Разрывы мин слепили и оглушали нас. Осколки в двух местах продырявили рубку нашего кораблика.
Вдруг Велихов закричал:
– Вот он, чертяка!
И при свете луны мы увидели маленькую фигурку Барабасика. Он вел огромного полураздетого обер-лейтенанта. Барабасик подгонял его сзади, тыча рукояткой ножа в поясницу:
– А ну, ходи веселее, не играй на моих нервах, не действуй мне на характер!
Когда мы были уже далеко в море и луна, спрятавшаяся было за набежавшие тучи, снова растворила в своем зеленоватом свечении мрак полярной ночи, я заметил, что грудь и лицо Барабасика залиты кровью.
– Вы ранены?
– А, чистый пустяк! – заворчал он. – Это большею частью даже не моя кровь. Это я там в землянке у них… замарался…
Внезапно он замолчал, пошатнувшись, и быстро присел на палубу. Я наклонился к нему. Меня обдало горячечным жаром, исходившим от него. Он был совершенно болен, наш Барабасик!
Первым, кого мы увидели на своем берегу, был негодующий врач. Он накинулся на нас и на Барабасика, который сам уже не мог стоять на ногах от слабости. И мы узнали, что Барабасик просто-напросто удрал из госпиталя, услышав, что разведчики собрались без него в поход.
На следующее утро вместе с Велиховым, Окишевым и Вано мы отправились в госпиталь навестить Барабасика. Мне захотелось узнать у моряков-разведчиков некоторые подробности о Барабасике.
– Он наш, кавказский, – убежденно сказал мне Вано. – С Черного моря.
– Кто это его тебе на прописку дал, – возразил Окишев, – когда он из наших краев! Хоть, может, и не природный, да на строительстве работал у нас, в Сибири.
– Там разберемся, кто и откуда, когда после войны домой поедем, литеры на проезд будем брать, – проговорил лейтенант Велихов. – Пишите, в общем: парень-герой, рождения тысяча девятьсот двадцатого года, родом из наших, комсомольского племени, североморского звания…

1 2