Исчез шум реки, бег не обычный, а с подпрыгиванием и довольно быстрый.
Обычный план сознания оказался оттесненным, но его сигналы нарастают со все более четкой ясностью, особенно вопросом: «Куда и зачем бегу и почему бросил вести маршрут?» Наконец, произошло включение мотивов самсохранения: «Так много огня кругом, можно сгореть». Эта фраза стала господствующей, и «чтобы не загореться», я кидаюсь резко вправо, где должна быть красавица Токчоко. Повернув градусов на сто двадцать, бегу к реке. Где-то метров через сто я с облегчением почувствовал тяжесть своего тела и затраты энергии на его перемещение в режиме бега. Это придало мне уверенность в том, что потеря обыденности не окончательная. Наконец, перестал видеть кружащие огоньки и тут же услышал шум реки. Еще минута, и я со всего разгона, подымая брызги, где-то по воде, где по валунам, выскочил на левый берег, сюда, в этот мир привычных застывших форм. Удивился тут же, что такая маленькая река - не приток ли это, и вообще - где я на местности? Около часа ушло на выяснение этих вопросов. Пришлось пройти немного вверх по левому берегу и с высокого останца определиться по карте. Нет ошибки, я в верховье Токчоко. Посмотрел на часы, и, наконец-то, появились привычные реакции беспокойства и недоумения. Со времени выхода из лагеря прошло всего три часа четыре минуты, а я в четырнадцати километрах от лагеря. Послушал часы - идут, посмотрел на Солнце, сверил положение по компасу. Часы идут правильно, я оказался на три часа раньше в поворотном пункте маршрута и уже на левом берегу. В дневнике маршрутных точек - всего на пять километров. Эти откровения на останце на всю жизнь остались во мне меткой о встрече с чудесным, так и необъясненным собой и другими.
Далее проза. Прошел еще километра полтора вверх, вышел в зону гольцов. Набрал для варки с десяток смолистых шишек стелющегося кедра и медленно, маршрутным ходом, двинулся к лагерю. Рюкзак тяжелел от образцов, а страх и недоумение постепенно сменились непривычными чувствами утраты чего-то более важного, чем события этого трехмерного мира.
Уже начало темнеть, когда бубенец ездового оленя Дарьи оповестил приход каравана. Только я засобирался выйти на помощь по разгрузке, как под навесом палатки появилась встревоженная женщина. Обычно застенчивая и сторонящаяся, она кинулась ко мне и, как бы не доверяя глазам, провела левой ладонью по моему лицу. Непрерывно и радостно-тревожно гладила меня, мешая русские и эвенкийские слова, что-то горячо говорила. Я успокоил ее.
А после ужина, когда все улеглись, она снова подошла к моей палатке. Коротко рассказываю о происходившем. В некоторых местах она испуганно просила говорить шепотом и два или три раза прикрывала губы ладонью: «Нельзя говорит, только тихо, очень тихо, это не говорят». После моего рассказа она произнесла шепотом: «Пустил тебя дух огня, жить долхо будешь». На мои вопросы ничего не сказала, но снова гладила меня. Отошла от палатки и низко поклонилась…
Больше этот вопрос с ней не поднимался. Мой рассказ об этом эпизоде многим другим специалистам ничего не дал, больше было насмешек да советов не нарушать впредь технику безопасности. И много лет спустя, читая некоторые письма о подобных происшествиях, я вспоминал этот эпизод и посвятительницу - молодую эвенкийку. Она знала то, о чем надо молчать, она утвердила мою веру в чудесное.
Так, видимо, и определился первый признак моей профпригодности для работы и практики в области аномальных явлений. Этот признак - вера в чудесное. Конечно же, он необходим, но недостаточен, даже если мы веру примем в качестве неизреченной формы знания.
Да, а как же знание? Оно здесь же, рядом, оно всегда на дозоре. Мое знание оказалось подразделенным на три основных русла.
Первое - моя профессия, нацеленная на изучение геолого-геофизической среды. Это и вещественный состав геологических тел, и, конечно, геофизические поля, особенно в местах энергоактивных зон, где «и трясет, и светится». Приказ по институту, предписавший мне заниматься аномальными явлениями в атмосфере и ближнем космосе, закрепил мои права и обязанности. А это требовало и обычных регистрационных, и аналитических работ. Это взаимодействие со своими сослуживцами по данной теме, это и прямая встреча с НЕВЕДОМЫМ.
Второе - большой поток писем: от горожан и сельских жителей, гражданских и военных, детей и взрослых, верующих и скептиков, трезвых и эйфоричных, искренних и с явной подлецой. Это сибирское «многоглазие», многочувствие, многослышание - окончательно очаровало и сделало меня пленником чудесного. Именно неизбывная тяга людей видеть, слышать и чувствовать дальше и глубже обыденности поощрила изучение этих вопросов, вопреки скепсису и мыслительному нищенству, подозрениям и агрессивным помехам.
Третье - новый виток знания, проведенный через семью Рерихов и именуемый Агни Йога. Не сразу я пришел к этому Учению. Меня вела вера в чудесное и встречи с огненными знаками. Ведь Агни Йога - это связь с огнем. К Учению привели также и исследования аномальных явлений, упорство в попытках что-то понять и выжить в экстремальных условиях и, наконец, возрастающее понимание того, что изучение неведомого преобразует изучающего. Именно Агни Йога постепенно привила мне доверие к необычному и охранила от драматических неожиданностей.
Вот эти три свойства моих личных возможностей и жизни дали основание поделиться с читателями тем, о чем речь пойдет далее. Возможно, вступление затянулось, но, думается, оно принесет пользу в знакомстве с реальным, но неведомым, ибо оно слито воедино с общей канвой повествования и нелегкой судьбой чудесного среди людей Земли.
Жанр книги можно определить как научно-художественный. Заигрывать с «объективным научным доказательством» автору не позволяет сама суть необычного. А принять необычное за «вымыслы плохо скоординированного воображения» нельзя по причине объективной жесткости наблюдаемых фактов.
А теперь о проблеме и ее социальной судьбе… Мы не будем подробно касаться вопросов глубоко исторического плана и размышлять о взаимодействии с необычным наших далеких предков. Но уже в пещерной живописи Северной Африки и в шастрах (священных писаниях Индии) содержится много такого, что в обиходе конца нашего столетия именуется как неопознанные летающие объекты. Правда, эта «неопознанность» тоже проблематична. В этом можно убедиться из дальнейших примеров: объекты опознаются, описываются, зарисовываются и даже фотографируются. Но проблема состоит в том, что наблюдателю и аналитику не ясно происхождение регистрируемого объекта, его цель пребывания в том или ином месте, какие задачи он выполняет и куда, наконец, улетает или «исчезает» (как пишут наши корреспонденты).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Обычный план сознания оказался оттесненным, но его сигналы нарастают со все более четкой ясностью, особенно вопросом: «Куда и зачем бегу и почему бросил вести маршрут?» Наконец, произошло включение мотивов самсохранения: «Так много огня кругом, можно сгореть». Эта фраза стала господствующей, и «чтобы не загореться», я кидаюсь резко вправо, где должна быть красавица Токчоко. Повернув градусов на сто двадцать, бегу к реке. Где-то метров через сто я с облегчением почувствовал тяжесть своего тела и затраты энергии на его перемещение в режиме бега. Это придало мне уверенность в том, что потеря обыденности не окончательная. Наконец, перестал видеть кружащие огоньки и тут же услышал шум реки. Еще минута, и я со всего разгона, подымая брызги, где-то по воде, где по валунам, выскочил на левый берег, сюда, в этот мир привычных застывших форм. Удивился тут же, что такая маленькая река - не приток ли это, и вообще - где я на местности? Около часа ушло на выяснение этих вопросов. Пришлось пройти немного вверх по левому берегу и с высокого останца определиться по карте. Нет ошибки, я в верховье Токчоко. Посмотрел на часы, и, наконец-то, появились привычные реакции беспокойства и недоумения. Со времени выхода из лагеря прошло всего три часа четыре минуты, а я в четырнадцати километрах от лагеря. Послушал часы - идут, посмотрел на Солнце, сверил положение по компасу. Часы идут правильно, я оказался на три часа раньше в поворотном пункте маршрута и уже на левом берегу. В дневнике маршрутных точек - всего на пять километров. Эти откровения на останце на всю жизнь остались во мне меткой о встрече с чудесным, так и необъясненным собой и другими.
Далее проза. Прошел еще километра полтора вверх, вышел в зону гольцов. Набрал для варки с десяток смолистых шишек стелющегося кедра и медленно, маршрутным ходом, двинулся к лагерю. Рюкзак тяжелел от образцов, а страх и недоумение постепенно сменились непривычными чувствами утраты чего-то более важного, чем события этого трехмерного мира.
Уже начало темнеть, когда бубенец ездового оленя Дарьи оповестил приход каравана. Только я засобирался выйти на помощь по разгрузке, как под навесом палатки появилась встревоженная женщина. Обычно застенчивая и сторонящаяся, она кинулась ко мне и, как бы не доверяя глазам, провела левой ладонью по моему лицу. Непрерывно и радостно-тревожно гладила меня, мешая русские и эвенкийские слова, что-то горячо говорила. Я успокоил ее.
А после ужина, когда все улеглись, она снова подошла к моей палатке. Коротко рассказываю о происходившем. В некоторых местах она испуганно просила говорить шепотом и два или три раза прикрывала губы ладонью: «Нельзя говорит, только тихо, очень тихо, это не говорят». После моего рассказа она произнесла шепотом: «Пустил тебя дух огня, жить долхо будешь». На мои вопросы ничего не сказала, но снова гладила меня. Отошла от палатки и низко поклонилась…
Больше этот вопрос с ней не поднимался. Мой рассказ об этом эпизоде многим другим специалистам ничего не дал, больше было насмешек да советов не нарушать впредь технику безопасности. И много лет спустя, читая некоторые письма о подобных происшествиях, я вспоминал этот эпизод и посвятительницу - молодую эвенкийку. Она знала то, о чем надо молчать, она утвердила мою веру в чудесное.
Так, видимо, и определился первый признак моей профпригодности для работы и практики в области аномальных явлений. Этот признак - вера в чудесное. Конечно же, он необходим, но недостаточен, даже если мы веру примем в качестве неизреченной формы знания.
Да, а как же знание? Оно здесь же, рядом, оно всегда на дозоре. Мое знание оказалось подразделенным на три основных русла.
Первое - моя профессия, нацеленная на изучение геолого-геофизической среды. Это и вещественный состав геологических тел, и, конечно, геофизические поля, особенно в местах энергоактивных зон, где «и трясет, и светится». Приказ по институту, предписавший мне заниматься аномальными явлениями в атмосфере и ближнем космосе, закрепил мои права и обязанности. А это требовало и обычных регистрационных, и аналитических работ. Это взаимодействие со своими сослуживцами по данной теме, это и прямая встреча с НЕВЕДОМЫМ.
Второе - большой поток писем: от горожан и сельских жителей, гражданских и военных, детей и взрослых, верующих и скептиков, трезвых и эйфоричных, искренних и с явной подлецой. Это сибирское «многоглазие», многочувствие, многослышание - окончательно очаровало и сделало меня пленником чудесного. Именно неизбывная тяга людей видеть, слышать и чувствовать дальше и глубже обыденности поощрила изучение этих вопросов, вопреки скепсису и мыслительному нищенству, подозрениям и агрессивным помехам.
Третье - новый виток знания, проведенный через семью Рерихов и именуемый Агни Йога. Не сразу я пришел к этому Учению. Меня вела вера в чудесное и встречи с огненными знаками. Ведь Агни Йога - это связь с огнем. К Учению привели также и исследования аномальных явлений, упорство в попытках что-то понять и выжить в экстремальных условиях и, наконец, возрастающее понимание того, что изучение неведомого преобразует изучающего. Именно Агни Йога постепенно привила мне доверие к необычному и охранила от драматических неожиданностей.
Вот эти три свойства моих личных возможностей и жизни дали основание поделиться с читателями тем, о чем речь пойдет далее. Возможно, вступление затянулось, но, думается, оно принесет пользу в знакомстве с реальным, но неведомым, ибо оно слито воедино с общей канвой повествования и нелегкой судьбой чудесного среди людей Земли.
Жанр книги можно определить как научно-художественный. Заигрывать с «объективным научным доказательством» автору не позволяет сама суть необычного. А принять необычное за «вымыслы плохо скоординированного воображения» нельзя по причине объективной жесткости наблюдаемых фактов.
А теперь о проблеме и ее социальной судьбе… Мы не будем подробно касаться вопросов глубоко исторического плана и размышлять о взаимодействии с необычным наших далеких предков. Но уже в пещерной живописи Северной Африки и в шастрах (священных писаниях Индии) содержится много такого, что в обиходе конца нашего столетия именуется как неопознанные летающие объекты. Правда, эта «неопознанность» тоже проблематична. В этом можно убедиться из дальнейших примеров: объекты опознаются, описываются, зарисовываются и даже фотографируются. Но проблема состоит в том, что наблюдателю и аналитику не ясно происхождение регистрируемого объекта, его цель пребывания в том или ином месте, какие задачи он выполняет и куда, наконец, улетает или «исчезает» (как пишут наши корреспонденты).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46