Например, чтобы рассматривать и изучать дрозофил под микроскопом, их предварительно усыпляют парами эфира. Новый путь эволюционного развития привел к тому, что лабораторные дрозофилы стали гораздо легче переносить воздействие паров эфира, нежели их дикие сородичи. В то же время, живя в лабораторных условиях, где они более не подвержены действию естественного отбора, новые породы дрозофил значительно утратили чувство страха, который спасает от врагов их диких предков.
Франческо Ле Моли, натуралист из Пармского университета, доказал, что при абсолютно одинаковых условиях содержания лабораторные дрозофилы становятся более легкой добычей для их потенциального врага – губоногой многоножки Scutigeracoleoptrata, – нежели дикие.
Итак, чтобы глубже понять, что такое одомашнивание, необходимо проделать сложное упражнение на отрыв и вырваться из плена привычных понятий. Нам следует подняться выше нашего узкого кругозора, и только с высоты новых, более общих представлений в условиях меняющейся экологической среды можно будет понять, как именно шли процессы одомашнивания – этого нового направления в эволюции.
Сложное упражнение на отрыв
Как-то раз, удобно расположившись в креслах, мы мило беседовали с Раффаэллой Савинелли. Она рассказывала нам о своей жизни в Африке и тех трудностях, с которыми ей пришлось столкнуться в эксперименте по возвращению в естественные условия шимпанзе, родившихся в неволе. Вполне очевидно, что трудностей было немало, поскольку шимпанзе родились и выросли в лондонском зоопарке, откуда и были переданы зоологу.
Раффаэлла особенно остро ощущает трагедию этого вида животных, вымирающих из-за бессмысленной охоты на них, бойкой торговли и прогрессирующей экологической революции. Для нее вывезти шимпанзе обратно в Африку – это своего рода долг и миссия, которую она рассматривает выше чисто научных интересов, когда для постановки опытов животных отлавливают в самом раннем возрасте и тем наносят им непоправимый урон во время критической стадии их развития.
Вот тут-то я решил высказаться, после чего глаза моей собеседницы округлились от удивления. Она никак не могла взять в толк: шутил ли я или говорил серьезно. А сказал я тогда примерно следующее. Да, я согласен, что такой эксперимент может представлять также и научный интерес. Но уверены ли мы, что шимпанзе придутся по вкусу наши попытки помешать им обрести новую экологическую нишу? Действительно, шимпанзе стало все труднее обитать в Африке, в естественных условиях их родины. Широко известно, что одна из причин резкого сокращения их поголовья заключается в массовом отлове обезьян на экспорт в цивилизованные страны. Спрос на них велик, и интерес человека к шимпанзе стал пагубным для этих животных. Тогда может быть единственным спасением для них станет приобщение к экологической среде человека? Словом, стать животным, обитающим только в зоопарках. Знаю, насколько труден такой процесс. Когда какой-нибудь вид животных меняет привычную среду обитания, он всегда оказывается в критическом положении, поскольку процесс приобщения к новой среде проходит далеко не гладко. Но новый отбор уже начался, иначе не рождались бы шимпанзе в неволе. И это могло бы стать предпосылкой нового пути их развития. Ведь не исключено, что как раз новые гены и позволяют этим обезьянам переносить присутствие человека, который из-за своего «интереса» к шимпанзе почти свел на нет их существование в естественных условиях. Не лежит ли именно здесь ключ к разгадке некоего нового эволюционного пути?
Итак, шутил ли я или говорил всерьез? Отчасти и то и другое. Мне хотелось слегка позабавиться и «поставить в трудное положение этакого миссионера в юбке».
Все дело в том, насколько нам удастся провести сложное упражнение на отрыв и не считать более человека высшим существом, которое всегда и всюду диктует ход событий. Если мы посмотрим на существующее положение вещей со стороны, то непременно заметим, что не все случаи одомашнивания можно рассматривать как исключительное достижение человека, который получил в свое распоряжение нового помощника. Нет, чаще всего такой результат бывает обоюдовыгодным. Животное, которое обретает новую экологическую нишу и приобщается к ней, своим присутствием видоизменяет ее и, следовательно, в большей или меньшей степени влияет на ход как биологической, так и культурной эволюции своего «хозяина». Достаточно хотя бы вспомнить, что означало одомашнивание лошади для человечества. А как дикое животное лошадь уже не существует.
Я прекрасно отдаю себе отчет, насколько рискованной была бы мысль о шимпанзе как возможном кандидате на одомашнивание. Но ведь одомашнивание как эволюционное явление всегда поначалу шло медленно, неуверенно и не всегда приводило к заметным выгодам для человека. Например, лев находится в начальной стадии процесса одомашнивания; уже многие поколения он содержится в неволе, а в условиях полной свободы у себя на родине стал редким животным. Он предпочитает жить в заповедниках, которые являются не чем иным, как ограниченными территориями, находящимися под контролем человека. Его уже приучили селиться поближе к тем местам, где турист – приехавший по спецтуру, который включает все виды услуг: от самолета до отеля с кондиционированным воздухом и экологических эмоций, – не выходя из микроавтобуса и не подвергая себя риску, может любоваться царем зверей.
В этом столь «гуманном» мире даже лев должен служить приманкой для туристов.
Словом, я хочу сказать, что есть достаточно веские причины, чтобы тот или иной вид изменил ход своего эволюционного развития. И в основе всего иногда лежит одно лишь желание человека постоянно видеть (или слышать, если речь идет о канарейках) животное, принадлежащее данному виду.
Итак, если мы продолжим упражнение на отрыв от привычных понятий, то не исключено, что человек может предстать перед нами в виде преисполненного активности разумного термита, который вдруг заметил, насколько опасны вызванные им сдвиги на земном шаре – в исконной среде его обитания – и теперь силой своего разума пытается стать эдаким уравновешивающим механизмом. Он рассуждает примерно следующим образом: этот вид беру под защиту, ту часть территории оставляю под лесами, здесь еще немного попользуюсь, а там потравлю всю растительность и т. д. Животные же должны, коли сумеют, приспособиться к такому положению; им отводится роль быть «полезными» или «интересными». На худой конец они могут утешиться тем, что пока до них еще не дошли руки.
Но хватит ли человеку сил и умения, чтобы контролировать экологию мира – эту огромнейшую одомашненную среду обитания? Никто этого не знает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Франческо Ле Моли, натуралист из Пармского университета, доказал, что при абсолютно одинаковых условиях содержания лабораторные дрозофилы становятся более легкой добычей для их потенциального врага – губоногой многоножки Scutigeracoleoptrata, – нежели дикие.
Итак, чтобы глубже понять, что такое одомашнивание, необходимо проделать сложное упражнение на отрыв и вырваться из плена привычных понятий. Нам следует подняться выше нашего узкого кругозора, и только с высоты новых, более общих представлений в условиях меняющейся экологической среды можно будет понять, как именно шли процессы одомашнивания – этого нового направления в эволюции.
Сложное упражнение на отрыв
Как-то раз, удобно расположившись в креслах, мы мило беседовали с Раффаэллой Савинелли. Она рассказывала нам о своей жизни в Африке и тех трудностях, с которыми ей пришлось столкнуться в эксперименте по возвращению в естественные условия шимпанзе, родившихся в неволе. Вполне очевидно, что трудностей было немало, поскольку шимпанзе родились и выросли в лондонском зоопарке, откуда и были переданы зоологу.
Раффаэлла особенно остро ощущает трагедию этого вида животных, вымирающих из-за бессмысленной охоты на них, бойкой торговли и прогрессирующей экологической революции. Для нее вывезти шимпанзе обратно в Африку – это своего рода долг и миссия, которую она рассматривает выше чисто научных интересов, когда для постановки опытов животных отлавливают в самом раннем возрасте и тем наносят им непоправимый урон во время критической стадии их развития.
Вот тут-то я решил высказаться, после чего глаза моей собеседницы округлились от удивления. Она никак не могла взять в толк: шутил ли я или говорил серьезно. А сказал я тогда примерно следующее. Да, я согласен, что такой эксперимент может представлять также и научный интерес. Но уверены ли мы, что шимпанзе придутся по вкусу наши попытки помешать им обрести новую экологическую нишу? Действительно, шимпанзе стало все труднее обитать в Африке, в естественных условиях их родины. Широко известно, что одна из причин резкого сокращения их поголовья заключается в массовом отлове обезьян на экспорт в цивилизованные страны. Спрос на них велик, и интерес человека к шимпанзе стал пагубным для этих животных. Тогда может быть единственным спасением для них станет приобщение к экологической среде человека? Словом, стать животным, обитающим только в зоопарках. Знаю, насколько труден такой процесс. Когда какой-нибудь вид животных меняет привычную среду обитания, он всегда оказывается в критическом положении, поскольку процесс приобщения к новой среде проходит далеко не гладко. Но новый отбор уже начался, иначе не рождались бы шимпанзе в неволе. И это могло бы стать предпосылкой нового пути их развития. Ведь не исключено, что как раз новые гены и позволяют этим обезьянам переносить присутствие человека, который из-за своего «интереса» к шимпанзе почти свел на нет их существование в естественных условиях. Не лежит ли именно здесь ключ к разгадке некоего нового эволюционного пути?
Итак, шутил ли я или говорил всерьез? Отчасти и то и другое. Мне хотелось слегка позабавиться и «поставить в трудное положение этакого миссионера в юбке».
Все дело в том, насколько нам удастся провести сложное упражнение на отрыв и не считать более человека высшим существом, которое всегда и всюду диктует ход событий. Если мы посмотрим на существующее положение вещей со стороны, то непременно заметим, что не все случаи одомашнивания можно рассматривать как исключительное достижение человека, который получил в свое распоряжение нового помощника. Нет, чаще всего такой результат бывает обоюдовыгодным. Животное, которое обретает новую экологическую нишу и приобщается к ней, своим присутствием видоизменяет ее и, следовательно, в большей или меньшей степени влияет на ход как биологической, так и культурной эволюции своего «хозяина». Достаточно хотя бы вспомнить, что означало одомашнивание лошади для человечества. А как дикое животное лошадь уже не существует.
Я прекрасно отдаю себе отчет, насколько рискованной была бы мысль о шимпанзе как возможном кандидате на одомашнивание. Но ведь одомашнивание как эволюционное явление всегда поначалу шло медленно, неуверенно и не всегда приводило к заметным выгодам для человека. Например, лев находится в начальной стадии процесса одомашнивания; уже многие поколения он содержится в неволе, а в условиях полной свободы у себя на родине стал редким животным. Он предпочитает жить в заповедниках, которые являются не чем иным, как ограниченными территориями, находящимися под контролем человека. Его уже приучили селиться поближе к тем местам, где турист – приехавший по спецтуру, который включает все виды услуг: от самолета до отеля с кондиционированным воздухом и экологических эмоций, – не выходя из микроавтобуса и не подвергая себя риску, может любоваться царем зверей.
В этом столь «гуманном» мире даже лев должен служить приманкой для туристов.
Словом, я хочу сказать, что есть достаточно веские причины, чтобы тот или иной вид изменил ход своего эволюционного развития. И в основе всего иногда лежит одно лишь желание человека постоянно видеть (или слышать, если речь идет о канарейках) животное, принадлежащее данному виду.
Итак, если мы продолжим упражнение на отрыв от привычных понятий, то не исключено, что человек может предстать перед нами в виде преисполненного активности разумного термита, который вдруг заметил, насколько опасны вызванные им сдвиги на земном шаре – в исконной среде его обитания – и теперь силой своего разума пытается стать эдаким уравновешивающим механизмом. Он рассуждает примерно следующим образом: этот вид беру под защиту, ту часть территории оставляю под лесами, здесь еще немного попользуюсь, а там потравлю всю растительность и т. д. Животные же должны, коли сумеют, приспособиться к такому положению; им отводится роль быть «полезными» или «интересными». На худой конец они могут утешиться тем, что пока до них еще не дошли руки.
Но хватит ли человеку сил и умения, чтобы контролировать экологию мира – эту огромнейшую одомашненную среду обитания? Никто этого не знает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36