И вдруг средь камней я заметил изумрудное свеченье, и сквозь опорожненный от соплей нос почувствовал неизъяснимо влекущий аромат. Я понял, что этого цветка на земле еще до меня не встречали, ибо повстречавший его никогда не расстался бы с этим воспоминанием. Он бродил бы всю жизнь по тропам неведомых гор, по рассветным туманам и искал бы всё снова и снова вкусить этот запах, влекущий, чуть пряный, цветок, от которого нет сил оторваться. Возможно, в глухие столетья ведьм и колдуний эти самые дамы варили из этого цветка приворотное зелье, от которого нет заговора и, испив его единожды, влюбишься, право, навечно. Так подумав, я спрятал цветочек за пазуху, благо был он, как водится, неприглядный такой, махонький. А когда ты наконец появилась на горной тропинке, брела ты и плакала, наверное, тоже, я дал тебе его понюхать, и мы засмеялись, и счастие нас завлекло и закружило в щемящем своем круговороте. Ты назвала его целебным названием Педе Урси, медвежья лапка, ведь если есть растение медвежьи ушки, то должны быть обязательно и медвежьи лапки, а то нецелостный медведь какой-то выходит. Это был, не иначе, новый наркотический цветок, дающий любовное опьянение. А если ты его нанюхивался чересчур, можно было уснуть на года. Так наш рыжик нанюхался слишком пучков медвежьей лапки, лежавших у нас в коридоре, что проснулся лишь в следующем тысячелетии, да и то только к обеду. Я открыл парфюмерную фирму и стал делать духи для тебя и для мамы, остальное мы продавали свободно и на вырученное построили этот дом.
1994
Роскошь
Так случается, что не для всякой роскоши необходимы обильные финансовые ресурсы. Я часто кручу в руках маленький металлический кружочек, называемый «денежка», и люблю подробно рассматривать, какая там картинка, как ребриста поверхность краешка; люблю раскрутить ее на столе, и тогда образуется призрачный шар, которого можно коснуться, проникнув в его феерическую сферу, и громко пришлепнуть монетку к столу. Люди уже отходят от монет, заменяют их на пластиковые карточки, а иные и вовсе начинают обходиться без денег – там покушал у знакомых, тут поспал у знакомой, воздух бесплатен – так и деньги, в общем-то, не нужны.
Я тоже как-то жил эдаким аскетом. И все потраты мои сводились к пачке риса, которую я варил в кастрюле, забытой одним соседом по общежитию, которого этой кастрюлей снабдила его жена, вместе с каким-то супом, который потом еще долго, как хамелеон, менял цвета в холодильнике, а мы не смели его трогать, хоть и хронически были голодны; потому что на чужой каравай нас в детстве научили рот разевать только в самом крайнем случае. Крайний случай настал, когда содержимое кастрюльки, несмотря на усердную работу холодильника, стало распространять весьма подозрительные запахи и соседи стали подумывать, не вызвать ли полицию.
Так я стал обладателем очень сносной кастрюльки, испытав истинное наслаждение, что такая полезная и во всех отношениях современная вещь досталась мне абсолютно бесплатно в виде неожиданного наследства от того временного соседа по общежитию, который приезжал на какую-то учебу, был исключительно любвеобилен и поражал формами своих блондинистых подруг со сбивающими с толку длинными голыми ногами.
Сосед, привезший кастрюльку с супом, как Хлестакову из Парижа, через несколько дней бесследно растворился. Кастрюлька досталась мне, длинные ноги тоже больше не появлялись, а еще запомнился непропорционально большой и как-то неестественно черный пистолет соседа. Он никогда с ним не расставался, а поскольку дело было в Иерусалиме во время первой иракской войны, то однажды во время воздушной атаки с первой сиреной сосед в трусах, с девушкой в его рубашке на босо тело и огромным черным пистолетом по-соседски завалился в мою, единственную в квартире комнату, предусмотрительно заклеенную моим братом от газовой атаки в полном соответствии с тогдашними рекомендациями израильского руководства. Мы сидели втроем в черных, германского пошива противогазах, которые впоследствии оказались неисправными, списанными германской армией и приобретенными израильским правительством для всего израильского народа на случай газовой атаки, потому что газовую атаку ожидать было выгоднее, чем негазовую, поскольку негазовую атаку нужно пережидать в бомбоубежище, а под бомбоубежище в Израиле предполагалось использовать подвалы, звонко зовущиеся «миклат», вечно заваленные под завязку всяческим барахлом жителей домов, так что не то что пережидать в них атаку, а даже просто войти в них было бы нельзя. Конечно, потребовать от израильских сограждан привести подвалы в порядок было бы можно, но недовольство масс таким непопулярным решением могло бы свергнуть очередное неустойчивое, как уральская погода, правительство, и правительство решило, что не следует провоцировать народ в такой напряженный для страны момент менять правительство, поскольку и это правительство вполне сойдет. Мы сидели в черных противогазах, в полумраке заклеенной комнаты белели голые ноги, почему-то где-то на полу, и вызывающе чернел беспомощный, но очень внушительный пистолет.
Ракеты «Скады» проносились где-то мимо, а мы были молоды и веселы, и я предчувствовал, что из этой ситуации выгорит для меня нечто выгодное и неожиданное. Так оно и получилось – я стал обладателем практически новой, с черными увесистыми ручками и с плотно прилегающей крышечкой кастрюли, которая стала в моей жизни единственным приобретением, пришедшим ко мне наудачу, и моим первым признаком роскоши, которую я так впоследствии полюбил.
Лучше не знать
Подержанный «ситроен» с рулем с правой стороны, пахнущий сухой пылью и еще чем-то неприличным, но чем именно – невспоминаемо, нес нас по пустынным дорогам восточной Англии. Я сидел спереди на том месте, где в большей части остального мира обычно сидит водитель, и меня не оставляло странное ощущение, что машина катит сама по себе, и отсутствие руля превращало реальность в зыбкий призрачный след той реальности, которую я уже начинал забывать. За рулем помещался неожиданно крупный пожилой англичанин с влажными глазами, лысой башкой, в тонком пуловере. Он часто клал свободную от руля руку себе на грудь, и мне каждый раз казалось, что у него инфаркт. И когда мое сознание рисовало комичные картины, как ему становится плохо и мы таскаемся с ним по больницам, что было бы изысканным развлечением, принимая во внимание, что этот человек был дорого оплаченным нами гидом, – он резко отнимал руку от груди и снова ничего не происходило, и я чувствовал себя в дураках и снова смотрел на зеленые обочины настоящей Англии, периодически задавая несчастному гиду незначительные, назойливые вопросы, законно рассудив, что раз уплачено, чего он молчит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
1994
Роскошь
Так случается, что не для всякой роскоши необходимы обильные финансовые ресурсы. Я часто кручу в руках маленький металлический кружочек, называемый «денежка», и люблю подробно рассматривать, какая там картинка, как ребриста поверхность краешка; люблю раскрутить ее на столе, и тогда образуется призрачный шар, которого можно коснуться, проникнув в его феерическую сферу, и громко пришлепнуть монетку к столу. Люди уже отходят от монет, заменяют их на пластиковые карточки, а иные и вовсе начинают обходиться без денег – там покушал у знакомых, тут поспал у знакомой, воздух бесплатен – так и деньги, в общем-то, не нужны.
Я тоже как-то жил эдаким аскетом. И все потраты мои сводились к пачке риса, которую я варил в кастрюле, забытой одним соседом по общежитию, которого этой кастрюлей снабдила его жена, вместе с каким-то супом, который потом еще долго, как хамелеон, менял цвета в холодильнике, а мы не смели его трогать, хоть и хронически были голодны; потому что на чужой каравай нас в детстве научили рот разевать только в самом крайнем случае. Крайний случай настал, когда содержимое кастрюльки, несмотря на усердную работу холодильника, стало распространять весьма подозрительные запахи и соседи стали подумывать, не вызвать ли полицию.
Так я стал обладателем очень сносной кастрюльки, испытав истинное наслаждение, что такая полезная и во всех отношениях современная вещь досталась мне абсолютно бесплатно в виде неожиданного наследства от того временного соседа по общежитию, который приезжал на какую-то учебу, был исключительно любвеобилен и поражал формами своих блондинистых подруг со сбивающими с толку длинными голыми ногами.
Сосед, привезший кастрюльку с супом, как Хлестакову из Парижа, через несколько дней бесследно растворился. Кастрюлька досталась мне, длинные ноги тоже больше не появлялись, а еще запомнился непропорционально большой и как-то неестественно черный пистолет соседа. Он никогда с ним не расставался, а поскольку дело было в Иерусалиме во время первой иракской войны, то однажды во время воздушной атаки с первой сиреной сосед в трусах, с девушкой в его рубашке на босо тело и огромным черным пистолетом по-соседски завалился в мою, единственную в квартире комнату, предусмотрительно заклеенную моим братом от газовой атаки в полном соответствии с тогдашними рекомендациями израильского руководства. Мы сидели втроем в черных, германского пошива противогазах, которые впоследствии оказались неисправными, списанными германской армией и приобретенными израильским правительством для всего израильского народа на случай газовой атаки, потому что газовую атаку ожидать было выгоднее, чем негазовую, поскольку негазовую атаку нужно пережидать в бомбоубежище, а под бомбоубежище в Израиле предполагалось использовать подвалы, звонко зовущиеся «миклат», вечно заваленные под завязку всяческим барахлом жителей домов, так что не то что пережидать в них атаку, а даже просто войти в них было бы нельзя. Конечно, потребовать от израильских сограждан привести подвалы в порядок было бы можно, но недовольство масс таким непопулярным решением могло бы свергнуть очередное неустойчивое, как уральская погода, правительство, и правительство решило, что не следует провоцировать народ в такой напряженный для страны момент менять правительство, поскольку и это правительство вполне сойдет. Мы сидели в черных противогазах, в полумраке заклеенной комнаты белели голые ноги, почему-то где-то на полу, и вызывающе чернел беспомощный, но очень внушительный пистолет.
Ракеты «Скады» проносились где-то мимо, а мы были молоды и веселы, и я предчувствовал, что из этой ситуации выгорит для меня нечто выгодное и неожиданное. Так оно и получилось – я стал обладателем практически новой, с черными увесистыми ручками и с плотно прилегающей крышечкой кастрюли, которая стала в моей жизни единственным приобретением, пришедшим ко мне наудачу, и моим первым признаком роскоши, которую я так впоследствии полюбил.
Лучше не знать
Подержанный «ситроен» с рулем с правой стороны, пахнущий сухой пылью и еще чем-то неприличным, но чем именно – невспоминаемо, нес нас по пустынным дорогам восточной Англии. Я сидел спереди на том месте, где в большей части остального мира обычно сидит водитель, и меня не оставляло странное ощущение, что машина катит сама по себе, и отсутствие руля превращало реальность в зыбкий призрачный след той реальности, которую я уже начинал забывать. За рулем помещался неожиданно крупный пожилой англичанин с влажными глазами, лысой башкой, в тонком пуловере. Он часто клал свободную от руля руку себе на грудь, и мне каждый раз казалось, что у него инфаркт. И когда мое сознание рисовало комичные картины, как ему становится плохо и мы таскаемся с ним по больницам, что было бы изысканным развлечением, принимая во внимание, что этот человек был дорого оплаченным нами гидом, – он резко отнимал руку от груди и снова ничего не происходило, и я чувствовал себя в дураках и снова смотрел на зеленые обочины настоящей Англии, периодически задавая несчастному гиду незначительные, назойливые вопросы, законно рассудив, что раз уплачено, чего он молчит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10