– отчеканил он, разворачивая нетерпеливо бьющую копытом лошадь. – Самое трудное еще впереди!..
Пришпорив лошадь, Псих нагнал колонну, которая постепенно скрывалась в облаках пыли.
Глава 19
Последняя фраза Психа надолго запала в память Джага: «Самое трудное еще впереди!..»
После ночи, проведенной на охапке сухого тростника в запертом снаружи сарае, Джагу дали миску пустой баланды и вывели во двор, где суетливо копошились в пыли худые грязные куры.
Двое батраков держали его за руки, пока новый хозяин занимался какими-то таинственными приготовлениями.
– Готово, можно приступать, – сказал он наконец, заходя со спины Джага. – Держите крепче, бездельники, иначе я не смогу взнуздать его!
Сильный удар заставил Джага согнуться, и грязные пальцы вцепились ему в щеку.
– А ну, опусти голову! Теперь открой рот и хватай зубами эту штуковину!
Оторопев от неожиданности, Джаг почувствовал, как его затылок и челюсти оплела сложная система ремней, а мягкие удила, забитые между зубов, растянули рот.
Взнузданный таким образом, он затряс головой, ошалев от бешенства и унижения. Но на этом дело не кончилось: на плечи ему взгромоздили тяжелую деревянную колодку, под весом которой он рухнул на колени.
Ярмо! Он никак не мог поверить, что его взнуздали, как обычную тягловую скотину!
В оцепенении он даже не обращал внимания на то, что с ним делали. Руки его завели назад и забросили на поперечину, отполированную временем и сыромятными ремнями; на запястья надели браслеты, которые соединялись с цепями, кольцами крепившимися к ярму. Свет померк в глазах Джага, и он уже не замечал батраков, лихорадочно прилаживавших сбрую: постромки, поводья и вожжи.
Он пришел в себя лишь тогда, когда крестьянин больно ткнул его в спину острой палкой, которой обычно погоняют волов. С трудом поднявшись на ноги и покачиваясь из стороны в сторону, Джаг в сопровождении батраков побрел в поле.
При их появлении стая луней с громким хлопаньем крыльев тяжело поднялась в воздух, с явным сожалением оставляя не обглоданную до конца лошадиную голову.
Заметив у начала борозды брошенный плуг, Джаг понял, чего от него ждали. Ему предстояло заменить подохшую лошадь! Перед его внутренним взором встал Псих, и Джага охватил приступ дикого смеха: он обратился в животное быстрее, чем тот предсказывал!
Запряженный в плуг, покачиваясь под тяжестью ярма, он встрепенулся, почувствовав укол палки.
Первые шаги стоили ему ударов хлыста и потоков брани:
– Тяни! Тяни же! – орал крестьянин. – Бросайся вперед! Ты все время должен чувствовать, что вот-вот потеряешь равновесие, и смотреть в одну точку в конце поля! Только так можно проложить ровную борозду! Тяни! Да тяни же ты!
Пошатываясь и невзирая на боль, которую причиняла сбруя, Джаг пытался найти тот ритм движений, который позволил бы ему удержаться на ногах. Удила раздирали ему рот, по подбородку текла вязкая слюна, глаза заливал едкий пот, а туча жирных зеленоватых мух с глухим гудением роилась вокруг головы! Проклятые насекомые забивались в уши, ноздри, садились вокруг глаз, и отогнать их не было никакой возможности.
Загипнотизированный монотонной, ровной линией горизонта, Джаг со стоном тянул плуг. Туго натянутые постромки при ударе палки погонщика низко гудели, словно басовые струны.
Ему приходилось напрягать все силы, чтобы стальной лемех вспарывал неподатливую землю, выворачивал из нее камни, чтобы колеса плуга, наехав на препятствие, перескочили через него. Все мышцы его тела вспухали узлами, когда лемех цеплялся за корень дерева, который никак не хотел поддаваться напору стали.
Джаг пахал с утра до вечера, от зари до зари, чаще всего один, изредка с кем-нибудь из батраков, – когда земля была чересчур тяжелой и каменистой.
Он пахал из последних сил, даже на грани обморока. И в холод и в жару он изо всех сил упирался ногами в твердую почву, временами то утопая в пыли, то по щиколотку увязая в раскисшей от дождей земле.
Он пахал то подбадриваемый криками довольного крестьянина, то осыпаемый потоками брани и градом палочных ударов, на которые тот никогда не скупился.
С течением времени менялись и работы, которые ему приходилось выполнять: он бороновал, таскал двухколесную тележку, груженую то навозом, то тюками сена, то собранным урожаем.
Хозяева использовали его на самых тяжелых работах: Джаг поднимал целину, корчевал старые, крепко сидящие в земле пни, таскал срубленный строевой лес.
Со временем пришел и опыт. Теперь Джаг знал, как лучше надевать на себя ярмо, равномерно распределяя его вес по загорелой шее и могучим мышцам спины. Он научился тащить любой груз, и это зрелище могло зачаровать кого угодно: согнувшись чуть ли не вдвое и низко опустив голову, он шел вперед, напрягая мощные развитые мышцы.
Джаг не ведал покоя ни днем ни ночью, ни в дождь ни в ведро. Во время пахоты, сева, сбора урожая или на лесоповале он редко спал больше двух часов кряду.
С ним редко разговаривали. Все разговоры ограничивались короткими приказаниями, которые отдавал ему хозяин дома.
В полдень его, не распрягая, оставляли посреди поля, в то время как крестьяне устраивались в тени деревьев, либо под навесом, защищавшим их от дождя и пронизывающего ветра, чтобы наскоро перекусить, что Бог послал! Перед Джагом же ставили ведро воды с твердым брикетом прессованного черного зерна. Справлять естественные надобности ему приходилось стоя, как скотине. Но в отличие от нее, он не должен был забывать прятать следы своего «преступления».
На ночь Джага распрягали и сажали на цепь в сарае, который запирался снаружи, – излишняя предосторожность. Даже допуская возможность побега, Джаг понимал, что идти ему некуда. К тому же, на поимку беглеца потребуется не так уж много времени. Его неизбежно найдут и вернут назад, исполосуют спину хлыстом и проденут стальное кольцо через мошонку, как это делают с некоторыми конями, отказывающимися ходить под седлом.
Первые дни Джаг сваливался с ног и засыпал, едва успев проглотить свою порцию похлебки. Но постепенно молодость брала свое, крепла выносливость, наливались силой мышцы, и сон перестал быть тем бездонным омутом, в который он проваливался, едва коснувшись головой охапки соломы, служившей ему подушкой. Джаг заставил себя смириться с судьбой... До поры до времени. Что будет дальше – будущее покажет. Со дня смерти Патча на долю Джага выпадали только жесточайшие муки и лишения. Патч... Всякий раз вспоминая его, Джаг чувствовал, как оттаивает его душа, уже давно превратившаяся в кусок льда. Без старика жизнь потеряла для него всякий смысл, но, чтобы возродиться, чтобы не удавиться цепями, сковывавшими его, Джаг думал о Баскоме. И о Базе тоже. Образы этих подонков не давали остыть его ненависти и заставляли, стиснув зубы, ждать своего часа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Пришпорив лошадь, Псих нагнал колонну, которая постепенно скрывалась в облаках пыли.
Глава 19
Последняя фраза Психа надолго запала в память Джага: «Самое трудное еще впереди!..»
После ночи, проведенной на охапке сухого тростника в запертом снаружи сарае, Джагу дали миску пустой баланды и вывели во двор, где суетливо копошились в пыли худые грязные куры.
Двое батраков держали его за руки, пока новый хозяин занимался какими-то таинственными приготовлениями.
– Готово, можно приступать, – сказал он наконец, заходя со спины Джага. – Держите крепче, бездельники, иначе я не смогу взнуздать его!
Сильный удар заставил Джага согнуться, и грязные пальцы вцепились ему в щеку.
– А ну, опусти голову! Теперь открой рот и хватай зубами эту штуковину!
Оторопев от неожиданности, Джаг почувствовал, как его затылок и челюсти оплела сложная система ремней, а мягкие удила, забитые между зубов, растянули рот.
Взнузданный таким образом, он затряс головой, ошалев от бешенства и унижения. Но на этом дело не кончилось: на плечи ему взгромоздили тяжелую деревянную колодку, под весом которой он рухнул на колени.
Ярмо! Он никак не мог поверить, что его взнуздали, как обычную тягловую скотину!
В оцепенении он даже не обращал внимания на то, что с ним делали. Руки его завели назад и забросили на поперечину, отполированную временем и сыромятными ремнями; на запястья надели браслеты, которые соединялись с цепями, кольцами крепившимися к ярму. Свет померк в глазах Джага, и он уже не замечал батраков, лихорадочно прилаживавших сбрую: постромки, поводья и вожжи.
Он пришел в себя лишь тогда, когда крестьянин больно ткнул его в спину острой палкой, которой обычно погоняют волов. С трудом поднявшись на ноги и покачиваясь из стороны в сторону, Джаг в сопровождении батраков побрел в поле.
При их появлении стая луней с громким хлопаньем крыльев тяжело поднялась в воздух, с явным сожалением оставляя не обглоданную до конца лошадиную голову.
Заметив у начала борозды брошенный плуг, Джаг понял, чего от него ждали. Ему предстояло заменить подохшую лошадь! Перед его внутренним взором встал Псих, и Джага охватил приступ дикого смеха: он обратился в животное быстрее, чем тот предсказывал!
Запряженный в плуг, покачиваясь под тяжестью ярма, он встрепенулся, почувствовав укол палки.
Первые шаги стоили ему ударов хлыста и потоков брани:
– Тяни! Тяни же! – орал крестьянин. – Бросайся вперед! Ты все время должен чувствовать, что вот-вот потеряешь равновесие, и смотреть в одну точку в конце поля! Только так можно проложить ровную борозду! Тяни! Да тяни же ты!
Пошатываясь и невзирая на боль, которую причиняла сбруя, Джаг пытался найти тот ритм движений, который позволил бы ему удержаться на ногах. Удила раздирали ему рот, по подбородку текла вязкая слюна, глаза заливал едкий пот, а туча жирных зеленоватых мух с глухим гудением роилась вокруг головы! Проклятые насекомые забивались в уши, ноздри, садились вокруг глаз, и отогнать их не было никакой возможности.
Загипнотизированный монотонной, ровной линией горизонта, Джаг со стоном тянул плуг. Туго натянутые постромки при ударе палки погонщика низко гудели, словно басовые струны.
Ему приходилось напрягать все силы, чтобы стальной лемех вспарывал неподатливую землю, выворачивал из нее камни, чтобы колеса плуга, наехав на препятствие, перескочили через него. Все мышцы его тела вспухали узлами, когда лемех цеплялся за корень дерева, который никак не хотел поддаваться напору стали.
Джаг пахал с утра до вечера, от зари до зари, чаще всего один, изредка с кем-нибудь из батраков, – когда земля была чересчур тяжелой и каменистой.
Он пахал из последних сил, даже на грани обморока. И в холод и в жару он изо всех сил упирался ногами в твердую почву, временами то утопая в пыли, то по щиколотку увязая в раскисшей от дождей земле.
Он пахал то подбадриваемый криками довольного крестьянина, то осыпаемый потоками брани и градом палочных ударов, на которые тот никогда не скупился.
С течением времени менялись и работы, которые ему приходилось выполнять: он бороновал, таскал двухколесную тележку, груженую то навозом, то тюками сена, то собранным урожаем.
Хозяева использовали его на самых тяжелых работах: Джаг поднимал целину, корчевал старые, крепко сидящие в земле пни, таскал срубленный строевой лес.
Со временем пришел и опыт. Теперь Джаг знал, как лучше надевать на себя ярмо, равномерно распределяя его вес по загорелой шее и могучим мышцам спины. Он научился тащить любой груз, и это зрелище могло зачаровать кого угодно: согнувшись чуть ли не вдвое и низко опустив голову, он шел вперед, напрягая мощные развитые мышцы.
Джаг не ведал покоя ни днем ни ночью, ни в дождь ни в ведро. Во время пахоты, сева, сбора урожая или на лесоповале он редко спал больше двух часов кряду.
С ним редко разговаривали. Все разговоры ограничивались короткими приказаниями, которые отдавал ему хозяин дома.
В полдень его, не распрягая, оставляли посреди поля, в то время как крестьяне устраивались в тени деревьев, либо под навесом, защищавшим их от дождя и пронизывающего ветра, чтобы наскоро перекусить, что Бог послал! Перед Джагом же ставили ведро воды с твердым брикетом прессованного черного зерна. Справлять естественные надобности ему приходилось стоя, как скотине. Но в отличие от нее, он не должен был забывать прятать следы своего «преступления».
На ночь Джага распрягали и сажали на цепь в сарае, который запирался снаружи, – излишняя предосторожность. Даже допуская возможность побега, Джаг понимал, что идти ему некуда. К тому же, на поимку беглеца потребуется не так уж много времени. Его неизбежно найдут и вернут назад, исполосуют спину хлыстом и проденут стальное кольцо через мошонку, как это делают с некоторыми конями, отказывающимися ходить под седлом.
Первые дни Джаг сваливался с ног и засыпал, едва успев проглотить свою порцию похлебки. Но постепенно молодость брала свое, крепла выносливость, наливались силой мышцы, и сон перестал быть тем бездонным омутом, в который он проваливался, едва коснувшись головой охапки соломы, служившей ему подушкой. Джаг заставил себя смириться с судьбой... До поры до времени. Что будет дальше – будущее покажет. Со дня смерти Патча на долю Джага выпадали только жесточайшие муки и лишения. Патч... Всякий раз вспоминая его, Джаг чувствовал, как оттаивает его душа, уже давно превратившаяся в кусок льда. Без старика жизнь потеряла для него всякий смысл, но, чтобы возродиться, чтобы не удавиться цепями, сковывавшими его, Джаг думал о Баскоме. И о Базе тоже. Образы этих подонков не давали остыть его ненависти и заставляли, стиснув зубы, ждать своего часа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33