И Митя сразу увидел ее среди деревьев, сразу понял, что это она, хотя прежде никогда не видал ее, и его, как молния, поразило нежданно и резко ударившее ему в глаза что-то общее, что было, - или только почудилось ему, - в Аленке с Катей. Это было так удивительно, что он даже приостановился, на миг оторопел. Потом решительно пошел прямо на нее, не спуская с нее глаз.
Она была тоже невелика, подвижна. Несмотря на то, что она пришла на грязную работу, она была в хорошенькой (белой с красными крапинками) ситцевой кофте, подпоясанной черным лакированным поясом, в такой же юбке, в розовом платочке, в красных шерстяных чулках и в черных мягких чунях, в которых (или, вернее, во всей ее маленькой легкой ноге) было опять-таки что-то Катино, то есть женское, смешанное с чем-то детским. И головка у нее была невелика и темные глаза стояли и сияли почти так же, как у Кати. Когда Митя подходил, она одна не работала, как бы чувствуя свою некую особенность среди прочих, стояла на валу, поставив правую ногу на вилы и разговаривая со старостой. Староста, облокотясь, лежал под яблоней на своем пиджаке с рваной подкладкой и курил. Митя подошел - он вежливо подвинулся на траву, давая ему место на пиджаке.
- Садитесь, Митрий Палыч, закуряйте, - сказал он дружески и небрежно.
Митя бегло, исподтишка глянул на Аленку, - очень хорошо освещал ее лицо ее розовой платочек, - сел и, опустив глаза, стал закуривать (он много раз за зиму и весну бросал курить, теперь опять закурил). Аленка даже не поклонилась ему, как будто и не заметила его. Староста продолжал говорить ей что-то, чего Митя не понимал, не зная начала разговора. Она смеялась, но как-то так, точно ни ум, ни сердце ее не участвовали в этом смехе. В каждую свою фразу староста пренебрежительно и насмешливо вставлял похабные намеки. Она отвечала ему легко и тоже насмешливо, давая понять, что он в каких-то своих намерениях на кого-то вел себя глупо, чересчур нахрапом, а вместе с тем и трусливо, боясь жены.
- Ну, да тебя не перебрешешь, - сказал наконец староста, прекращая спор, будто бы ввиду его надоевшей бесполезности. - Ты лучше иди посиди с нами. Барин тебе хочут слово сказать.
Аленка повела глазом куда-то в сторону, подоткнула на височках темные колечки волос и не двинулась с места.
- Иди, говорю, дура! - сказал староста.
И, подумав мгновенье, Аленка вдруг легко соскочила с вала, подбежала и на корточках присела в двух шагах от лежавшего на пиджаке Мити, весело и любопытно смотря в лицо ему темными расширенными глазами. Потом засмеялась и спросила:
- А правда вы, барчук, с бабами не живете? Как дьячок какой?
- А ты почем знаешь, что не живут? - спросил староста.
- Да уж знаю, - сказала Аленка. - Слышала. Нет, они не можут. У них в Москве есть, - вдруг заиграв глазами, сказала она.
- Подходящих для них нету, вот и не живут, - ответил староста. - Много ты понимаешь в их деле!
- Как нету? - сказала Аленка, смеясь. - Сколько баб, девок! Вон Анютка, - чего лучше? Анютк, поди сюда, дело есть! - крикнула она звонко.
Анютка, широкая и мягкая в спине, короткорукая, обернулась, - лицо у нее было миловидное, улыбка добрая и приятная, - что-то крикнула в ответ певучим голосом и заработала еще пуще.
- Говорят тебе, поди! - еще звончей повторила Аленка.
- Нечего мне ходить, не заучена я этим делам, - пропела Анютка радостно.
- Нам Анютка не нужна, нам надо почище, поблагороднее, - наставительно сказал староста. - Мы сами знаем, кого нам надо.
И очень выразительно посмотрел на Аленку. Она слегка смутилась, чуть-чуть покраснела.
- Нет, нет, нет, - ответила она, скрывая смущение улыбкой, - лучше Анютки не найдете. А не хочете Анютку, - Настьку, она тоже чисто ходит, в городе жила...
- Ну будет, молчи, - неожиданно грубо сказал староста. - Занимайся своим делом, побрехала, и будет. Меня и так барыня ругают, говорят, они у тебя только охальничают...
Аленка вскочила - и опять с необыкновенной легкостью - взялась за вилы. Но работник, сваливший в это время последнюю телегу навоза, крикнул: "Завтракать!" - и, задергав вожжами, бойко загремел вниз по аллее пустым тележным ящиком.
- Завтракать, завтракать! - на разные голоса закричали и девки, бросая лопаты и вилы, перескакивая через вал, соскакивая с него, мелькая голыми ногами и разноцветными чулками и сбегаясь под ельник к своим узелкам.
Староста покосился на Митю, подмигнул ему, желая сказать, что дело идет, и, приподнимаясь, начальственно согласился:
- Ну, завтракать так завтракать...
Девки, пестрея под темной стеной елок, весело и как попало расселись на траве, стали развязывать узелки, вынимать лепешки и раскладывать их на подолы между прямо лежащих ног, стали жевать, запивая из бутылок кто молоком, кто квасом и продолжая громко и беспорядочно говорить, хохоча каждому слову и поминутно взглядывая на Митю любопытными и вызывающими глазами. Аленка, наклонясь к Анютке, что-то сказала ей на ухо. Анютка, не сдержав очаровательной улыбки, с силой оттолкнула ее (Аленка, давясь смехом, повалилась головой к себе на колени) и с притворным возмущением крикнула на весь ельник своим певучим голосом:
- Дура! Чего гогочешь без дела? Какая радость?
- Пойдемте от греха, Митрий Палыч, - сказал староста, - ишь их черти разбирают!
XXI
На другой день в саду не работали, был праздник, воскресенье.
Ночью лил дождь, мокро шумело по крыше, сад то и дело бледно, но широко, сказочно озарялся. К утру, однако, погода опять разгулялась, опять все стало просто и благополучно, и Митю разбудил веселый, солнечный трезвон колоколов.
Он не спеша умылся, оделся, выпил стакан чаю и пошел к обедне. "Мама уж ушли, - ласково упрекнула его Параша, - а вы как татарин какой..."
В церковь можно было пройти или по выгону, выйдя из ворот усадьбы и свернув направо, или через сад, по главной аллее, а потом по дороге между садом и гумном, налево. Митя пошел через сад.
Все было уже совсем по-летнему. Митя шел по аллее прямо на солнце, сухо блестевшее на гумне и в поле. И этот блеск и трезвон колоколов, как-то очень хорошо и мирно сливавшийся с ним и со всем этим деревенским утром, и то, что Митя только что вымылся, причесал свои мокрые, глянцевитые черные волосы и надел студенческий картуз, все вдруг показалось так хорошо, что Митю, опять не спавшего всю ночь и опять прошедшего ночью через множество самых разнородных мыслей и чувств, вдруг охватила надежда на какое-то счастливое разрешение всех его терзаний, на спасение, освобождение от них. Колокола играли и звали, гумно впереди жарко блестело, дятел, приостанавливаясь, приподнимая хохолок, быстро бежал вверх по корявому стволу липы в ее светло-зеленую, солнечную вершину, бархатные черно-красные шмели заботливо зарывались в цветы на полянах, на припеке, птицы заливались по всему саду сладко и беззаботно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Она была тоже невелика, подвижна. Несмотря на то, что она пришла на грязную работу, она была в хорошенькой (белой с красными крапинками) ситцевой кофте, подпоясанной черным лакированным поясом, в такой же юбке, в розовом платочке, в красных шерстяных чулках и в черных мягких чунях, в которых (или, вернее, во всей ее маленькой легкой ноге) было опять-таки что-то Катино, то есть женское, смешанное с чем-то детским. И головка у нее была невелика и темные глаза стояли и сияли почти так же, как у Кати. Когда Митя подходил, она одна не работала, как бы чувствуя свою некую особенность среди прочих, стояла на валу, поставив правую ногу на вилы и разговаривая со старостой. Староста, облокотясь, лежал под яблоней на своем пиджаке с рваной подкладкой и курил. Митя подошел - он вежливо подвинулся на траву, давая ему место на пиджаке.
- Садитесь, Митрий Палыч, закуряйте, - сказал он дружески и небрежно.
Митя бегло, исподтишка глянул на Аленку, - очень хорошо освещал ее лицо ее розовой платочек, - сел и, опустив глаза, стал закуривать (он много раз за зиму и весну бросал курить, теперь опять закурил). Аленка даже не поклонилась ему, как будто и не заметила его. Староста продолжал говорить ей что-то, чего Митя не понимал, не зная начала разговора. Она смеялась, но как-то так, точно ни ум, ни сердце ее не участвовали в этом смехе. В каждую свою фразу староста пренебрежительно и насмешливо вставлял похабные намеки. Она отвечала ему легко и тоже насмешливо, давая понять, что он в каких-то своих намерениях на кого-то вел себя глупо, чересчур нахрапом, а вместе с тем и трусливо, боясь жены.
- Ну, да тебя не перебрешешь, - сказал наконец староста, прекращая спор, будто бы ввиду его надоевшей бесполезности. - Ты лучше иди посиди с нами. Барин тебе хочут слово сказать.
Аленка повела глазом куда-то в сторону, подоткнула на височках темные колечки волос и не двинулась с места.
- Иди, говорю, дура! - сказал староста.
И, подумав мгновенье, Аленка вдруг легко соскочила с вала, подбежала и на корточках присела в двух шагах от лежавшего на пиджаке Мити, весело и любопытно смотря в лицо ему темными расширенными глазами. Потом засмеялась и спросила:
- А правда вы, барчук, с бабами не живете? Как дьячок какой?
- А ты почем знаешь, что не живут? - спросил староста.
- Да уж знаю, - сказала Аленка. - Слышала. Нет, они не можут. У них в Москве есть, - вдруг заиграв глазами, сказала она.
- Подходящих для них нету, вот и не живут, - ответил староста. - Много ты понимаешь в их деле!
- Как нету? - сказала Аленка, смеясь. - Сколько баб, девок! Вон Анютка, - чего лучше? Анютк, поди сюда, дело есть! - крикнула она звонко.
Анютка, широкая и мягкая в спине, короткорукая, обернулась, - лицо у нее было миловидное, улыбка добрая и приятная, - что-то крикнула в ответ певучим голосом и заработала еще пуще.
- Говорят тебе, поди! - еще звончей повторила Аленка.
- Нечего мне ходить, не заучена я этим делам, - пропела Анютка радостно.
- Нам Анютка не нужна, нам надо почище, поблагороднее, - наставительно сказал староста. - Мы сами знаем, кого нам надо.
И очень выразительно посмотрел на Аленку. Она слегка смутилась, чуть-чуть покраснела.
- Нет, нет, нет, - ответила она, скрывая смущение улыбкой, - лучше Анютки не найдете. А не хочете Анютку, - Настьку, она тоже чисто ходит, в городе жила...
- Ну будет, молчи, - неожиданно грубо сказал староста. - Занимайся своим делом, побрехала, и будет. Меня и так барыня ругают, говорят, они у тебя только охальничают...
Аленка вскочила - и опять с необыкновенной легкостью - взялась за вилы. Но работник, сваливший в это время последнюю телегу навоза, крикнул: "Завтракать!" - и, задергав вожжами, бойко загремел вниз по аллее пустым тележным ящиком.
- Завтракать, завтракать! - на разные голоса закричали и девки, бросая лопаты и вилы, перескакивая через вал, соскакивая с него, мелькая голыми ногами и разноцветными чулками и сбегаясь под ельник к своим узелкам.
Староста покосился на Митю, подмигнул ему, желая сказать, что дело идет, и, приподнимаясь, начальственно согласился:
- Ну, завтракать так завтракать...
Девки, пестрея под темной стеной елок, весело и как попало расселись на траве, стали развязывать узелки, вынимать лепешки и раскладывать их на подолы между прямо лежащих ног, стали жевать, запивая из бутылок кто молоком, кто квасом и продолжая громко и беспорядочно говорить, хохоча каждому слову и поминутно взглядывая на Митю любопытными и вызывающими глазами. Аленка, наклонясь к Анютке, что-то сказала ей на ухо. Анютка, не сдержав очаровательной улыбки, с силой оттолкнула ее (Аленка, давясь смехом, повалилась головой к себе на колени) и с притворным возмущением крикнула на весь ельник своим певучим голосом:
- Дура! Чего гогочешь без дела? Какая радость?
- Пойдемте от греха, Митрий Палыч, - сказал староста, - ишь их черти разбирают!
XXI
На другой день в саду не работали, был праздник, воскресенье.
Ночью лил дождь, мокро шумело по крыше, сад то и дело бледно, но широко, сказочно озарялся. К утру, однако, погода опять разгулялась, опять все стало просто и благополучно, и Митю разбудил веселый, солнечный трезвон колоколов.
Он не спеша умылся, оделся, выпил стакан чаю и пошел к обедне. "Мама уж ушли, - ласково упрекнула его Параша, - а вы как татарин какой..."
В церковь можно было пройти или по выгону, выйдя из ворот усадьбы и свернув направо, или через сад, по главной аллее, а потом по дороге между садом и гумном, налево. Митя пошел через сад.
Все было уже совсем по-летнему. Митя шел по аллее прямо на солнце, сухо блестевшее на гумне и в поле. И этот блеск и трезвон колоколов, как-то очень хорошо и мирно сливавшийся с ним и со всем этим деревенским утром, и то, что Митя только что вымылся, причесал свои мокрые, глянцевитые черные волосы и надел студенческий картуз, все вдруг показалось так хорошо, что Митю, опять не спавшего всю ночь и опять прошедшего ночью через множество самых разнородных мыслей и чувств, вдруг охватила надежда на какое-то счастливое разрешение всех его терзаний, на спасение, освобождение от них. Колокола играли и звали, гумно впереди жарко блестело, дятел, приостанавливаясь, приподнимая хохолок, быстро бежал вверх по корявому стволу липы в ее светло-зеленую, солнечную вершину, бархатные черно-красные шмели заботливо зарывались в цветы на полянах, на припеке, птицы заливались по всему саду сладко и беззаботно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16