— Она выглядела достаточно удивленной при виде широкоплечей фигуры полковника, стоявшего у двери с поднятой рукой и явно собиравшегося постучать. Прежде чем Алекс успел что-то произнести, она поспешно прошла мимо него и спустилась по лестнице так легко и быстро, что это как-то не вязалось с ее массивной фигурой. Алекс вошел в комнату.
— Зачем приходила хозяйка?
— Она была столь добра, что пришла справиться о моем здоровье, увидев, что я ушла к себе фазу после ужина. Ты понимаешь? — Каким-то образом ей удалось выглядеть все еще расстроенной, когда она повернулась к постели, где скомканные простыни явно свидетельствовали о ее муках.
К ее бесконечному облегчению это объяснение, похоже, удовлетворило его.
— Здесь жарко, словно в преисподней, — заметил Алекс. — Если ты все еще желаешь подышать ночным воздухом, я провожу тебя.
— Но я в ночной рубашке, — запротестовала Джинни, понимая, что он предлагает оливковую ветвь мира.
— Это легко исправить. — Алекс улыбнулся, схватив ее за руки и притягивая к себе. — Она просто снимается. — Его пальцы развязали бант у шеи, и, подхватив подол рубашки, он, подчеркнуто не торопясь, снял ее, — Мм… — пробормотал он довольно, отбрасывая рубашку на кровать. — Думаю, я предпочитаю другую разминку.
— Здесь слишком жарко, — зашептала она, слабо протестуя.
— Ты опять ослушаешься меня, маленькая мятежница? — Его руки скользнули по ее плечам, притягивая к себе. Он приблизил свои губы к ее губам; в его зеленовато-карих глазах затаилась легкая насмешка над обоими. От него исходил запах вина и желания; руки ласкали ее стройное, упругое тело; грубое полотно его рубашки щекотало ее обнаженную грудь, кожа бриджей гладила ее бедра. Это ощущение полностью лишило ее воли. Вот его рот уже коснулся бархатистой щеки, обжигающе двинулся вдоль изящной скулы, отодвинул в сторону водопад каштановых волос, слегка покусывая нежную кожу склоненной шеи. Джинни на этот раз без всякого сопротивления замерла в руках возлюбленного, позволяя разуму впитывать лишь ощущения, когда желанные руки скользили по ее телу, доводя до исступления легкими ласкающими движениями, нежно атакуя все ее чувства, так, что когда он повернулся вместе с ней к узкой кровати, все мысли о предательстве и бунте улетучились, и она ощущала лишь совершенство этого момента.
Джинни проснулась под звон церковных колоколов, перемежавшийся со звуком горна. Она лежала поверх простыней нагая, кожу ласкал прохладный утренний ветерок, проникавший сквозь открытое окно. На какое-то мгновение она замерла, наслаждаясь раскованностью тела и умиротворенностью мыслей.
Невозможно враждебно относиться к человеку, который в моменты страсти казался неотделимым от нее. Но если она так любит его, то как же может плести против него заговор каждую минуту бодрствования? Этим утром любым способом она собиралась действовать против того, во что верил Алекс и ради чего воевал. Ей нужно ускользнуть от его охраны, обмануть его, а если она будет обнаружена, их любовь окажется в огромной опасности. Намного проще просто уступить, согласиться, что дело короля проиграно, в чем, в глубине души, она была уверена. Но были и такие — подобно Эдмунду Вернею и Питеру Эшли — по всей стране, отказывавшиеся признать поражение, все еще готовые отдать жизни, если необходимо, как поступил и ее отец. Меньшего она сделать не могла.
Когда она спустилась вниз, там царила ленивая атмосфера воскресного утра. Завтракали неторопливо, и все деликатно избегали любого упоминания о ее внезапном уходе накануне вечером. А потом майор Бонхэм обрушил на нее свою новость.
— В одиннадцать мы проводим церковный парад, госпожа Кортни, и пастор проведет службу в одиннадцать пятнадцать на деревенском лугу. Солдаты маршируют браво; вам будет приятно посмотреть, особенно после вчерашнего.
— Ваш пастор будет служить по новому молитвеннику, так ведь, майор?
— Ну конечно, — ответил майор Бонхэм. — Армия нового образца не признает предрассудков старой церкви.
— Да, — сказала Джинни. Она не подумала о таком осложнении. Солдаты парламента не будут молиться в прежних церквах, по-старому. Традиционные ритуалы были заклеймены как папские по своей природе и, следовательно, опасные. Большинство старых церквей уже было разрушено в пылу фанатизма, серебро переплавлено в оружие, картины и алтарные покровы уничтожены. Новые священники были мрачными людьми, новые службы слишком простыми, и причастие не практиковалось. Отрад Алекса Маршалла не будет молиться с жителями городка в это воскресное утро, что же тогда делать подопечной парламента? Разрешат ли ей посетить службу по собственному выбору?
— А где сегодня полковник? — спросила она непринужденно.
— Здесь, — послышался веселый голос Алекса от двери. — Приветствую вас, Джинни.
— Добрый день, полковник. — Она рассеянно улыбнулась ему. — Я должна поговорить с вами наедине. — Она судорожно сжимала руки, явно расстроенная, глаза были опущены. Ей просто необходимо провести эту игру безукоризненно, чтобы добиться своей цели.
— Ну конечно. — Алекс встревожился. — Вас что-то расстроило? — Он открыл ей дверь, пропуская в коридор.
— Речь идет о церкви, — прямо сказала она, — Ты позволишь мне помолиться так, как было принято у моего отца? — Алекс молчал, и она быстро продолжила: — Это дело совести, Алекс. Ты не заставишь меня участвовать в службе, которая вызывает у меня отвращение.
— Тебе придется привыкнуть к ней, — осторожно сказал он. — Совсем скоро протестантизм будет единственной формой вероисповедания. Всякая пышность и все религиозные предрассудки будут запрещены.
— Это еще не точно, — упрямо возразила Джинни. — Но даже если так, разве тогда не больше оснований разрешить мне посетить службу по моему выбору, пока еще этот выбор есть? Я хочу причаститься, как делала это каждое воскресенье со дня моей конфирмации.
Алекс ударил сжатым кулаком по своей ладони, сильно нахмурившись.
— Ты все чертовски усложняешь для меня, Джинни. Лично я ничего не имею против прежней службы, но на моем посту я не могу одобрить это. И кстати, я имею право запретить проведение такой службы в городе; однако я решил смотреть на это сквозь пальцы. Но если я разрешу тебе пойти туда, то должен послать кого-то с тобой, а я не могу приказать солдату или офицеру парламентской армии сделать это.
— Значит, ты говоришь, что я не могу пойти?
— Мне очень жаль, — сказал он искренне. — Но ты же понимаешь мое положение.
— Тогда разреши мне пойти одной. — Она посмотрела на него в упор. — По крайней мере, позволь мне войти в церковь одной. Сопровождающий может подождать снаружи, и я дам тебе слово, что не попытаюсь ускользнуть от него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
— Зачем приходила хозяйка?
— Она была столь добра, что пришла справиться о моем здоровье, увидев, что я ушла к себе фазу после ужина. Ты понимаешь? — Каким-то образом ей удалось выглядеть все еще расстроенной, когда она повернулась к постели, где скомканные простыни явно свидетельствовали о ее муках.
К ее бесконечному облегчению это объяснение, похоже, удовлетворило его.
— Здесь жарко, словно в преисподней, — заметил Алекс. — Если ты все еще желаешь подышать ночным воздухом, я провожу тебя.
— Но я в ночной рубашке, — запротестовала Джинни, понимая, что он предлагает оливковую ветвь мира.
— Это легко исправить. — Алекс улыбнулся, схватив ее за руки и притягивая к себе. — Она просто снимается. — Его пальцы развязали бант у шеи, и, подхватив подол рубашки, он, подчеркнуто не торопясь, снял ее, — Мм… — пробормотал он довольно, отбрасывая рубашку на кровать. — Думаю, я предпочитаю другую разминку.
— Здесь слишком жарко, — зашептала она, слабо протестуя.
— Ты опять ослушаешься меня, маленькая мятежница? — Его руки скользнули по ее плечам, притягивая к себе. Он приблизил свои губы к ее губам; в его зеленовато-карих глазах затаилась легкая насмешка над обоими. От него исходил запах вина и желания; руки ласкали ее стройное, упругое тело; грубое полотно его рубашки щекотало ее обнаженную грудь, кожа бриджей гладила ее бедра. Это ощущение полностью лишило ее воли. Вот его рот уже коснулся бархатистой щеки, обжигающе двинулся вдоль изящной скулы, отодвинул в сторону водопад каштановых волос, слегка покусывая нежную кожу склоненной шеи. Джинни на этот раз без всякого сопротивления замерла в руках возлюбленного, позволяя разуму впитывать лишь ощущения, когда желанные руки скользили по ее телу, доводя до исступления легкими ласкающими движениями, нежно атакуя все ее чувства, так, что когда он повернулся вместе с ней к узкой кровати, все мысли о предательстве и бунте улетучились, и она ощущала лишь совершенство этого момента.
Джинни проснулась под звон церковных колоколов, перемежавшийся со звуком горна. Она лежала поверх простыней нагая, кожу ласкал прохладный утренний ветерок, проникавший сквозь открытое окно. На какое-то мгновение она замерла, наслаждаясь раскованностью тела и умиротворенностью мыслей.
Невозможно враждебно относиться к человеку, который в моменты страсти казался неотделимым от нее. Но если она так любит его, то как же может плести против него заговор каждую минуту бодрствования? Этим утром любым способом она собиралась действовать против того, во что верил Алекс и ради чего воевал. Ей нужно ускользнуть от его охраны, обмануть его, а если она будет обнаружена, их любовь окажется в огромной опасности. Намного проще просто уступить, согласиться, что дело короля проиграно, в чем, в глубине души, она была уверена. Но были и такие — подобно Эдмунду Вернею и Питеру Эшли — по всей стране, отказывавшиеся признать поражение, все еще готовые отдать жизни, если необходимо, как поступил и ее отец. Меньшего она сделать не могла.
Когда она спустилась вниз, там царила ленивая атмосфера воскресного утра. Завтракали неторопливо, и все деликатно избегали любого упоминания о ее внезапном уходе накануне вечером. А потом майор Бонхэм обрушил на нее свою новость.
— В одиннадцать мы проводим церковный парад, госпожа Кортни, и пастор проведет службу в одиннадцать пятнадцать на деревенском лугу. Солдаты маршируют браво; вам будет приятно посмотреть, особенно после вчерашнего.
— Ваш пастор будет служить по новому молитвеннику, так ведь, майор?
— Ну конечно, — ответил майор Бонхэм. — Армия нового образца не признает предрассудков старой церкви.
— Да, — сказала Джинни. Она не подумала о таком осложнении. Солдаты парламента не будут молиться в прежних церквах, по-старому. Традиционные ритуалы были заклеймены как папские по своей природе и, следовательно, опасные. Большинство старых церквей уже было разрушено в пылу фанатизма, серебро переплавлено в оружие, картины и алтарные покровы уничтожены. Новые священники были мрачными людьми, новые службы слишком простыми, и причастие не практиковалось. Отрад Алекса Маршалла не будет молиться с жителями городка в это воскресное утро, что же тогда делать подопечной парламента? Разрешат ли ей посетить службу по собственному выбору?
— А где сегодня полковник? — спросила она непринужденно.
— Здесь, — послышался веселый голос Алекса от двери. — Приветствую вас, Джинни.
— Добрый день, полковник. — Она рассеянно улыбнулась ему. — Я должна поговорить с вами наедине. — Она судорожно сжимала руки, явно расстроенная, глаза были опущены. Ей просто необходимо провести эту игру безукоризненно, чтобы добиться своей цели.
— Ну конечно. — Алекс встревожился. — Вас что-то расстроило? — Он открыл ей дверь, пропуская в коридор.
— Речь идет о церкви, — прямо сказала она, — Ты позволишь мне помолиться так, как было принято у моего отца? — Алекс молчал, и она быстро продолжила: — Это дело совести, Алекс. Ты не заставишь меня участвовать в службе, которая вызывает у меня отвращение.
— Тебе придется привыкнуть к ней, — осторожно сказал он. — Совсем скоро протестантизм будет единственной формой вероисповедания. Всякая пышность и все религиозные предрассудки будут запрещены.
— Это еще не точно, — упрямо возразила Джинни. — Но даже если так, разве тогда не больше оснований разрешить мне посетить службу по моему выбору, пока еще этот выбор есть? Я хочу причаститься, как делала это каждое воскресенье со дня моей конфирмации.
Алекс ударил сжатым кулаком по своей ладони, сильно нахмурившись.
— Ты все чертовски усложняешь для меня, Джинни. Лично я ничего не имею против прежней службы, но на моем посту я не могу одобрить это. И кстати, я имею право запретить проведение такой службы в городе; однако я решил смотреть на это сквозь пальцы. Но если я разрешу тебе пойти туда, то должен послать кого-то с тобой, а я не могу приказать солдату или офицеру парламентской армии сделать это.
— Значит, ты говоришь, что я не могу пойти?
— Мне очень жаль, — сказал он искренне. — Но ты же понимаешь мое положение.
— Тогда разреши мне пойти одной. — Она посмотрела на него в упор. — По крайней мере, позволь мне войти в церковь одной. Сопровождающий может подождать снаружи, и я дам тебе слово, что не попытаюсь ускользнуть от него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134