, обескровленным подлыми буржуазными коррупционерами».
— Мне, Самуил, далеко до твоей эрудиции.
— Что будем делать с Эваном Кендриком? Как разжечь у него страстное стремление к победе? Теперь я понимаю, что это дело чрезвычайной важности.
— Думаю, начнем с Милоша Варака.
* * *
Энни Малкей О'Рейли была крайне взволнована. Четыре телефонные линии в офисе обычно использовались для того, чтобы делать необходимые звонки. В офис конгрессмена обычно не слишком часто звонили. Но этот день нельзя было назвать обычным, он был просто сумасшедшим. В течение двадцати четырех часов едва ли не самый скромный из офисов на Капитолийском холме превратился в горячую точку. Энни пришлось позвонить двум помощникам, которые никогда не появлялись в офисе по понедельникам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209