____________________
И ломая историю пятками, лупит из будущего к первым мигам сознанья, – Мандро, –
– Эдуард!
А профессор, отбросясь мехами назад, спрятав руки в меха, поджимая ладони к микитке и выбросив в свет свет седин, поворачивает ноздрей на Мандро; и – поревывает:
– В корне взять, – уже нет затхлых стен: дышишь воздухом!
В странном восторге вручася друг другу, они, – близнецы, проходящие друг через друга –
– (сквозь атомы) – звездным дождем электронов! –
– забыли, став братьями в солнечном городе, в недрах разбухшего мига, что им так недавно друг в друга не верилось.
____________________
Было неясно Мандро, куда тащат, когда руку бросив вперед, как с огнями, другой вырывая Мандро из толпы, – улепетывал спутник по улицам, улицам, – из – улиц, улиц; спросить, не спросить? Знает сам, куда тащитг но там и Макар не бывал.
И – базар.
Здесь впервые Мандро осмотрелся; и все – оплотнело; и нет коридора, а толки локтей: лом тел в спины; синявенький дом с дикодырым окном на всем желтом; а желтое – дом; во ртах – ор; в глазах – страх: ярко-желтый плакат: «Продаю осетрину!»
Мадам Тигроватко поставила ящик
Стояли за рядом палаток, где сивобородый мужик с кулачищами выпер перед опрокинутым ящиком: плюнуть; и толстая рядом лежала веревка; профессор, на ящик ладонь положивши, по ящику хлопнул, как будто на плечи с прикряхтами вздернул.
– Таки засорили его: понесем!
И по ящику хлопнул опять:
– Точно трон!
И стал сравнивать с юношей, в ящик усевшимся, совесть сознанья, которую-де понесет; и казалось ему: человек, молотком заколоченный в ящик, взломав свои доски, из ящика выскочит.
Тут же торговец пришел; малахай – снял; висок скребенил:
– Эй, ползи, что ли, дальше: мой – ящик; его не ломай.
– И ломать-то тут нечего: ломань и есть, – отозвался какой-то.
Но вдруг допотопною шкурой обвисшие люди в расклокоченных шапищах, – без топоров, пока что, – как взорут: в смеси запахов: рыбьих с бараньими.
– Ты – сколоти-ка его.
Кто-то щелкнул орехом.
Какой-то схвативший рогожу шутник подскочил с ней, имея намеренье эту рогожу на плечи Мандро опрокинуть; на ящик показывал:
– Лезь туда: чем не посудина? Тебя – гвоздями заляпаю, а эту рогожу зашью: в лучшем виде.
– В Саратов отправим!
Профессор тащил за собою Мандро; и кричали им вслед:
– Знаем, знаем, – тары да бары: глядь, – а ящика нет.
– Они хотят – мутить!
Все, как вприпуски: в безупокои, безутолочи.
А профессор чесал в невыдйрную давку из желтого щелка на синие сипы, сгибаясь под бременем долга, который взвалил и который ломил и плечо, и лопатку: легко ли «такого» влачить? Долгорукий Мандро, долгополый, накинув меха на плечо, с перевальцем, едва поспевал.
Уже черные пятна теней вырастали из света; и – сламывались: на пустые заборы (средь них он недавно бродил); проходили Жебрйвым и Дрйковым; вот – Фелефоков!
Вот – Козиев!
Стал он расспрашивать:
– Долго идти?
– А куда-с?
– Да туда, куда – вы.
И профессор впервые прорявкал отчетливо:
– Я вас к Лизаше веду: вам пора объясниться друг с другом.
Как рев водопада со скал:
– Дайте дочь! Дайте выпрямить свои пути к ней – из глаз ее, чтоб она видела, что и я – вижу.
Как мог он так долго там в кресле сидеть, а не броситься, чтоб из расклепанного молотком и клещами железными ящика, – лбом колотиться о ноги ее:
– Не прощенья выпрашиваю я, Лизаша: прощенья не может быть; действием воли сломав наши жизни, их перелепить – обещаюсь!
Домок, опрозрачнясь, блаженствовал там вырезными розетками, как в еле видной улыбке.
Тогда Никанор увидал
Никанор увидал: пропадавший брат, локтем бодаясь, взапых улепетывает от жердилы, который, пропятивши клин бороды, как копытом, бьет ботиком, шубу свою захватив на плече; и по воздуху мехом пустых рукавов, как медвежьими лапами, – хлопает: шуба; присев на карачки и их пропустив, Никанор, – злой, взъерошенный, серый, – дугу описал, как грабитель, снимающий верхнее платье; за братнину шубу рукой схватился он:
– Стой!
Воротник перетрясывал: шапка – дугою – на снег:
– Что такое ты? – брат, брат, Иван, перетрясся поджелчиной серого меха:
– Чорт брал!
Никанор втиснул руку в карман; а другой, с указательным пальцем, – воскликнул:
– Как, что?
И с гримасою – едкою, злой, сардонической:
– Соображал ты, – так чч-то? Мы с Мардарием Марковичем – по участкам частили, порог обивали в приемных покоях.
Прыжками на брата пошел:
– Серафима Сергевна – лежит, полагая, что – в проруби ты: обезножилась!
И оборвавши поток укоризн, дико вылупившись в проходимца, которого брат подцепил, стал обнюхивать: мышь перед салом!
– Позволь, брат, Иван: это что же такое?
И – носом на брата, а пальцем – в Мандро.
– Беря в корне… – и руки профессор развел (на Мандро и на брата), меж ними катаяся глазиком:
– Ясное дело!
Но брат, не внимая ему, ожесточаясь очками: с отвертом, с пожимом, с посапом и без тарары пресекая поток объяснений, как, так сказать, преподаватель словесности, свои ладони поставил; и потом головки показывал, что он имеет серьезные доводы против знакомств с проходимцем подобного вида.
– Позволь!
Чорт.
«Оставил бы нас, Никанорушка!»
Таки узнал, – чорта с два – под истасканной маской того негодяя, который уже, – чорта с три, – под забором таскался.
С четыре!
Очками показывал, что – пять чертей, что – имеет намеренье, с глазу на глаз затворившися с братом, разжав свой кулак, показать в кулаке зажимаемых им –
– шесть чертей!
– Ты позволь, брат, Иван, – очень веские доводы есть мне узнать, эдак-так…
И с вопросом к Мандро:
– Вы есть что, говоря откровенно?
Мелькало:
– Уф, уф: негодяй, вымогатель; сама говорила; Иван, брат, – добряк и простяк: протаскавшись с ним ночь, затащил, чтоб таскаться!
Брат – хрену понюхал:
– Ты, в корне сказать, Никанорушка, лучше оставил бы нас, потому что у нас, – и к Мандро: и – подшаркнул, – с… с… – и подшаркнул опять, – есть дела.
Тяжко охая, он на Мандро поморгал, как на брата родного:
– Весьма неприятно!… Скажите пожалуйста!… Вот ведь!
Мандро сдвинул брови, рассеянно на Никанора глазами бобрового цвета разращиваясь, но – не слыша, не видя, не зная, не глядя: огромное что-то к нему подошло! Никанор:
– Леонора Леоновна, – взгляд дидактический!
– Предполагает, – и взгляд иронический!'
– Мы же с… с…
Но тут сделал Мандро отстранительный жест, выгибаясь, стараясь стать в позу.
– Да вы успокоились бы!
Распрямил долгорукое туловище; но профессор, схвативши под локоть Мандро, его дернул:
– Идем!
И все трое – пустились в пустом переулке скакать: за Иваном – Мандро, тарарыкая, –
– тар-тар-тар –
– ботиком. Что-то огромное – бросилось вслед!
И уже Неперепрев выглядывал; Психопержицкая вылезла; Коля Клеоклев стоял с Тишитришиным, Гришей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97