Чепец или вуаль, бархат или саржа, не все ли равно? Лишь бы мы шли по стопам Божьим. Ведь Он не станет разбирать, кто из нас жил в замке, кто в монастыре, но лишь кто исполнил Его Святую волю.
Возвратясь в Вестминстер, Эклермонда была встречена громким возгласом графини де Гено, с пронзительным смехом объявившей ей, что все великое, к которому она готовила себя, ограничивается просто-напросто замужеством с хромым шотландским принцем; затем под видом строгого назидания она принялась объяснять ей все последствия того особенного внимания, с которым она относилась к молодому человеку.
Речи графини не смутили Эклермонду, она в сущности не придавала никакого значения ее словам, и ограничилась ответом, что Малькольм ничем не хуже прежних искателей ее руки. Жакелина захлопала в ладоши, вскричав:
– Вот, чего я не ожидала, Клеретта! Никогда не прощу я тебе, если по твоей милости проиграю пари! По-видимому, принц целил метко! Сердце ее тронуто изяществом его походки!
– Мадам, – вскричала Эклермонда, видимо взволнованная, – вы бы хоть пощадили его убожество!
– Как она расстроена! – вскричала снова графиня. – Ах, что бы я ни дала, чтобы видеть, как эта гордая барышня станет учить диких горцев читать молитвы и носить штаны, а маленький принцик будет ей переводчиком, точь-в-точь, как тот блаженный предок короля Джемса, о котором он рассказывал.
Много насмешек бывало направлено на Малькольма со стороны графини и раньше, но никогда они не были так яростны. Впрочем, Эклермонда не обращала на них никакого внимания до той самой минуты, когда Джемс пришел к ней и сказал, что его очень обрадовала графиня де Гено, передав ему о той доброте, с которой Эклермонда относилась к его юному родственнику, усовершенствованию которого она так много способствовала, за что и приносит ей свою глубокую благодарность.
Эклермонда ответила спокойно, что лорд Гленуски религиозный, любезный и добрый молодой человек.
– Я всегда был убежден в этом, – ответил Джемс, – и вполне счастлив, что вырвал его из когтей наших диких кузенов. Но сударыня, я никак не ожидал тогда, чтобы по вашей доброте я был бы так скоро лишен возможности сам окончить образование этого юноши. Теперь же, если вы позволите сказать, по моему мнению для совершенного окончания вашего дела необходимо ему дать надежду.
– Надежда должна быть в каждом благочестивом сердце, сир.
– Конечно, но нам, смертным, нужна земная надежда, чтобы воодушевить и поддержать нас.
– Я думала, что лорд Гленуски посвящен в монахи.
– Он никогда не был посвящен, разве только своими врагами. Регент д'Альбани и жестокие сыновья его всеми силами старались напугать Малькольма и засадить его в монастырь с целью завладеть его сестрой и всем состоянием. В чем они, конечно, преуспели бы, если бы в то время он не был в Шотландии. Но верьте мне, молодой человек этот никогда в сущности не имел подобного влечения.
– Может быть, – ответила Эклермонда несколько грустно.
– Но так как у него нежная натура, склонная к мечтательности, – продолжал Джемс, – жизнь ему подчас могла бы казаться тяжелой без лучезарной звезды, могущей поддержать его и руководить им.
– Если это так, дай Бог ему встретить достойное себе создание.
– Поздно уже говорить о том, что он мог бы встретить. Мелькнувшее перед ним счастье воодушевило его и лишило возможности искать другого.
– Вы настоящий менестрель, сир, и нежные звуки так и льются из ваших уст.
– Нет, сударыня, слова мои выражают только истину, – от вас одной зависит составить счастье Малькольма…
– Это давно уж не в моей власти, сир.
– Я не стану настаивать на решении теологов относительно вашего обета; во всяком случае, прошу вас обратить внимание на то, что святейший папа в Риме может уничтожить всякое сомнение касательно этого дела. Ведь вы смотрели на монастырь не иначе, как на средство избавиться от преследований искателей вашей руки, которым, надеюсь, вы предпочтете моего кузена.
– Не слишком лестно было бы для лорда Малькольма, если бы я поставила его на одну доску с Бомондом Бургундским, – ответила Эклермонда, – но повторяю вам еще раз, сир: меня останавливает не выбор, а то убеждение, что я не властна располагать собой.
– Я не настаиваю ни на вашей любви к Малькольму, ни на том, чтобы вы теперь же приняли его предложение, – ответил Джемс, – все это может быть отложено до того времени, когда я снова представлю его вам, одаренного всеми качествами, пробужденными вами, которые до того времени разовьются еще блистательнее. По крайней мере, позвольте мне объявить ему, что не чувства ваши, а только сомнения говорят против него.
– Мессир, – ответила строго Эклермонда, – давать несбыточные надежды – значит обманывать человека! Объявляю вам, что всякая ответственность в этом деле должна пасть не на меня, а только на вас!
С этими словами она, слегка наклонившись, медленно вышла из комнаты, оставив озадаченного Джемса с полуулыбкой на устах.
– Какая гордость! Какое высокомерие! – промолвил он. – Действительно, она достойна своего призвания. Она из тех женщин, что могут управлять десятками монахинь, и при малейшем знаке заставить преклоняться пред собой всех каноников и игуменов христианства. Но Малькольму нужна именно такая женщина, и если она вздумает выйти замуж, то более подходящего мужа она не может найти! Бросать своего плана мне не следует: одна любовь в состоянии сделать из него человека. Впрочем, она свободна изменить свои мысли до тех пор, пока ее еще не постригли. Если бы я только мог поговорить с ее духовником и объяснить ему, какую пользу может подобная женщина принести Шотландии, тогда быстрее достиг бы цели; к тому же в Шотландии моя Жанна найдет в ней хорошую помощь и поддержку. Во всяком случае, надо ждать окончания войны.
Чуть позже Джемс сказал Малькольму, что он говорил с предметом его страсти, и Эклермонда ответила, что препятствие, останавливающее ее, никоим образом не происходит от Малькольма, а только от данного ею обета.
При этих словах Малькольм смутился и покраснел от радости. Король продолжал:
– Что же касается этого обета, – и он пожал плечами, – мы найдем средство от него избавиться. А ты тем временем сделайся человеком, заслужи себе шпоры и докажи, что способен победить всевозможные препятствия.
Малькольм улыбнулся, и совершенно счастливый, гордо поднял голову, взявшись за рукоятку своего меча; вдруг внезапная мысль омрачила его лицо, и он вскрикнул:
– А Лилия! А Патрик!..
– И этому горю мы можем помочь, друг мой. Ты хорошо знаешь, что Драммонд не желает твоего состояния; он решился собственными трудами приобрести его, и что главное желание твоей сестры – видеть тебя храбрым рыцарем.
Хотя слова Джемса были совершенно справедливы, все же Малькольм глубоко вздохнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Возвратясь в Вестминстер, Эклермонда была встречена громким возгласом графини де Гено, с пронзительным смехом объявившей ей, что все великое, к которому она готовила себя, ограничивается просто-напросто замужеством с хромым шотландским принцем; затем под видом строгого назидания она принялась объяснять ей все последствия того особенного внимания, с которым она относилась к молодому человеку.
Речи графини не смутили Эклермонду, она в сущности не придавала никакого значения ее словам, и ограничилась ответом, что Малькольм ничем не хуже прежних искателей ее руки. Жакелина захлопала в ладоши, вскричав:
– Вот, чего я не ожидала, Клеретта! Никогда не прощу я тебе, если по твоей милости проиграю пари! По-видимому, принц целил метко! Сердце ее тронуто изяществом его походки!
– Мадам, – вскричала Эклермонда, видимо взволнованная, – вы бы хоть пощадили его убожество!
– Как она расстроена! – вскричала снова графиня. – Ах, что бы я ни дала, чтобы видеть, как эта гордая барышня станет учить диких горцев читать молитвы и носить штаны, а маленький принцик будет ей переводчиком, точь-в-точь, как тот блаженный предок короля Джемса, о котором он рассказывал.
Много насмешек бывало направлено на Малькольма со стороны графини и раньше, но никогда они не были так яростны. Впрочем, Эклермонда не обращала на них никакого внимания до той самой минуты, когда Джемс пришел к ней и сказал, что его очень обрадовала графиня де Гено, передав ему о той доброте, с которой Эклермонда относилась к его юному родственнику, усовершенствованию которого она так много способствовала, за что и приносит ей свою глубокую благодарность.
Эклермонда ответила спокойно, что лорд Гленуски религиозный, любезный и добрый молодой человек.
– Я всегда был убежден в этом, – ответил Джемс, – и вполне счастлив, что вырвал его из когтей наших диких кузенов. Но сударыня, я никак не ожидал тогда, чтобы по вашей доброте я был бы так скоро лишен возможности сам окончить образование этого юноши. Теперь же, если вы позволите сказать, по моему мнению для совершенного окончания вашего дела необходимо ему дать надежду.
– Надежда должна быть в каждом благочестивом сердце, сир.
– Конечно, но нам, смертным, нужна земная надежда, чтобы воодушевить и поддержать нас.
– Я думала, что лорд Гленуски посвящен в монахи.
– Он никогда не был посвящен, разве только своими врагами. Регент д'Альбани и жестокие сыновья его всеми силами старались напугать Малькольма и засадить его в монастырь с целью завладеть его сестрой и всем состоянием. В чем они, конечно, преуспели бы, если бы в то время он не был в Шотландии. Но верьте мне, молодой человек этот никогда в сущности не имел подобного влечения.
– Может быть, – ответила Эклермонда несколько грустно.
– Но так как у него нежная натура, склонная к мечтательности, – продолжал Джемс, – жизнь ему подчас могла бы казаться тяжелой без лучезарной звезды, могущей поддержать его и руководить им.
– Если это так, дай Бог ему встретить достойное себе создание.
– Поздно уже говорить о том, что он мог бы встретить. Мелькнувшее перед ним счастье воодушевило его и лишило возможности искать другого.
– Вы настоящий менестрель, сир, и нежные звуки так и льются из ваших уст.
– Нет, сударыня, слова мои выражают только истину, – от вас одной зависит составить счастье Малькольма…
– Это давно уж не в моей власти, сир.
– Я не стану настаивать на решении теологов относительно вашего обета; во всяком случае, прошу вас обратить внимание на то, что святейший папа в Риме может уничтожить всякое сомнение касательно этого дела. Ведь вы смотрели на монастырь не иначе, как на средство избавиться от преследований искателей вашей руки, которым, надеюсь, вы предпочтете моего кузена.
– Не слишком лестно было бы для лорда Малькольма, если бы я поставила его на одну доску с Бомондом Бургундским, – ответила Эклермонда, – но повторяю вам еще раз, сир: меня останавливает не выбор, а то убеждение, что я не властна располагать собой.
– Я не настаиваю ни на вашей любви к Малькольму, ни на том, чтобы вы теперь же приняли его предложение, – ответил Джемс, – все это может быть отложено до того времени, когда я снова представлю его вам, одаренного всеми качествами, пробужденными вами, которые до того времени разовьются еще блистательнее. По крайней мере, позвольте мне объявить ему, что не чувства ваши, а только сомнения говорят против него.
– Мессир, – ответила строго Эклермонда, – давать несбыточные надежды – значит обманывать человека! Объявляю вам, что всякая ответственность в этом деле должна пасть не на меня, а только на вас!
С этими словами она, слегка наклонившись, медленно вышла из комнаты, оставив озадаченного Джемса с полуулыбкой на устах.
– Какая гордость! Какое высокомерие! – промолвил он. – Действительно, она достойна своего призвания. Она из тех женщин, что могут управлять десятками монахинь, и при малейшем знаке заставить преклоняться пред собой всех каноников и игуменов христианства. Но Малькольму нужна именно такая женщина, и если она вздумает выйти замуж, то более подходящего мужа она не может найти! Бросать своего плана мне не следует: одна любовь в состоянии сделать из него человека. Впрочем, она свободна изменить свои мысли до тех пор, пока ее еще не постригли. Если бы я только мог поговорить с ее духовником и объяснить ему, какую пользу может подобная женщина принести Шотландии, тогда быстрее достиг бы цели; к тому же в Шотландии моя Жанна найдет в ней хорошую помощь и поддержку. Во всяком случае, надо ждать окончания войны.
Чуть позже Джемс сказал Малькольму, что он говорил с предметом его страсти, и Эклермонда ответила, что препятствие, останавливающее ее, никоим образом не происходит от Малькольма, а только от данного ею обета.
При этих словах Малькольм смутился и покраснел от радости. Король продолжал:
– Что же касается этого обета, – и он пожал плечами, – мы найдем средство от него избавиться. А ты тем временем сделайся человеком, заслужи себе шпоры и докажи, что способен победить всевозможные препятствия.
Малькольм улыбнулся, и совершенно счастливый, гордо поднял голову, взявшись за рукоятку своего меча; вдруг внезапная мысль омрачила его лицо, и он вскрикнул:
– А Лилия! А Патрик!..
– И этому горю мы можем помочь, друг мой. Ты хорошо знаешь, что Драммонд не желает твоего состояния; он решился собственными трудами приобрести его, и что главное желание твоей сестры – видеть тебя храбрым рыцарем.
Хотя слова Джемса были совершенно справедливы, все же Малькольм глубоко вздохнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70