Безмятежнее и еще слаще, чем днем, заливались жаворонки. С паров пахло свежестью, зацветающими травами, медовой пылью желтого донника... Дед закрывал глаза, прислушивался, убаюкиваясь.
"Эх, кабы теперь дождичка, - думал он, - то-то бы ржи-то поднялись! Да нет, опять солнышко чисто садится!"
Вспоминая, что и завтра предстоит ему стариковский день, он морщился, придумывал, как бы избавиться от него. Он досадливо качал головою, скреб спину, облаченную в длинную стариковскую рубаху... и, наконец, пришел к счастливой мысли.
- Ну, прикончил? - говорил он через полчаса заискивающим тоном, шагая рядом с сыном и держась за оглоблю сохи.
- Кончить-то кончил, - отвечал Андрей ласково, - а ты-то как? Небось соскучился?
- И-и, не приведи бог! - воскликнул дед ото всего сердца. - Сослужил, брат, службу... не хуже какого-нибудь солдата старого на капусте!
И смеясь, не желая придавать своим словам просящего выражения, попросился в ночное.
- С ребятами... а? - сказал он, заглядывая сыну в глаза.
- Что ж, веди! - ответил Андрей. - Только не забудь на полях кобылу напоить.
Дед закашлялся, чтобы скрыть свою радость.
IV
На закате, после ужина, положил он на спину кобылы зипун и полушубок, взвалился на нее животом и рысцой тронул за ребятами.
- Эй, погоди старика, - кричал он им.
Ребята не слушали. Старостин сынишка обскакал его, растаращив босые ножки на спине кругленького и екающего селезенкой мерина. Легкая пыль стлалась по дороге. Топот небольшого табуна сливался с веселыми криками и смехом.
- Дед, - кричали некоторые тоненькими голосками, - давай на обгонки!
Дед легонько поталкивал лаптями под брюхо кобылы. В лощинке, за версту от деревни, он завернул на пруд. Отставив увязшую в тину ногу и нервно вздрагивая всей кожей от тонко поющих комаров, кобыла долго-долго однообразно сосала воду, и видно было, как вода волнисто шла по ее горлу. Перед концом питья она оторвалась на время от воды, подняла голову и медленно, тупо огляделась кругом. Дед ласково посвистал ей. Теплая вода капала с губ кобылы, а она не то задумалась, не то залюбовалась на тихую поверхность пруда. Глубоко-глубоко отражались в пруде и берег, и вечернее небо, и белые полоски облаков. Плавно качались части этой отраженной картины и сливались в одну от тихо раскатывающегося все шире и шире круга по воде... Потом кобыла сделала еще несколько глотков, глубоко вздохнула и, с чмоканьем вытащив из тины одну за другою ноги, вскарабкалась на берег.
Позвякивая полуоторванной подковой, бодрой иноходью пошла она по темнеющей дороге. От долгого дня у деда осталось такое впечатление, словно он пролежал его в болезни и теперь выздоровел. Он весело покрикивал на кобылу, вдыхал полной грудью свежеющий вечерний воздух.
"Не забыть бы подкову оторвать", - думал он.
В поле ребята курили донник, спорили, кому в какой черед дежурить.
- Будя, ребята, спорить-то, - сказал дед. - Карауль пока ты, Васька, - ведь, правда, твой черед-то. А вы, ребята, ложитесь. Только, смотри, не ложись головой на межу домовой отдавит!
А когда лошади спокойно вникли в корм и прекратилась возня улегшихся рядышком ребят, смех над коростелью, которая оттого так скрипит, что дерет нога об ногу, дед постлал себе у межи полушубок, зипун и с чистым сердцем, с благоговением стал на колени и долго молился на темное, звездное, прекрасное небо, на мерцающий Млечный Путь - святую дорогу ко граду Иерусалиму.
Наконец, и он лег.
Темнота разливалась над безбрежной равниной. В свежести весенней степной ночи тонули поля. За ними, за ночным мраком, слабо, как одинокая мачта, на слабом фоне заката маячил силуэт далекой-далекой мельницы...
1892
1 2 3
"Эх, кабы теперь дождичка, - думал он, - то-то бы ржи-то поднялись! Да нет, опять солнышко чисто садится!"
Вспоминая, что и завтра предстоит ему стариковский день, он морщился, придумывал, как бы избавиться от него. Он досадливо качал головою, скреб спину, облаченную в длинную стариковскую рубаху... и, наконец, пришел к счастливой мысли.
- Ну, прикончил? - говорил он через полчаса заискивающим тоном, шагая рядом с сыном и держась за оглоблю сохи.
- Кончить-то кончил, - отвечал Андрей ласково, - а ты-то как? Небось соскучился?
- И-и, не приведи бог! - воскликнул дед ото всего сердца. - Сослужил, брат, службу... не хуже какого-нибудь солдата старого на капусте!
И смеясь, не желая придавать своим словам просящего выражения, попросился в ночное.
- С ребятами... а? - сказал он, заглядывая сыну в глаза.
- Что ж, веди! - ответил Андрей. - Только не забудь на полях кобылу напоить.
Дед закашлялся, чтобы скрыть свою радость.
IV
На закате, после ужина, положил он на спину кобылы зипун и полушубок, взвалился на нее животом и рысцой тронул за ребятами.
- Эй, погоди старика, - кричал он им.
Ребята не слушали. Старостин сынишка обскакал его, растаращив босые ножки на спине кругленького и екающего селезенкой мерина. Легкая пыль стлалась по дороге. Топот небольшого табуна сливался с веселыми криками и смехом.
- Дед, - кричали некоторые тоненькими голосками, - давай на обгонки!
Дед легонько поталкивал лаптями под брюхо кобылы. В лощинке, за версту от деревни, он завернул на пруд. Отставив увязшую в тину ногу и нервно вздрагивая всей кожей от тонко поющих комаров, кобыла долго-долго однообразно сосала воду, и видно было, как вода волнисто шла по ее горлу. Перед концом питья она оторвалась на время от воды, подняла голову и медленно, тупо огляделась кругом. Дед ласково посвистал ей. Теплая вода капала с губ кобылы, а она не то задумалась, не то залюбовалась на тихую поверхность пруда. Глубоко-глубоко отражались в пруде и берег, и вечернее небо, и белые полоски облаков. Плавно качались части этой отраженной картины и сливались в одну от тихо раскатывающегося все шире и шире круга по воде... Потом кобыла сделала еще несколько глотков, глубоко вздохнула и, с чмоканьем вытащив из тины одну за другою ноги, вскарабкалась на берег.
Позвякивая полуоторванной подковой, бодрой иноходью пошла она по темнеющей дороге. От долгого дня у деда осталось такое впечатление, словно он пролежал его в болезни и теперь выздоровел. Он весело покрикивал на кобылу, вдыхал полной грудью свежеющий вечерний воздух.
"Не забыть бы подкову оторвать", - думал он.
В поле ребята курили донник, спорили, кому в какой черед дежурить.
- Будя, ребята, спорить-то, - сказал дед. - Карауль пока ты, Васька, - ведь, правда, твой черед-то. А вы, ребята, ложитесь. Только, смотри, не ложись головой на межу домовой отдавит!
А когда лошади спокойно вникли в корм и прекратилась возня улегшихся рядышком ребят, смех над коростелью, которая оттого так скрипит, что дерет нога об ногу, дед постлал себе у межи полушубок, зипун и с чистым сердцем, с благоговением стал на колени и долго молился на темное, звездное, прекрасное небо, на мерцающий Млечный Путь - святую дорогу ко граду Иерусалиму.
Наконец, и он лег.
Темнота разливалась над безбрежной равниной. В свежести весенней степной ночи тонули поля. За ними, за ночным мраком, слабо, как одинокая мачта, на слабом фоне заката маячил силуэт далекой-далекой мельницы...
1892
1 2 3