Казалось бы, всё к тому и шло, но возникло совершенно новое обстоятельство, которое не учёл хитроумный Анатолий Иванович. Речь идёт о материалах и документах уголовного дела № 18/58115-83, которые удалось сохранить руководителям следственной группы, и о которых в своё время было немало шума.
Надо признаться, что весной 1989 года мы даже не допускали, что материалы тысячетомного уголовного дела будут отняты у нас насильно без составления их описи и итогового акта приёма-передачи. Это была серьёзная оплошность, о которой потом не раз пришлось пожалеть. Когда же стало ясно, что кремлёвская мафия открыто пытается разгромить дело о коррупции и нас могут от него отстранить, мы и предприняли свои меры предосторожности. Были сняты ксерокопии с протоколов допросов, очных ставок, собственноручных заявлений подследственных и свидетелей, справок в ЦК КП Узбекистана, ЦК КПСС и Президиум Верховного Совета СССР и других подлинных документов, свидетельствующих о коррупции, в которой погрязло руководство страны. Переписали также несколько десятков видеокассет, запечатлевших различные следственные действия. Конечно, это была лишь небольшая часть огромного материала, накопившегося за 6 лет работы. Но его было достаточно для того, чтобы контролировать сохранность материалов дела. Ведь в случае нашего отстранения от работы, как мы наивно полагали, составят подробную опись всех документов, и утаить что-то из них будет весьма затруднительно, имея на руках этот акт приёма-передачи.
Мы ошиблись в одном: как выяснилось, никто не собирался составлять опись всех материалов уголовного дела № 18/58115-83, которой, кстати, нет и по сей день. Но просчитались и Сухарев со своими покровителями, которые были абсолютно убеждены в том, что дело целиком у нас отобрано, и документами его можно будет распоряжаться так, как им вздумается.
Мало только надёжно укрыть копии документов, нужно было предусмотреть такие меры, чтобы они стали фактором, сдерживающим наступление мафии и обеспечивающим личную безопасность. Относительно того, что могут быть предприняты попытки устранить нас физически, мы не питали никаких иллюзий. С 1988 года регулярно прослушивались наши служебные и домашние телефоны, велась наружная слежка, КГБ завербовал некоторых следователей из группы. С весны 1989 года машины наблюдения КГБ следовали за нами по пятам почти открыто. Так что «случайности» могли произойти всякие. Но в любом случае, уже без нашего участия, документы автоматически оказались бы в распоряжении демократической общественности у нас в стране и в зарубежных средствах массовой информации. На митингах, в периферийной печати, в самиздатовских газетах, через зарубежные радиостанции мы сообщили, что важнейшие документы уголовного дела остались в нашем распоряжении. А чтобы у Сухарева не осталось на сей счёт сомнений, кипу ксерокопий положили ему на стол.
На пятом этаже дома № 15 по Пушкинской улице, где располагалось руководство Прокуратуры СССР, воцарилось уныние. Сухареву доложили: по данным ксерокопировального сектора только в апреле 1989 года с материалов уголовного дела № 18/58115-83 были отсняты тысячи копий. С каких документов, трудно сказать. Учёт был обезличен: в секторе указывался лишь номер уголовного дела и количество откопированных листов. Что осталось в сейфах прокуратуры, что у Гдляна с Ивановым, – проверить было невозможно. Кроме того, они сделали копии видеозаписей. Каких – тоже неизвестно.
Объяснение с Александром Яковлевичем проходило в таком вот духе:
– У вас действительно имеются следственные документы, я имею в виду помимо тех, что вы положили на стол?
– Конечно.
– Но это же преступление! Это же грабёж, просто воровство какое-то…
– Грабёж и воровство, Александр Яковлевич, совершены Генеральным прокурором СССР и его соратниками. Может быть, вы покажете опись документов и акт их приёма-передачи?
– Я требую, чтобы вы немедленно сдали нам все имеющиеся документы.
– С удовольствием. Но при одном условии.
– Каком ещё условии?
– Вы хорошо знаете. Мы уже неоднократно и письменно и устно настаивали на полной описи всех материалов уголовного дела. Вот составим акт – и передавайте дело кому угодно.
– Что вы всё твердите об этом акте. И комиссию вот настраиваете. У нас всё в полной сохранности. Вы что, не доверяете своим коллегам?
– Разумеется, и у нас для этого есть все основания.
– Я вам должен разъяснить, что умышленное сокрытие следственных материалов является уголовно наказуемым преступлением. И если вы их добровольно не сдадите, то будете привлечены к уголовной ответственности.
– Если бы имелся акт приёма-передачи дела, то сокрытие нами любых следственных документов носило бы противоправный характер. А пока такой акт отсутствует, никакого криминала нет. И вы это как юрист отлично знаете.
– Я дам команду провести у вас обыски.
– Пожалуйста. Только уведомите об этом Верховный Совет и съездовскую комиссию. Вы прекрасно знаете, что у них на рассмотрении находится наше письменное ходатайство по поводу восстановления законности и составления акта приёма-передачи дела.
– Мы проведём обыски у всех ваших родственников.
– И ничего не обнаружите. Это ваши, Александр Яковлевич, подопечные взяточники хранили свои миллионы у родственников…
Разумеется, никаких обысков не было. Только на заседании комиссии Сбоев посетовал, что Гдлян и Иванов портят всем жизнь.
Испортилось настроение не только у Сбоева. Когда 12 мая 1989 года фамилия Лигачёва была публично названа в числе лиц, фигурирующих в уголовном деле о коррупции, Егор Кузьмич очень обиделся. Он назвал это провокацией, но обратился с жалобой не в суд, а прямо в ЦК КПСС с поручением коммунисту Сухареву, своему подчинённому. Не имей мы копии показаний Усманходжаева, Сухарев, не моргнув глазом, соврал бы, что никто из подследственных никогда не упоминал фамилию Лигачёва, и был бы Егор Кузьмич жертвой провокации зловредных следователей, а Гдлян с Ивановым – клеветниками. А так кремлёвским стратегам пришлось заниматься «делом Лигачёва» аж на Пленуме ЦК, где и реабилитировали верного ленинца на посмешище всей стране. Недаром проделывать ту же операцию с Соломенцевым уже не стали. Партийного судью «отмыли» по-тихому, без сообщений в прессе и дискуссий на пленумах.
Тот факт, что мы располагали копиями важнейших документов уголовного дела о коррупции, лишил покоя и съездовскую комиссию. Вслед за Медведевым, Лубенченко, Адыловым потребовали выдать все копии следственных документов Ярин, Струков, Сулейменов, Голик, Александрин. Рой Александрович даже начал выпрашивать хотя бы список всех документов. В другой раз предложил поехать всем составом комиссии вместе с нами в любое место, где хранятся документы, и просто взглянуть на них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Надо признаться, что весной 1989 года мы даже не допускали, что материалы тысячетомного уголовного дела будут отняты у нас насильно без составления их описи и итогового акта приёма-передачи. Это была серьёзная оплошность, о которой потом не раз пришлось пожалеть. Когда же стало ясно, что кремлёвская мафия открыто пытается разгромить дело о коррупции и нас могут от него отстранить, мы и предприняли свои меры предосторожности. Были сняты ксерокопии с протоколов допросов, очных ставок, собственноручных заявлений подследственных и свидетелей, справок в ЦК КП Узбекистана, ЦК КПСС и Президиум Верховного Совета СССР и других подлинных документов, свидетельствующих о коррупции, в которой погрязло руководство страны. Переписали также несколько десятков видеокассет, запечатлевших различные следственные действия. Конечно, это была лишь небольшая часть огромного материала, накопившегося за 6 лет работы. Но его было достаточно для того, чтобы контролировать сохранность материалов дела. Ведь в случае нашего отстранения от работы, как мы наивно полагали, составят подробную опись всех документов, и утаить что-то из них будет весьма затруднительно, имея на руках этот акт приёма-передачи.
Мы ошиблись в одном: как выяснилось, никто не собирался составлять опись всех материалов уголовного дела № 18/58115-83, которой, кстати, нет и по сей день. Но просчитались и Сухарев со своими покровителями, которые были абсолютно убеждены в том, что дело целиком у нас отобрано, и документами его можно будет распоряжаться так, как им вздумается.
Мало только надёжно укрыть копии документов, нужно было предусмотреть такие меры, чтобы они стали фактором, сдерживающим наступление мафии и обеспечивающим личную безопасность. Относительно того, что могут быть предприняты попытки устранить нас физически, мы не питали никаких иллюзий. С 1988 года регулярно прослушивались наши служебные и домашние телефоны, велась наружная слежка, КГБ завербовал некоторых следователей из группы. С весны 1989 года машины наблюдения КГБ следовали за нами по пятам почти открыто. Так что «случайности» могли произойти всякие. Но в любом случае, уже без нашего участия, документы автоматически оказались бы в распоряжении демократической общественности у нас в стране и в зарубежных средствах массовой информации. На митингах, в периферийной печати, в самиздатовских газетах, через зарубежные радиостанции мы сообщили, что важнейшие документы уголовного дела остались в нашем распоряжении. А чтобы у Сухарева не осталось на сей счёт сомнений, кипу ксерокопий положили ему на стол.
На пятом этаже дома № 15 по Пушкинской улице, где располагалось руководство Прокуратуры СССР, воцарилось уныние. Сухареву доложили: по данным ксерокопировального сектора только в апреле 1989 года с материалов уголовного дела № 18/58115-83 были отсняты тысячи копий. С каких документов, трудно сказать. Учёт был обезличен: в секторе указывался лишь номер уголовного дела и количество откопированных листов. Что осталось в сейфах прокуратуры, что у Гдляна с Ивановым, – проверить было невозможно. Кроме того, они сделали копии видеозаписей. Каких – тоже неизвестно.
Объяснение с Александром Яковлевичем проходило в таком вот духе:
– У вас действительно имеются следственные документы, я имею в виду помимо тех, что вы положили на стол?
– Конечно.
– Но это же преступление! Это же грабёж, просто воровство какое-то…
– Грабёж и воровство, Александр Яковлевич, совершены Генеральным прокурором СССР и его соратниками. Может быть, вы покажете опись документов и акт их приёма-передачи?
– Я требую, чтобы вы немедленно сдали нам все имеющиеся документы.
– С удовольствием. Но при одном условии.
– Каком ещё условии?
– Вы хорошо знаете. Мы уже неоднократно и письменно и устно настаивали на полной описи всех материалов уголовного дела. Вот составим акт – и передавайте дело кому угодно.
– Что вы всё твердите об этом акте. И комиссию вот настраиваете. У нас всё в полной сохранности. Вы что, не доверяете своим коллегам?
– Разумеется, и у нас для этого есть все основания.
– Я вам должен разъяснить, что умышленное сокрытие следственных материалов является уголовно наказуемым преступлением. И если вы их добровольно не сдадите, то будете привлечены к уголовной ответственности.
– Если бы имелся акт приёма-передачи дела, то сокрытие нами любых следственных документов носило бы противоправный характер. А пока такой акт отсутствует, никакого криминала нет. И вы это как юрист отлично знаете.
– Я дам команду провести у вас обыски.
– Пожалуйста. Только уведомите об этом Верховный Совет и съездовскую комиссию. Вы прекрасно знаете, что у них на рассмотрении находится наше письменное ходатайство по поводу восстановления законности и составления акта приёма-передачи дела.
– Мы проведём обыски у всех ваших родственников.
– И ничего не обнаружите. Это ваши, Александр Яковлевич, подопечные взяточники хранили свои миллионы у родственников…
Разумеется, никаких обысков не было. Только на заседании комиссии Сбоев посетовал, что Гдлян и Иванов портят всем жизнь.
Испортилось настроение не только у Сбоева. Когда 12 мая 1989 года фамилия Лигачёва была публично названа в числе лиц, фигурирующих в уголовном деле о коррупции, Егор Кузьмич очень обиделся. Он назвал это провокацией, но обратился с жалобой не в суд, а прямо в ЦК КПСС с поручением коммунисту Сухареву, своему подчинённому. Не имей мы копии показаний Усманходжаева, Сухарев, не моргнув глазом, соврал бы, что никто из подследственных никогда не упоминал фамилию Лигачёва, и был бы Егор Кузьмич жертвой провокации зловредных следователей, а Гдлян с Ивановым – клеветниками. А так кремлёвским стратегам пришлось заниматься «делом Лигачёва» аж на Пленуме ЦК, где и реабилитировали верного ленинца на посмешище всей стране. Недаром проделывать ту же операцию с Соломенцевым уже не стали. Партийного судью «отмыли» по-тихому, без сообщений в прессе и дискуссий на пленумах.
Тот факт, что мы располагали копиями важнейших документов уголовного дела о коррупции, лишил покоя и съездовскую комиссию. Вслед за Медведевым, Лубенченко, Адыловым потребовали выдать все копии следственных документов Ярин, Струков, Сулейменов, Голик, Александрин. Рой Александрович даже начал выпрашивать хотя бы список всех документов. В другой раз предложил поехать всем составом комиссии вместе с нами в любое место, где хранятся документы, и просто взглянуть на них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104