Несколько раз они даже поссорились.
В свою очередь, шеф тоже изредка прикладывал руки. Ему ведь предстояло поставить свою подпись под статьей, которую напишет Володька. А в этом он тщательно соблюдал пиетет: если работа шла за его подписью, хоть пару гаек обязательно прикрутит. Поэтому он выписал со склада магнитофон и собственноручно угощал Машину классическими произведениями, которые он не понимал, не любил, а главное - не мог объяснить. Но на чем же и воспитывать неофита, как не на классике?
По крайней мере, ни одна комиссия не придерется.
Впрочем, легкую музыку шеф вообще ненавидел. Очевидно, потому, что строчка в характеристике: "увлекается легкой музыкой" - как-то, сами понимаете, не звучит. Частушки он еще признавал, но не более того. А вообще из всех зрелищных искусств он любил только цирк, но почему-то стеснялся в этом признаться. И, прослышав однажды - как мы ни оберегали Володьку - о содержании его "подпольных" практических занятий, он влетел в лабораторию с фиолетовыми разводами на щеках и прямо с порога заорал:
- Шмаков! Вы... вы... Это черт знает что! - Присутствие женщин не позволило ему выразиться яснее. - Отныне и навсегда я запрещаю... запрещаю... запрещаю! Вам ясно?
Володька оскорбительно пожал плечами и невозмутимо ответил:
- Нет, Сидор Карпыч, я не понял, что вы мне запрещаете.
Шеф на мгновение застыл, остолбенело глядя на строптивого подчиненного. А затем, когда фиолетовые разводы сменились на голубые, взорвался:
- Я запрещаю учить Машину этим штучкам! Запомните раз я навсегда: ваше дело - всякие там арпеджии, гаммы и прочие оратории. Понятно, черт побери?!
Последнюю фразу покрыл отвратительный грохот: это ревела возмущенная Машина. Шеф подскочил к ней и трахнул кулаком по кнопкам. Брызнули осколки, и лампочки погасли.
Володька побелел, но сумел сдержаться.
- Сидор Карпыч, хоть вы и заведующий лабораторией, но зачем же стулья ломать?! - Он еще более оскорбительно пожал плечами и пошел за запасными кнопками.
Наконец обучение закончилось. Шеф собрал всю группу, и Машина послушно сочинила по заказу струнный квартет, фугу и концерт для фортепиано с оркестром. Все как у классиков.
Шеф был на вершине блаженства, а мы... мы недоуменно переглядывались. Что-то в этой музыке было не так, какая-то неуловимая ирония пряталась за фундаментальностью классических форм. Уже потом до меня дошло, что все эти серьезные вещи Машина умудрилась исполнить в синкопированном, почти джазовом ритме.
- Сидор Карпыч, может, профессионалов позовем? - предложил Володька. Пусть дадут заключение.
Шеф пренебрежительно махнул рукой.
- И так сойдет. Официальный просмотр устроим послезавтра, на два дня раньше срока.
В назначенный день мы добрых полчаса перетаскивали из конференц-зала в лабораторию мягкие стулья для гостей. Шеф в шикарном черном костюме, розовой рубашке и зеленом галстуке прикидывал, кого куда посадить.
- Тоже мне музыкальная работенка! - пыхтел Володька, нагрузившись четырьмя стульями сразу. Он был бледнее обычного и, кажется, чего-то опасался.
Когда приемная комиссия расселась, шеф первым делом толкнул короткую речь о перспективах позитроникй в музыкальном деле, причем Машина была включена и слушала. Честное слово, толковая вышла речь. Что-что, а работать с первоисточниками шеф умеет, а тут он обобрал всю большую энциклопедию. Цитаты из классиков и музыкальные термины так и сыпались. Затем шеф отстучал на кнопках программу - все те же квартет, фугу и концерт для фортепиано, перевел регулятор на исполнение и подсел к директору института.
И тут грянул гром. В буквальном смысле. Будто тысяча труб и тромбонов рявкнули одновременйо. Люстры качались, стекла вибрировали, а из Машины несся водопад, дикая какофония звуков, от которых темнело в глазах и ныли зубы. Потом все сразу оборвалось.
- Интересно! - зловеще протянул директор института. - И сколько же диссертаций вы собираетесь защитить на этом материале?
Шеф растерялся и промолчал. А Володька подошел к Машине.
- Она настраивалась, - протянул он, ласково поглаживая лакированную панель.
- Да-да, настраивалась, проверяла септаккорды, - совсем не к месту влез воспрянувший духом шеф.
В Машине что-то прошуршало, и полилась нежная минорная мелодия, скрипки выплескивались рыданиями, их сдерживали скорбные аккорды меди. А потом Машина... запела! Это была песня о любви, жестоко разделенной преградой, более неодолимой, чем бесконечные просторы Вселенной. И столько было в ней чувства, что кое-кто из женщин украдкой смахнул слезу.
- Интересно, - сказал директор совсем другим тоном. - Вот на этом материале уже можно кое-что сделать.
Остановись сейчас Машина, все бы, возможно, обошлось.
Уже смягчились лица членов приемной комиссии, уже шеф снова принял свой всегдашний победоносный вид. Но она вдруг залихватски выкрикнула: "Эх, пропадать, так с музыкой!" - и ахнула твист. Да какой! Ученые только укоризненно покачивали головами, стесняясь смотреть на шефа, а ноги их непроизвольно отстукивали веселую дробь. На щеках шефа пылал яркий спектр, будто разложенная под призмой радуга, и было ясно, что Володька пропал пропал окончательно.
И тут Лена сорвалась с места. Поддернув слишком узкую юбку, она продемонстрировала отличное знание твиста. Она плясала отчаянно, зло, выделывая такие фигуры, какие даже на танцплощадке не увидишь. Отводила огонь на себя. Серьезный научный работник, кандидат, твистующий на испытаниях, - это, знаете ли, зрелище! Скандал!
Но не таков был Володька, чтобы прятаться за чьей-то спиной. Да и терять ему уже было нечего. И он рванулся к Лене, танцуя так, будто от этого зависело что-то очень важное.
Надо было видеть директора института. У него глаза вылезли под самый пробор. И это зрелище доконало шефа. Не помня себя, он рванул рубильник и взревел, хватая воздух скрюченными пальцами:
- Вон!.. Оба!.. Вон!.. Увольняю!
...Их обоих выгнали. Володька устроился в Академию космических работ строить автоматические спасательные ракеты, а Машина... Машина работает в соседнем ресторане. Говорят, посетители ею довольны. Володька частенько туда заходит. Они с Машиной по-прежнему добрые друзья.
1 2
В свою очередь, шеф тоже изредка прикладывал руки. Ему ведь предстояло поставить свою подпись под статьей, которую напишет Володька. А в этом он тщательно соблюдал пиетет: если работа шла за его подписью, хоть пару гаек обязательно прикрутит. Поэтому он выписал со склада магнитофон и собственноручно угощал Машину классическими произведениями, которые он не понимал, не любил, а главное - не мог объяснить. Но на чем же и воспитывать неофита, как не на классике?
По крайней мере, ни одна комиссия не придерется.
Впрочем, легкую музыку шеф вообще ненавидел. Очевидно, потому, что строчка в характеристике: "увлекается легкой музыкой" - как-то, сами понимаете, не звучит. Частушки он еще признавал, но не более того. А вообще из всех зрелищных искусств он любил только цирк, но почему-то стеснялся в этом признаться. И, прослышав однажды - как мы ни оберегали Володьку - о содержании его "подпольных" практических занятий, он влетел в лабораторию с фиолетовыми разводами на щеках и прямо с порога заорал:
- Шмаков! Вы... вы... Это черт знает что! - Присутствие женщин не позволило ему выразиться яснее. - Отныне и навсегда я запрещаю... запрещаю... запрещаю! Вам ясно?
Володька оскорбительно пожал плечами и невозмутимо ответил:
- Нет, Сидор Карпыч, я не понял, что вы мне запрещаете.
Шеф на мгновение застыл, остолбенело глядя на строптивого подчиненного. А затем, когда фиолетовые разводы сменились на голубые, взорвался:
- Я запрещаю учить Машину этим штучкам! Запомните раз я навсегда: ваше дело - всякие там арпеджии, гаммы и прочие оратории. Понятно, черт побери?!
Последнюю фразу покрыл отвратительный грохот: это ревела возмущенная Машина. Шеф подскочил к ней и трахнул кулаком по кнопкам. Брызнули осколки, и лампочки погасли.
Володька побелел, но сумел сдержаться.
- Сидор Карпыч, хоть вы и заведующий лабораторией, но зачем же стулья ломать?! - Он еще более оскорбительно пожал плечами и пошел за запасными кнопками.
Наконец обучение закончилось. Шеф собрал всю группу, и Машина послушно сочинила по заказу струнный квартет, фугу и концерт для фортепиано с оркестром. Все как у классиков.
Шеф был на вершине блаженства, а мы... мы недоуменно переглядывались. Что-то в этой музыке было не так, какая-то неуловимая ирония пряталась за фундаментальностью классических форм. Уже потом до меня дошло, что все эти серьезные вещи Машина умудрилась исполнить в синкопированном, почти джазовом ритме.
- Сидор Карпыч, может, профессионалов позовем? - предложил Володька. Пусть дадут заключение.
Шеф пренебрежительно махнул рукой.
- И так сойдет. Официальный просмотр устроим послезавтра, на два дня раньше срока.
В назначенный день мы добрых полчаса перетаскивали из конференц-зала в лабораторию мягкие стулья для гостей. Шеф в шикарном черном костюме, розовой рубашке и зеленом галстуке прикидывал, кого куда посадить.
- Тоже мне музыкальная работенка! - пыхтел Володька, нагрузившись четырьмя стульями сразу. Он был бледнее обычного и, кажется, чего-то опасался.
Когда приемная комиссия расселась, шеф первым делом толкнул короткую речь о перспективах позитроникй в музыкальном деле, причем Машина была включена и слушала. Честное слово, толковая вышла речь. Что-что, а работать с первоисточниками шеф умеет, а тут он обобрал всю большую энциклопедию. Цитаты из классиков и музыкальные термины так и сыпались. Затем шеф отстучал на кнопках программу - все те же квартет, фугу и концерт для фортепиано, перевел регулятор на исполнение и подсел к директору института.
И тут грянул гром. В буквальном смысле. Будто тысяча труб и тромбонов рявкнули одновременйо. Люстры качались, стекла вибрировали, а из Машины несся водопад, дикая какофония звуков, от которых темнело в глазах и ныли зубы. Потом все сразу оборвалось.
- Интересно! - зловеще протянул директор института. - И сколько же диссертаций вы собираетесь защитить на этом материале?
Шеф растерялся и промолчал. А Володька подошел к Машине.
- Она настраивалась, - протянул он, ласково поглаживая лакированную панель.
- Да-да, настраивалась, проверяла септаккорды, - совсем не к месту влез воспрянувший духом шеф.
В Машине что-то прошуршало, и полилась нежная минорная мелодия, скрипки выплескивались рыданиями, их сдерживали скорбные аккорды меди. А потом Машина... запела! Это была песня о любви, жестоко разделенной преградой, более неодолимой, чем бесконечные просторы Вселенной. И столько было в ней чувства, что кое-кто из женщин украдкой смахнул слезу.
- Интересно, - сказал директор совсем другим тоном. - Вот на этом материале уже можно кое-что сделать.
Остановись сейчас Машина, все бы, возможно, обошлось.
Уже смягчились лица членов приемной комиссии, уже шеф снова принял свой всегдашний победоносный вид. Но она вдруг залихватски выкрикнула: "Эх, пропадать, так с музыкой!" - и ахнула твист. Да какой! Ученые только укоризненно покачивали головами, стесняясь смотреть на шефа, а ноги их непроизвольно отстукивали веселую дробь. На щеках шефа пылал яркий спектр, будто разложенная под призмой радуга, и было ясно, что Володька пропал пропал окончательно.
И тут Лена сорвалась с места. Поддернув слишком узкую юбку, она продемонстрировала отличное знание твиста. Она плясала отчаянно, зло, выделывая такие фигуры, какие даже на танцплощадке не увидишь. Отводила огонь на себя. Серьезный научный работник, кандидат, твистующий на испытаниях, - это, знаете ли, зрелище! Скандал!
Но не таков был Володька, чтобы прятаться за чьей-то спиной. Да и терять ему уже было нечего. И он рванулся к Лене, танцуя так, будто от этого зависело что-то очень важное.
Надо было видеть директора института. У него глаза вылезли под самый пробор. И это зрелище доконало шефа. Не помня себя, он рванул рубильник и взревел, хватая воздух скрюченными пальцами:
- Вон!.. Оба!.. Вон!.. Увольняю!
...Их обоих выгнали. Володька устроился в Академию космических работ строить автоматические спасательные ракеты, а Машина... Машина работает в соседнем ресторане. Говорят, посетители ею довольны. Володька частенько туда заходит. Они с Машиной по-прежнему добрые друзья.
1 2