В итоге и вторая трефовая девятка оказывается в кармане, а на верху колоды остается последняя девятка треф.
15. Исполнитель несколько раз переворачивает трефовую девятку, лежащую на верху колоды, произнося: «М-да, эта карта не желает возвращаться вниз, хотя ее место внизу свободно, – фокусник поворачивает колоду лицом вверх, чтобы зрители могли убедиться в отсутствии трефовой девятки, а потом опрокидывает ее лицом вниз, – конечно, магические способности имеют границы». Произнося такие (или подобные) фразы, волшебник пальмирует трефовую девятку в правой руке и протягивает колоду зрителям с просьбой перетасовать ее, а руки складывает на груди, наблюдая за тасовкой. Когда колода перетасована, чародей принимает ее в руки и расстилает правой рукой на столе в полосу: «Взгляните – девятка треф вообще исчезла; а была ли она прежде?».
Такова одна из вариаций «Везде и нигде», которая в первозданном виде демонстрировалась Гофцинзе-ром около шести минут – гигантское по современным меркам время. Впрочем, в XIX веке любили поговорить неторопливо и обстоятельно, а длительный комментарий образованного маэстро касался политики и искусства, деловой жизни и человеческой психологии, так что публика не только не скучала, но внимала его словам завороженно и благожелательно.
Об атмосфере в салоне Гофцинзера рассказывают А.Вадимов и М.Тривас:
«В большой гостиной, обставленной по моде того времени, с удобными бархатными креслами, с картинами хороших художников на стенах, с дорогими коврами на полу, не было никакой сцены. Гости, не более двадцати человек, располагались свободно вокруг стола, за которым вел остроумную беседу гостеприимный хозяин. Посетители платили за вход непомерную по тем временам сумму – золотой дукат. Это обеспечивало иллюзионисту тот состав посетителей, на который он ориентировался».
«Час обманов», возникший, словно звезда, пришелся по душе аристократической Вене. Побывать в салоне обаятельного мистификатора стало престижным делом, демонстрацией принадлежности к кругу избранных. К Гофцинзеру даже устанавливается очередь. О нем пишет пресса, его приглашают на торжественные приемы, художники соревнуются друг с другом за право написать его портрет – успех, успех, успех… Десять лет горят огни его салона, десять лет карточное волшебство рассыпает в его стенах искры восхищенного удивления. И мало кто замечает, что среди гостей неподражаемого фокусника почти нет профессиональных чародеев. Разве что Компарс Германн, (1816–1887), замечательный сценический мистификатор, объявивший себя во время лондонских гастролей (1848 г., театр Адельфи) «первым иллюзионистом Франции», и его жена Розалия, которая отозвалась о Гофцинзере фразой, моментально ставшей крылатой: «В салоне он – бог». Встреча их была непродолжительной, но дружеской – Гофцинзер подарил Германну несколько своих карточных идей, которые тот впоследствии использовал при показах, и более они не встречались, так как Германны отправились в длительное турне по Соединенным Штатам Америки. И обязательно следует упомянуть еще о Георге Хойбе-ке (1829–1899), ученике Гофцинзера, единственном любимом сподвижнике. Благодаря которому репертуар великого австрийца дошел до нас. Вот, пожалуй, и все. Следовательно, можно заключить – титулованный при жизни «богом салона», Гофцинзер отнюдь не был широко известен в иллюзионном мире. Осознавал ли он, что шел на колоссальнейший риск – его наследие, олицетворявшее будущее карточного чародейства, могло оказаться начисто погребенным под катящимся валом времени! Или это не слишком его заботило?
Мне приходят на память строки Владимира Соколова, русского поэта, умершего совсем недавно:
Это страшно – всю жизнь ускользать, Убегать, уходить от ответа, Быть единственным, а написать Совершенно другого поэта.
Поразительно – та же карма, что обусловила молодому Гофцинзеру путь государственного служащего, а не блистательного артиста иллюзионного жанра, уже в зрелом возрасте послала ему, как уникальному чародею, живой мостик в будущее – Георга Хойбека!
Будем, однако, объективны – до полноправного иллюзиониста Гофцинзер все-таки не дотягивает. Разве можно сравнить его с демоническим Боско или хитроумным Казневым, мастерами именно сценических, а не салонных выступлений? Где и какую полнокровную сценическую практику мог получить чиновник, ни разу в жизни не выехавший на гастроли? Да и вышел он на публику с «Часом обманов» в том возрасте, когда люди начинают задумываться о пенсии; его кумир Деблер в такие годы навсегда покинул сцену! Хотя Гофцинзер и заслужил высокую похвалу из уст Розалии Германн, а также горячее одобрение аудитории – хвала ему! – речь все-таки идет не о его артистических способностях. Интеллигентен, культурен, образован – безусловно. Умен, проницателен – несомненно. Техничен, подвижен, неутомим – да. Но ограниченное пространство салона большего и не требует. Здесь нет необходимости быть крупномасштабным. Что, кстати, впоследствии подтвердит его неудачная сценическая карьера – когда он, триумфатор миниатюрных залов, решил завоевать еще и большую сцену, широкая публика его не приняла. Поэтому говорить о Гофцинзере-иллюзионисте следует с обязательным уточнением – как о виртуозе, умевшем концентрировать магию в мини-интерьерах. Именно так, поскольку австрийский маэстро явил себя мастером с редкой способностью – максимально использовать имеющуюся минимальность. Кто бы что ни говорил, но салонных фокусников – легион, а вот фигур, подобных Гофцинзеру – раз, два, и обчелся.
Мы вновь повернулись лицом к «феномену Гофцинзера». К его «незапланированности», хотя какой феномен планируется? К его «несвоевременности», по логике, ему надлежало бы появиться не в середине XIX, а в начале XX века. К его возникновению «из ничего» – из структурных трансформаций мыслящего вакуума, как сказал бы современный физик, увлекающийся экстрасенсорикой.
«Карточный фокус необходимо хорошо понять, точно разучить и виртуозно исполнить – лишь тогда он принесет настоящий успех. Однако, следует иметь в виду, что любой фокус требует с самого начала и до конца всего фокусника; иначе не ждите удачи!». Так писал Гофцинзер. Методически грамотные слова. Безупречные теоретически. Но наблюдаемые кармические зигзаги заставляют усомниться – а был ли он опытным методистом или автором теории? Увы, след неразвившейся судьбы отчетливо просматривается и здесь. Никто из исследователей не упоминает о его теоретическом наследии. И из современников – тоже. Не считать же, в самом деле, его фразу, брошенную в одном из писем, «я отыскал, скомбинировал и осуществил 60 оригинальных карточных фокусов» за серьезную теоретическую заявку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
15. Исполнитель несколько раз переворачивает трефовую девятку, лежащую на верху колоды, произнося: «М-да, эта карта не желает возвращаться вниз, хотя ее место внизу свободно, – фокусник поворачивает колоду лицом вверх, чтобы зрители могли убедиться в отсутствии трефовой девятки, а потом опрокидывает ее лицом вниз, – конечно, магические способности имеют границы». Произнося такие (или подобные) фразы, волшебник пальмирует трефовую девятку в правой руке и протягивает колоду зрителям с просьбой перетасовать ее, а руки складывает на груди, наблюдая за тасовкой. Когда колода перетасована, чародей принимает ее в руки и расстилает правой рукой на столе в полосу: «Взгляните – девятка треф вообще исчезла; а была ли она прежде?».
Такова одна из вариаций «Везде и нигде», которая в первозданном виде демонстрировалась Гофцинзе-ром около шести минут – гигантское по современным меркам время. Впрочем, в XIX веке любили поговорить неторопливо и обстоятельно, а длительный комментарий образованного маэстро касался политики и искусства, деловой жизни и человеческой психологии, так что публика не только не скучала, но внимала его словам завороженно и благожелательно.
Об атмосфере в салоне Гофцинзера рассказывают А.Вадимов и М.Тривас:
«В большой гостиной, обставленной по моде того времени, с удобными бархатными креслами, с картинами хороших художников на стенах, с дорогими коврами на полу, не было никакой сцены. Гости, не более двадцати человек, располагались свободно вокруг стола, за которым вел остроумную беседу гостеприимный хозяин. Посетители платили за вход непомерную по тем временам сумму – золотой дукат. Это обеспечивало иллюзионисту тот состав посетителей, на который он ориентировался».
«Час обманов», возникший, словно звезда, пришелся по душе аристократической Вене. Побывать в салоне обаятельного мистификатора стало престижным делом, демонстрацией принадлежности к кругу избранных. К Гофцинзеру даже устанавливается очередь. О нем пишет пресса, его приглашают на торжественные приемы, художники соревнуются друг с другом за право написать его портрет – успех, успех, успех… Десять лет горят огни его салона, десять лет карточное волшебство рассыпает в его стенах искры восхищенного удивления. И мало кто замечает, что среди гостей неподражаемого фокусника почти нет профессиональных чародеев. Разве что Компарс Германн, (1816–1887), замечательный сценический мистификатор, объявивший себя во время лондонских гастролей (1848 г., театр Адельфи) «первым иллюзионистом Франции», и его жена Розалия, которая отозвалась о Гофцинзере фразой, моментально ставшей крылатой: «В салоне он – бог». Встреча их была непродолжительной, но дружеской – Гофцинзер подарил Германну несколько своих карточных идей, которые тот впоследствии использовал при показах, и более они не встречались, так как Германны отправились в длительное турне по Соединенным Штатам Америки. И обязательно следует упомянуть еще о Георге Хойбе-ке (1829–1899), ученике Гофцинзера, единственном любимом сподвижнике. Благодаря которому репертуар великого австрийца дошел до нас. Вот, пожалуй, и все. Следовательно, можно заключить – титулованный при жизни «богом салона», Гофцинзер отнюдь не был широко известен в иллюзионном мире. Осознавал ли он, что шел на колоссальнейший риск – его наследие, олицетворявшее будущее карточного чародейства, могло оказаться начисто погребенным под катящимся валом времени! Или это не слишком его заботило?
Мне приходят на память строки Владимира Соколова, русского поэта, умершего совсем недавно:
Это страшно – всю жизнь ускользать, Убегать, уходить от ответа, Быть единственным, а написать Совершенно другого поэта.
Поразительно – та же карма, что обусловила молодому Гофцинзеру путь государственного служащего, а не блистательного артиста иллюзионного жанра, уже в зрелом возрасте послала ему, как уникальному чародею, живой мостик в будущее – Георга Хойбека!
Будем, однако, объективны – до полноправного иллюзиониста Гофцинзер все-таки не дотягивает. Разве можно сравнить его с демоническим Боско или хитроумным Казневым, мастерами именно сценических, а не салонных выступлений? Где и какую полнокровную сценическую практику мог получить чиновник, ни разу в жизни не выехавший на гастроли? Да и вышел он на публику с «Часом обманов» в том возрасте, когда люди начинают задумываться о пенсии; его кумир Деблер в такие годы навсегда покинул сцену! Хотя Гофцинзер и заслужил высокую похвалу из уст Розалии Германн, а также горячее одобрение аудитории – хвала ему! – речь все-таки идет не о его артистических способностях. Интеллигентен, культурен, образован – безусловно. Умен, проницателен – несомненно. Техничен, подвижен, неутомим – да. Но ограниченное пространство салона большего и не требует. Здесь нет необходимости быть крупномасштабным. Что, кстати, впоследствии подтвердит его неудачная сценическая карьера – когда он, триумфатор миниатюрных залов, решил завоевать еще и большую сцену, широкая публика его не приняла. Поэтому говорить о Гофцинзере-иллюзионисте следует с обязательным уточнением – как о виртуозе, умевшем концентрировать магию в мини-интерьерах. Именно так, поскольку австрийский маэстро явил себя мастером с редкой способностью – максимально использовать имеющуюся минимальность. Кто бы что ни говорил, но салонных фокусников – легион, а вот фигур, подобных Гофцинзеру – раз, два, и обчелся.
Мы вновь повернулись лицом к «феномену Гофцинзера». К его «незапланированности», хотя какой феномен планируется? К его «несвоевременности», по логике, ему надлежало бы появиться не в середине XIX, а в начале XX века. К его возникновению «из ничего» – из структурных трансформаций мыслящего вакуума, как сказал бы современный физик, увлекающийся экстрасенсорикой.
«Карточный фокус необходимо хорошо понять, точно разучить и виртуозно исполнить – лишь тогда он принесет настоящий успех. Однако, следует иметь в виду, что любой фокус требует с самого начала и до конца всего фокусника; иначе не ждите удачи!». Так писал Гофцинзер. Методически грамотные слова. Безупречные теоретически. Но наблюдаемые кармические зигзаги заставляют усомниться – а был ли он опытным методистом или автором теории? Увы, след неразвившейся судьбы отчетливо просматривается и здесь. Никто из исследователей не упоминает о его теоретическом наследии. И из современников – тоже. Не считать же, в самом деле, его фразу, брошенную в одном из писем, «я отыскал, скомбинировал и осуществил 60 оригинальных карточных фокусов» за серьезную теоретическую заявку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83