На фотографии он так сильно походил на царя, что ему пришлось убеждать Анну, что это именно он, и тогда она поклялась носить медальон не снимая, кроме тех минут, когда будет танцевать.
Последние часы перед разлукой были полны тоски и боли, и оба не смогли удержаться от слез, когда Анна садилась в поезд, чтобы вскоре оказаться в Санкт-Петербурге, в заведении мадам Марковой. Она не захотела, чтобы доктор провожал ее до самой школы, – проницательная наставница мигом догадалась бы об их связи. Анна совсем по-детски верила, будто мадам Маркова обладает волшебной способностью все видеть и все знать, но Николай не стал возражать и остался. Нынче днем ему предстоял нелегкий разговор с Мери, и он обещал при первой же возможности рассказать Анне обо всем, что случится.
Так они стояли на платформе, ожидая свистка паровоза, и сердца их разрывались от горя и мыслей о том, что подошла к концу самая счастливая, самая светлая глава в их жизни. Анна как можно дальше высунулась из окна и смотрела, как Николай машет рукой, не отрывая глаз от любимого лица. Дрожащими пальцами она нащупала у себя на шее золотой медальон и стиснула что было сил. Перед тем как покинуть гостевой домик, он тысячу раз со слезами повторил, что любит ее, и целовал с таким отчаянием и страстью, что у Анны до сих пор саднило губы, и ей пришлось несколько раз поправлять прическу, прежде чем выйти наружу. Они цеплялись друг за друга, как двое детей, вырванных из рук родителей, и не раз и не два Анна вспомнила тот страшный день, когда отец привез ее в балетную школу и оставил наедине с суровой взрослой жизнью. Сейчас ее сердечко терзалось от точно такого же, если не более сильного, холодного липкого страха.
Мадам Маркова встречала ее на вокзале в Санкт-Петербурге. За эти месяцы наставница сильно похудела и оттого казалась еще выше и строже. Анне даже подумалось, что ее наставница заметно постарела, и у нее возникло такое ощущение, будто она провела в Царском Селе целую вечность. Но мадам Маркова обняла и поцеловала Анну с прежней теплотой – она была искренне рада снова видеть любимую ученицу. Только теперь Анна осознала, как соскучилась по мадам Марковой, несмотря на все, что случилось с ней за время разлуки.
– Ты прекрасно выглядишь, Анна. Довольная и отдохнувшая.
– Спасибо, мадам. Все относились ко мне чудесно.
– Так я и поняла по твоим письмам. Как всегда, ее голос звучал строго, чуть ли не осуждающе – черта, от которой Анна успела отвыкнуть. Такая манера говорить побуждала окружающих думать лишь о том, как бы не прогневать суровую наставницу. Она не проронила ни слова, пока усаживалась в наемный экипаж, чтобы ехать в балетную школу.
Анна, как могла, пыталась сгладить неловкое молчание, повествуя о своей жизни в гостях у императорской семьи, о приемах и званых обедах. Однако с каждой минутой в ней крепло ощущение, что мадам Маркова за что-то сердится на нее. Как тут не пожалеешь о только что покинутом прибежище в Царском Селе! Но увы, ее никто не освобождал от наложенных прежде обязательств.
– Когда я снова начну заниматься? – спросила Анна, следя за тем, как в окошке мелькают знакомые улицы.
– Завтра утром. Однако я бы на твоем месте не откладывала и самостоятельно размялась бы прямо сегодня, чтобы хоть немного подготовиться. Полагаю, во время своих каникул ты не особо старалась поддерживать форму? – Конечно, она не ошиблась, потому что тех немногих упражнений, которые проделывала Анна, было явно недостаточно. Мадам Маркова помрачнела еще больше, когда увидела ее покаянный кивок.
– Доктор не советовал мне торопиться с нагрузкой, – вот и все, что она могла сказать в оправдание. Она даже не посмела рассказать о своих ежедневных получасовых разминках в саду. Потому что согласно установкам, царившим в балетной школе, эти разминки нельзя было воспринимать всерьез.
Итак, мадам Маркова молча уставилась прямо перед собой, отчего напряжение в карете сгустилось еще сильнее.
Анне отвели ее прежнее место в старой комнате, и, пока она шла по знакомым обшарпанным коридорам, сердце защемило от глухой тоски. Это ничуть не напоминало возвращение в любимый дом, напротив, она лишний раз вспомнила о том, как далеко остался ее Николай и их ночи в уютном милом гостевом домике. Вряд ли ей удастся заснуть без его объятий, однако Анна была полна решимости преодолеть тоску и боль. Им обоим предстояло в одиночку пройти нелегкий путь, прежде чем наступит тот день, когда они снова будут вместе – как она надеялась, навсегда.
Ей не терпелось поскорее сообщить мадам Марковой о своих новых планах, но Анна решила подождать, пока не убедится, что Николай развелся, а Мери вернулась в Англию. Теперь все зависело от того, как скоро решится эта проблема. А пока Анна черпала силы в тяжелом теплом медальоне, висевшем у нее на груди под тонкой блузкой.
Как всегда, в это время все ученицы разошлись по классам: кто-то разминался, кто-то делал упражнения у станка, кто-то репетировал, – ив полупустой комнате, покинутой Анной четыре месяца назад, не было ни души. Холодные, голые стены показались ей чужими и просто уродливыми, и Анна поспешила переодеться в трико и балетные туфли и бегом спустилась в студию, где привыкла делать разминку. Первой, кого она увидела, была мадам Маркова, тихонько сидевшая в уголке и следившая за тем, как идут занятия. Присутствие наставницы немного смутило Анну, но она не подала виду и прошла к станку. Здесь ее ожидало весьма неприятное открытие: тело отказывалось повиноваться, оно стало каким-то чужим. Спина словно одеревенела, а руки и ноги не способны были проделать и десятой доли того, к чему когда-то были привычны.
– Тебе придется изрядно попотеть, Анна, – колко заметила мадам Маркова, и та молча кивнула.
За четыре кратких месяца в ее тело точно вселился упрямый враждебный дух, не позволявший ей сделать ни одного правильного, плавного движения. И к вечеру, когда она наконец в изнеможении повалилась на постель, в ее теле саднил и кричал от боли каждый мускул, измученный тяжелой нагрузкой. Эта боль не давала Анне спать всю ночь и нисколько не ослабла к утру, напротив, тело как будто онемело и повиновалось еще хуже. Результат четырех месяцев, проведенных в неге и довольстве, был ужасающим.
Однако она превозмогла себя и ровно в пять часов уже была на ногах. В шесть часов Анна встала у станка, и в этот день ее занятия кончились в девять часов вечера. Все это время мадам Маркова почти не спускала с нее глаз.
– Непростительно разбазаривать такой дар, как у тебя, – сурово заметила наставница, когда утром Анна с большим трудом приступила к разминке. И в еще более резких выражениях предупредила Анну, что ей не видать сцены как своих ушей, если она не будет заниматься на пределе человеческих возможностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Последние часы перед разлукой были полны тоски и боли, и оба не смогли удержаться от слез, когда Анна садилась в поезд, чтобы вскоре оказаться в Санкт-Петербурге, в заведении мадам Марковой. Она не захотела, чтобы доктор провожал ее до самой школы, – проницательная наставница мигом догадалась бы об их связи. Анна совсем по-детски верила, будто мадам Маркова обладает волшебной способностью все видеть и все знать, но Николай не стал возражать и остался. Нынче днем ему предстоял нелегкий разговор с Мери, и он обещал при первой же возможности рассказать Анне обо всем, что случится.
Так они стояли на платформе, ожидая свистка паровоза, и сердца их разрывались от горя и мыслей о том, что подошла к концу самая счастливая, самая светлая глава в их жизни. Анна как можно дальше высунулась из окна и смотрела, как Николай машет рукой, не отрывая глаз от любимого лица. Дрожащими пальцами она нащупала у себя на шее золотой медальон и стиснула что было сил. Перед тем как покинуть гостевой домик, он тысячу раз со слезами повторил, что любит ее, и целовал с таким отчаянием и страстью, что у Анны до сих пор саднило губы, и ей пришлось несколько раз поправлять прическу, прежде чем выйти наружу. Они цеплялись друг за друга, как двое детей, вырванных из рук родителей, и не раз и не два Анна вспомнила тот страшный день, когда отец привез ее в балетную школу и оставил наедине с суровой взрослой жизнью. Сейчас ее сердечко терзалось от точно такого же, если не более сильного, холодного липкого страха.
Мадам Маркова встречала ее на вокзале в Санкт-Петербурге. За эти месяцы наставница сильно похудела и оттого казалась еще выше и строже. Анне даже подумалось, что ее наставница заметно постарела, и у нее возникло такое ощущение, будто она провела в Царском Селе целую вечность. Но мадам Маркова обняла и поцеловала Анну с прежней теплотой – она была искренне рада снова видеть любимую ученицу. Только теперь Анна осознала, как соскучилась по мадам Марковой, несмотря на все, что случилось с ней за время разлуки.
– Ты прекрасно выглядишь, Анна. Довольная и отдохнувшая.
– Спасибо, мадам. Все относились ко мне чудесно.
– Так я и поняла по твоим письмам. Как всегда, ее голос звучал строго, чуть ли не осуждающе – черта, от которой Анна успела отвыкнуть. Такая манера говорить побуждала окружающих думать лишь о том, как бы не прогневать суровую наставницу. Она не проронила ни слова, пока усаживалась в наемный экипаж, чтобы ехать в балетную школу.
Анна, как могла, пыталась сгладить неловкое молчание, повествуя о своей жизни в гостях у императорской семьи, о приемах и званых обедах. Однако с каждой минутой в ней крепло ощущение, что мадам Маркова за что-то сердится на нее. Как тут не пожалеешь о только что покинутом прибежище в Царском Селе! Но увы, ее никто не освобождал от наложенных прежде обязательств.
– Когда я снова начну заниматься? – спросила Анна, следя за тем, как в окошке мелькают знакомые улицы.
– Завтра утром. Однако я бы на твоем месте не откладывала и самостоятельно размялась бы прямо сегодня, чтобы хоть немного подготовиться. Полагаю, во время своих каникул ты не особо старалась поддерживать форму? – Конечно, она не ошиблась, потому что тех немногих упражнений, которые проделывала Анна, было явно недостаточно. Мадам Маркова помрачнела еще больше, когда увидела ее покаянный кивок.
– Доктор не советовал мне торопиться с нагрузкой, – вот и все, что она могла сказать в оправдание. Она даже не посмела рассказать о своих ежедневных получасовых разминках в саду. Потому что согласно установкам, царившим в балетной школе, эти разминки нельзя было воспринимать всерьез.
Итак, мадам Маркова молча уставилась прямо перед собой, отчего напряжение в карете сгустилось еще сильнее.
Анне отвели ее прежнее место в старой комнате, и, пока она шла по знакомым обшарпанным коридорам, сердце защемило от глухой тоски. Это ничуть не напоминало возвращение в любимый дом, напротив, она лишний раз вспомнила о том, как далеко остался ее Николай и их ночи в уютном милом гостевом домике. Вряд ли ей удастся заснуть без его объятий, однако Анна была полна решимости преодолеть тоску и боль. Им обоим предстояло в одиночку пройти нелегкий путь, прежде чем наступит тот день, когда они снова будут вместе – как она надеялась, навсегда.
Ей не терпелось поскорее сообщить мадам Марковой о своих новых планах, но Анна решила подождать, пока не убедится, что Николай развелся, а Мери вернулась в Англию. Теперь все зависело от того, как скоро решится эта проблема. А пока Анна черпала силы в тяжелом теплом медальоне, висевшем у нее на груди под тонкой блузкой.
Как всегда, в это время все ученицы разошлись по классам: кто-то разминался, кто-то делал упражнения у станка, кто-то репетировал, – ив полупустой комнате, покинутой Анной четыре месяца назад, не было ни души. Холодные, голые стены показались ей чужими и просто уродливыми, и Анна поспешила переодеться в трико и балетные туфли и бегом спустилась в студию, где привыкла делать разминку. Первой, кого она увидела, была мадам Маркова, тихонько сидевшая в уголке и следившая за тем, как идут занятия. Присутствие наставницы немного смутило Анну, но она не подала виду и прошла к станку. Здесь ее ожидало весьма неприятное открытие: тело отказывалось повиноваться, оно стало каким-то чужим. Спина словно одеревенела, а руки и ноги не способны были проделать и десятой доли того, к чему когда-то были привычны.
– Тебе придется изрядно попотеть, Анна, – колко заметила мадам Маркова, и та молча кивнула.
За четыре кратких месяца в ее тело точно вселился упрямый враждебный дух, не позволявший ей сделать ни одного правильного, плавного движения. И к вечеру, когда она наконец в изнеможении повалилась на постель, в ее теле саднил и кричал от боли каждый мускул, измученный тяжелой нагрузкой. Эта боль не давала Анне спать всю ночь и нисколько не ослабла к утру, напротив, тело как будто онемело и повиновалось еще хуже. Результат четырех месяцев, проведенных в неге и довольстве, был ужасающим.
Однако она превозмогла себя и ровно в пять часов уже была на ногах. В шесть часов Анна встала у станка, и в этот день ее занятия кончились в девять часов вечера. Все это время мадам Маркова почти не спускала с нее глаз.
– Непростительно разбазаривать такой дар, как у тебя, – сурово заметила наставница, когда утром Анна с большим трудом приступила к разминке. И в еще более резких выражениях предупредила Анну, что ей не видать сцены как своих ушей, если она не будет заниматься на пределе человеческих возможностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53