Шрамы на его лице побагровели, монокль чуть не попал в тарелку, повис, болтаясь на черном шнурке. Коротышка судья, крошивший в суп ломтик хлеба, замер, укоризненно посмотрел на Трапса и покачал головой, а лысый, молчаливый Пиле с белой гвоздикой в петлице удивленно уставился на него. Наступила зловещая тишина. Прекратился стук вилок и ложек, смолкло сопение и чавканье. Только Симона в углу комнаты чуть слышно хихикала.
— Придется расследовать, — опомнился наконец прокурор. — Чего быть не может, того не бывает.
— Валяйте, — рассмеялся Трапс. — Я в вашем распоряжении! К рыбе подали вино, легкий игристый «невшатель».
— Ну что ж, — сказал прокурор, занявшись форелью, — посмотрим. Женаты?
— Одиннадцать лет.
— Детишки?
— Четверо.
— Профессия?
— По текстильной части.
— Иными словами, коммивояжер, дорогой господин Трапс?
— Генеральный представитель.
— Хорошо. Попали в аварию?
— Случайно. В этом году впервые.
— Так. А в прошлом году?
— Ну, тогда я ездил еще на старой машине, «ситроен» образца 1939-го, — пояснил Трапс, — а теперь у меня «студебекер», красный лак, спецмодель.
— «Студебекер», и совсем недавно? Так-так, интересно. До этого, наверно, не были генеральным представителем?
— Был обыкновенным, простым вояжером.
— Конъюнктура, — понимающе кивнул прокурор. Рядом с Трапсом сидел защитник.
— Будьте внимательны, — шепнул он.
Текстильный вояжер, точнее, генеральный представитель, как мы теперь по праву можем называть его, беспечно приступил к бифштексу: выжал на него ломтик лимона, добавил чуть коньяку, перцу (собственный рецепт), посолил. Так отменно он еще никогда не закусывал, сияя, признался Трапс, до сих пор он полагал, что самое приятное из развлечений, существующих для людей его круга, — это вечера в клубе «Шлараффия»9, но сегодняшнее общество доставляет ему неизмеримо большее удовольствие.
— Ага, — констатировал прокурор, — значит, вы член «Шлараффии». Какое же там у вас прозвище?
— Маркиз де Казанова10.
— Отлично, — каркнул, обрадовавшись, прокурор, словно добился важного показания, и вставил монокль. — Нам всем приятно это слышать. Можно ли, судя по этому прозвищу, сделать вывод о вашей личной жизни, милейший?
— Берегитесь, — прошипел защитник.
— Только условно, дорогой господин прокурор, — ответил Трапс. — Если у меня что-нибудь и приключается с женщинами на стороне, то лишь случайно и без честолюбивых претензий.
— Не будет ли господин Трапс столь любезен вкратце рассказать собравшимся о своей жизни? — спросил судья, доливая «невшатель». — Поскольку решено устроить суд над дорогим гостем и грешником и, разумеется, упечь его на долгие годы, надлежало бы узнать о нем поподробнее, что-нибудь личное, интимное, ну, скажем любовные похождения, только по возможности с перцем и солью.
— Рассказывайте, рассказывайте! — хихикая, требовали старцы у генерального представителя. Однажды они судили сутенера, он рассказал увлекательнейшие и пикантнейшие истории, связанные с его ремеслом, и, между прочим, отделался всего-навсего четырьмя годами тюрьмы.
— Что вы, — засмеялся Трапс, — мне, право, нечего рассказывать. Я веду обычную жизнь, господа, признаюсь откровенно, самую что ни есть заурядную… Выпьем!
— Выпьем!
Генеральный представитель поднял бокал, растроганно посмотрел на четырех стариков, впившихся в него неподвижными совиными глазами, словно он был особенно лакомым куском. Все чокнулись.
Солнце наконец зашло, и птичий гвалт стих; ландшафт был все еще виден как днем — сады и красные крыши среди деревьев, лесистые холмы, а вдали — предгорья и глетчеры; кругом царила умиротворенность, деревенская тишь, праздничное ощущение счастья, Божьей благодати и всемирной гармонии.
Трудное детство было у него, рассказывал Трапс, меж тем как Симона меняла тарелки и водружала на стол огромное дымящееся блюдо — шампиньоны в сметане с вином. Его отец был фабричный рабочий, пролетарий, поддавшийся идеям Маркса и Энгельса, озлобленный, мрачный человек, который никогда не заботился о своем единственном ребенке; мать-прачка рано состарилась.
— Учиться мне пришлось только в восьмилетке, только в ней, — горестно поведал он со слезами на глазах, жалея себя за невезучее прошлое, и поднял бокал, в который было уже налито «резерв де марешо».
— Оригинально, — молвил прокурор, — оригинально. Только восьмилетка. Значит, пробились собственными силами, уважаемый?
— Вот именно, — воодушевился Трапс, подогретый «марешо», окрыленный дружеским вниманием и очарованный зрелищем мира Божьего за окнами. — Вот именно. Еще десять лет назад я торговал вразнос и таскался с чемоданом из дома в дом. Тяжкая работа, ходишь как бродяга, ночуешь где-нибудь в копне сена или в сомнительной ночлежке. С самых низов пришлось начинать, с самых низов. А теперь… если б вы видели мой текущий счет в банке, господа! Не хочу хвалиться, но есть ли у кого-нибудь из вас «студебекер»?
— Будьте осторожнее, — шепнул обеспокоенно защитник.
— Как же это вам удалось? — поинтересовался прокурор.
— Будьте внимательнее и меньше болтайте, — напомнил защитник.
— Я сейчас единственный полномочный представитель фирмы «Гефестон» в Европе, — заявил Трапс и обвел всех торжествующим взглядом. — Только Испания и Балканы в других руках.
— Гефест — греческий бог, — хихикнул коротышка судья, накладывая себе на тарелку шампиньонов, — великий мастер кузнечного дела, который поймал богиню любви и ее любовника, бога войны Ареса, в столь искусно сплетенную невидимую сеть, что остальные боги не могли нарадоваться этому улову, но «Гефестон», чьим единственным и полномочным представителем является уважаемый господин Трапс, звучит для меня завуалированно.
— И все же вы близки к разгадке, уважаемый хозяин и судья, — засмеялся Трапс. — Вы сами сказали «завуалированно», а неизвестный мне греческий бог, имя которого почти одинаково с названием моего товара, сплел тонкую, как вуаль, прозрачную сеть. Если уже существуют нейлон, перлон и мирлон — искусственные ткани, о которых высокий суд, несомненно, слыхал, — почему бы не существовать и гефестону? Эта ткань — королева синтетики, нервущаяся, прозрачная (между прочим, для ревматиков сущая благодать) — применяется как в технике, так и в модной одежде, как для военных целей, так и в мирной жизни. Идеальный материал для парашютов — и в то же время пикантнейшая ткань для ночных сорочек прекрасных дам, знаю по собственному опыту.
— Слушайте, слушайте, — заквакали старцы. — Собственный опыт — это интересно!
Симона опять сменила тарелки и принесла жаркое из телячьей вырезки.
— Праздничный пир! — восхитился генеральный представитель.
— Рад, что вы способны оценить это, и по достоинству!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14