ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Легкое дыхание

На кладбище, над свежей глиняной насыпью стоит новый крест
из дуба, крепкий, тяжелый, гладкий.
Апрель, дни серые; памятники кладбища, просторного,
уездного, еще далеко видны сквозь голые деревья, и холодный
ветер звенит и звенит фарфоровым венком у подножия креста.
В самый же крест вделан довольно большой, выпуклый
фарфоровый медальон, а в медальоне - фотографический портрет
гимназистки с радостными, поразительно живыми глазами.
Это Оля Мещерская.
Девочкой она ничем не выделялась в толпе коричневых
гимназических платьиц: что можно было сказать о ней, кроме
того, что она из числа хорошеньких, богатых и счастливых
девочек, что она способна, но шаловлива и очень беспечна к тем
наставлениям, которые ей делает классная дама? Затем она стала
расцветать, развиваться не по дням, а по часам. В четырнадцать
лет у нее, при тонкой талии и стройных ножках, уже хорошо
обрисовывались груди и все те формы, очарование которых еще
никогда не выразило человеческое слово; в пятнадцать она слыла
уже красавицей. Как тщательно причесывались некоторые ее
подруги, как чистоплотны были, как следили за своими
сдержанными движениями! А она ничего не боялась - ни
чернильных пятен на пальцах, ни раскрасневшегося лица, ни
растрепанных волос, ни заголившегося при падении на бегу
колена. Без всяких ее забот и усилий и как-то незаметно пришло
к ней все то, что так отличало ее в последние два года из всей
гимназии,- изящество, нарядность, ловкость, ясный блеск
глаз... Никто не танцевал так на балах, как Оля Мещерская,
никто не бегал так на коньках, как она, ни за кем на балах не
ухаживали столько, сколько за ней, и почему-то никого не любили
так младшие классы, как ее. Незаметно стала она девушкой, и
незаметно упрочилась ее гимназическая слава, и уже пошли толки,
что она ветрена, не может жить без поклонников, что в нее
безумно влюблен гимназист Шеншин, что будто бы и она его любит,
но так изменчива в обращении с ним, что он покушался на
самоубийство.
Последнюю свою зиму Оля Мещерская совсем сошла с ума от
веселья, как говорили в гимназии. Зима была снежная, солнечная,
морозная, рано опускалось солнце за высокий ельник снежного
гимназического сада, неизменно погожее, лучистое, обещающее и
на завтра мороз и солнце, гулянье на Соборной улице, каток в
городском саду, розовый вечер, музыку и эту во все стороны
скользящую на катке толпу, в которой Оля Мещерская казалась
самой беззаботной, самой счастливой. И вот однажды, на большой
перемене, когда она вихрем носилась по сборному залу от
гонявшихся за ней и блаженно визжавших первоклассниц, ее
неожиданно позвали к начальнице. Она с разбегу остановилась,
сделала только один глубокий вздох, быстрым и уже привычным
женским движением оправила волосы, дернула уголки передника к
плечам и, сияя глазами, побежала наверх. Начальница, моложавая,
но седая, спокойно сидела с вязаньем в руках за письменным
столом, под царским портретом.
- Здравствуйте, mademoiselle Мещерская,- сказала она
по-французски, не поднимая глаз от вязанья.- Я, к сожалению,
уже не первый раз принуждена призывать вас сюда, чтобы
говорить с вами относительно вашего поведения.
- Я слушаю, madame,- ответила Мещерская, подходя к
столу, глядя на нее ясно и живо, но без всякого выражения на
лице, и присела так легко и грациозно, как только она одна
умела.
- Слушать вы меня будете плохо, я, к сожалению, убедилась
в этом,- сказала начальница и, потянув нитку и завертев на
лакированном полу клубок, на который с любопытством посмотрела
Мещерская, подняла глаза.- Я не буду повторяться, не буду
говорить пространно,- сказала она.
Мещерской очень нравился этот необыкновенно чистый и
большой кабинет, так хорошо дышавший в морозные дни теплом
блестящей голландки и свежестью ландышей на письменном столе.
Она посмотрела на молодого царя, во весь рост написанного среди
какой-то блистательной залы, на ровный пробор в молочных,
аккуратно гофрированных волосах начальницы и выжидательно
молчала.
- Вы уже не девочка,- многозначительно сказала
начальница, втайне начиная раздражаться.
- Да, madame,- просто, почти весело ответила Мещерская.
- Но и не женщина,- еще многозначительнее сказала
начальница, и ее матовое лицо слегка заалело.- Прежде всего,-
что это за прическа? Это женская прическа!
- Я не виновата, madame, что у меня хорошие волосы,-
ответила Мещерская и чуть тронула обеими руками свою красиво
убранную голову.
- Ах, вот как, вы не виноваты! - сказала начальница.-
Вы не виноваты в прическе, не виноваты в этих дорогих гребнях,
не виноваты, что разоряете своих родителей на туфельки в
двадцать рублей! Но, повторяю вам, вы совершенно упускаете из
виду, что вы пока только гимназистка...
И тут Мещерская, не теряя простоты и спокойствия, вдруг
вежливо перебила ее:
- Простите, madame, вы ошибаетесь: я женщина. И виноват в
этом - знаете кто? Друг и сосед папы, а ваш брат Алексей
Михайлович Малютин. Это случилось прошлым летом в деревне...
А через месяц после этого разговора казачий офицер,
некрасивый и плебейского вида, не имевший ровно ничего общего с
тем кругом, к которому принадлежала Оля Мещерская, застрелил ее
на платформе вокзала, среди большой толпы народа, только что
прибывшей с поездом. И невероятное, ошеломившее начальницу
признание Оли Мещерской совершенно подтвердилось: офицер заявил
судебному следователю, что Мещерская завлекла его, была с ним
близка, поклялась быть его женой, а на вокзале, в день
убийства, провожая его в Новочеркасск, вдруг сказала ему, что
она и не думала никогда любить его, что все эти разговоры о
браке - одно ее издевательство над ним, и дала ему прочесть ту
страничку дневника, где говорилось о Малютине.
- Я пробежал эти строки и тут же, на платформе, где она
гуляла, поджидая, пока я кончу читать, выстрелил в нее,-
сказал офицер.- Дневник этот, вот он, взгляните, что было
написано в нем десятого июля прошлого года. В дневнике было
написано следующее: "Сейчас второй час ночи. Я крепко заснула,
но тотчас же проснулась... Нынче я стала женщиной! Папа, мама и
Толя, все уехали в город, я осталась одна. Я была так
счастлива, что одна! Я утром гуляла в саду, в поле, была в
лесу, мне казалось, что я одна во всем мире, и я думала, так
хорошо, как никогда в жизни. Я и обедала одна, потом целый час
играла, под музыку у меня было такое чувство, что я буду жить
без конца и буду так счастлива, как никто.
1 2