— Ты тут, Изелина, вечная возлюбленная? — шепчу я. — А Дидерик, верно, стоит под деревом?
Но все клонится и клонится моя голова, и я падаю в сонные волны.
Трам-там! Кажется, голос! Млечный Путь течет по моим жилам, это голос Изелины:
Спи, спи! Я расскажу тебе о моей любви, пока ты спишь, и я расскажу тебе о моей первой ночи. Помню, я забыла запереть дверь; мне было шестнадцать, стояла весна, дул теплый ветер; и пришел Дундас, словно орел прилетел, свистя крылами. Я встретила его утром перед охотой, ему было двадцать пять, он приехал из чужих краев, мы прошли с ним вместе по саду, он коснулся меня локтем, и с той минуты я полюбила его.
На лбу у него рдели два красных пятна, и мне захотелось поцеловать эти пятна.
После охоты, вечером, я бродила по саду, я ждала его и боялась, что он придет. Я повторяла тихонько его имя и боялась, как бы он не услыхал. И вот он выступает из-за кустов и шепчет:
— Сегодня ночью в час!
И с этими словами исчезает.
Сегодня ночью в час, думаю я, что бы это значило, не пойму. Не хотел же он сказать, что сегодня ночью в час он снова уедет в чужие края? Мне-то что до этого?
И вот я забыла запереть дверь...
Ночью, в час, он входит ко мне.
— Неужто дверь не заперта? — спрашиваю я.
— Сейчас я запру ее, — отвечает он.
И он запирает дверь изнутри.
Его высокие сапоги стучали, я так боялась.
— Не разбуди мою служанку! — сказала я.
Я боялась еще, что скрипнет стул, и я сказала:
— Ой, не садись на стул, он скрипит!
— А можно сесть к тебе на постель? — спросил он.
— Да, — сказала я.
Но я сказала так потому только, что стул скрипел.
Мы сели ко мне на постель. Я отодвигалась, он придвигался. Я смотрела в пол.
— Ты озябла, — сказал он и взял меня за руку. Чуть погодя он сказал: — О, как ты озябла! — и обнял меня.
И мне стало жарко. Мы сидим и молчим. Поет петух.
— Слышишь, — сказал он, — пропел петух, скоро утро.
И он коснулся меня, и я стала сама не своя.
— А ты точно слышал, что пропел петух? — пролепетала я.
Тут я снова увидела два красных пятна у него на лбу и хотела встать. Но он не пустил меня, я поцеловала два милые, милые пятна и закрыла глаза...
И настало утро, было совсем светло. Я проснулась и не могла узнать стен у себя в горнице, я встала и не могла узнать своих башмачков; что-то журчало и переливалось во мне. Что это журчит во мне? — думаю я, и сердце мое веселится. Кажется, часы бьют, сколько же пробило? Ничего я не понимала, помнила только, что забыла запереть дверь.
Входит моя служанка.
— Твои цветы не политы, — говорит она.
Я позабыла про цветы.
— Ты измяла платье, — говорит она.
Когда это я измяла платье? — подумала я, и сердце мое взыграло; уж не сегодня ли ночью?
У ворот останавливается коляска.
— И кошка твоя не кормлена, — говорит служанка.
Но я уже не помню про цветы, платье и кошку и спрашиваю:
— Это не Дундас? Скорей проси его ко мне, я жду его, я хотела... хотела...
А про себя я думаю: «Запрет он дверь, как вчера, или нет?»
Он стучится. Я отворяю ему и сама запираю дверь, чтобы его не затруднять.
— Изелина! — шепчет он и на целую минуту припадает к моему рту.
— Я не посылала за тобой, — шепчу я.
— Не посылала? — спрашивает он.
Я снова делаюсь сама не своя, и я отвечаю:
— О, я посылала за тобой, я ждала тебя, душа моя так стосковалась по тебе. Побудь со мною.
И я закрываю глаза от любви. Он не выпускал меня, у меня подкосились ноги, я спрятала лицо у него на груди.
— Кажется, снова кричит кто-то, не петух ли? — сказал он и прислушался.
Но я поскорее оборвала его и ответила:
— Да нет, какой петух? Никто не кричал.
Он поцеловал меня в грудь.
— Это просто курица кудахтала, — сказала я в последнюю минуту.
— Погоди-ка, я запру дверь, — сказал он и хотел встать.
Я удержала его и шепнула:
— Она уже заперта...
И снова настал вечер, и Дундас уехал. Золотая темень переливалась во мне. Я села перед зеркалом, и два влюбленных глаза глянули прямо на меня. Что-то шелохнулось во мне под этим взглядом, и потекло, и переливалось, струилось вокруг сердца. Господи! Никогда еще я не глядела на себя такими глазами, и я целую свой рот в зеркале, изнемогая от любви...
Вот я и рассказала тебе про свою первую ночь, и про утро, и вечер, что настал после утра. Когда-нибудь я еще расскажу тебе про Свена Херлуфсена. И его я любила, он жил в миле отсюда, вон на том островке, — видишь? — и я сама приплывала к нему на лодке тихими летними ночами, потому что любила его. И о Стаммере я тебе расскажу. Он был священник, я его любила. Я всех люблю...
Сквозь дрему я слышу, как в Сирилунне поет петух.
— Слышишь, Изелина, и для нас пропел петух! — крикнул я, счастливый, и протянул руки. Я просыпаюсь. Эзоп уже вскочил. Ушла! — говорю я, пораженный печалью и озираясь. Никого, никого! Я весь горю, я иду домой. Утро, петухи все кричат и кричат в Сирилунне.
У сторожки стоит женщина, это Ева. В руке у нее веревка, она собралась по дрова. Она такая молоденькая, сама как веселое утро, грудь ее тяжело дышит, ее золотит солнце.
— Вы только не подумайте... — начала она и запнулась.
— Что — не подумайте, Ева?
— Что я нарочно пришла сюда. Просто я шла мимо...
И лицо ее заливается краской.
21
Больная нога все беспокоила меня, часто ночью зудела и не давала спать, а то ее вдруг пронизывало острой болью и к перемене погоды ломило. Так тянулось долго. Но хромым я не остался.
Шли дни.
Господин Мак вернулся из своего путешествия, и я тотчас же на себе почувствовал, что он вернулся. Он отобрал у меня лодку, он поставил меня в затрудненье; охотничий сезон еще не начался, и стрелять нельзя было. Как же это он, ни словом не предупредив, отнял у меня лодку? Двое работников господина Мака утром вывезли в море какого-то незнакомца.
Я повстречал доктора.
— У меня отобрали лодку, — сказал я.
— К нам приехал гость, — ответил он, — его каждый день вывозят в море, а вечером доставляют на берег. Он изучает морское дно.
Приезжий был финн, господин Мак познакомился с ним по чистой случайности на борту парохода, он приехал со Шпицбергена и привез собранье раковин и морских зверушек, его называют бароном. Ему отвели залу и соседнюю с ней комнатку в доме господина Мака. К нему очень внимательны.
Я давно не ел мяса, может быть, Эдварда накормит меня ужином, подумал я. Я отправляюсь в Сирилунн. Я тотчас же замечаю, что Эдварда в новом платье, она словно бы выросла, платье очень длинное.
— Простите, что я не встаю, — только и сказала она и протянула мне руку.
— Да, к несчастью, дочка нездорова, — подтвердил господин Мак. — Простуда. Вот, не бережется... Вы, надо думать, пришли узнать насчет лодки? Придется мне ссудить вам другую, ялик. Он не новый, но если хорошенько отчерпывать... Дело в том, что у нас гостит один ученый господин, так что сами понимаете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25