Видели, как он испугался пластинки? Это Ленин говорит в пластинке… это моя пластинка… хотя сам я не политик. Но политика здесь ни при чем. Надо понимать, что к чему. Ну, что вы молчите? Ну расстреляйте меня! Ведите к вашему…
– Беги! – сказал вдруг еле слышно Алонсо. И он отошел от дверей, давая проход Лопесу.
– Беги, мы тебя не тронем, это не наше дело…
– Нет, это ваше дело! – закричал вдруг Лопес– Вас за это дело расстреляют. Я без вас не уйду. Или вы меня ведите сейчас же к вашему коменданту, или идемте вместе. Я знаю тут все дороги. Я слышал, о чем вы тут шептались. Мы через полчаса будем у своих.
– Кто они, эти свои? – спросил второй солдат.
– Свои – это наши, – сказал Лопес.
– А наши кто?
– О бог мой, вот катаплазма! – рассердился Лопес. – Берите винтовки, – сказал он, когда увидел, что солдаты ставят в угол свои ружья, – берите с собой. Нечего идти с пустыми руками! Это пригодится в хозяйстве, – добавил он усмехнувшись.
Он оглядел комнату, печально покачал головой, потом взял со стола пластинку, засунул ее под фуфайку на груди, замотал шею шарфом.
– В случае чего, скажите, что вы ведете меня в командансию…
И они вышли на темную улицу. Лопес горбился и держал руки за спиной, словно они были у него связаны.
А справа и слева, чуть позади, шагали с ружьями наперевес два солдата франкистской армии, два солдата генералиссимуса Франко – Бласко и Алонсо. Их окликнули часовые у реки.
– Оле! Стой! Это Алонсо?
– Да. Ведем тут одного молодчика.
– Далеко?
– На тот свет…
– Ну, это близко. Вон в том овраге. Там уже лежит немало.
Когда редкие огни деревни скрылись позади, за горой, Алонсо проговорил:
– Слушай, отец, ты нас не подведешь? Понимаешь, мы, собственно, сами случайно… Мы служили у сеньора Кроче, и он нас сам записал в фалангу, а потом было уже поздно думать.
– Ты скажи за нас словечко, – перебил его второй, – а то как бы нас…
– Нам все равно, – сказал первый, – нам дела нет до политики, но мы знаем одно: с Франко нам не по пути. Ну его к дьяволу!
– Мне тоже нет дела до политики, – сказал Лопес, – но политика – это такая штука, что она вдруг сама приходит в твой дом, берет тебя за горло, и ты должен сказать «вива» или «абахо» – «да здравствует» или «долой».
– Мы один раз уже напутали с этим делом, – сказал Алонсо.
– Ну ничего, теперь мы крикнули «абахо» навсегда! – возразил Бласко.
– Теперь вопрос – скажут ли нам «вива» красные? Два оглушительных выстрела раздались у них словно над самым ухом. Вспышки их озарили, казалось, целиком всю ночь. Лопес тотчас оказался на земле, к которой его прижимали два более опытных и бывалых в таких делах спутника. Он закрыл глаза, потом услышал вокруг себя топот множества ног, крики: «Контролядо! Документо!»
Чьи-то жесткие руки взяли его под мышки и поставили на ноги. Кто-то махал на него кулаками перед самым носом, кто-то толкнул в спину.
Он шел в темноту, спотыкаясь в толпе людей, один из которых крепко держал его за локоть и временами, когда Лопес запинался, легонько толкал его другой рукой в спину. Потом его ввели в какую-то палатку, полную бегающих угловатых теней на стенах и холщовом потолке. Качались фонари в руках людей, одетых в моно.
Лопес слушал. Бласко и Алонсо заученными солдатскими голосами называли себя и свою часть. Потом фонарь, поднесенный к самому лицу, ослепил Лопеса.
– Ну, а ты откуда? Что ты за птица?
– Лаванка… – начал было Лопес. И тотчас раздался густой хохот.
– Ага, он дикая утка! – закричал человек с фонарем. – А я-то думал: что это за гусь? Ну, есть у тебя хоть какие-нибудь документы?
Но у Лопеса не было никаких документов. Он неловко озирался. Спутников его куда-то увели. Фонари прыгали вокруг него.
– Меня знает Тонио Шоколад, – сказал Лопес.
– А Тонио Горчица тебя не знает? Или, может быть, тебя нам рекомендует Тонио Касторка?
Все смеялись вокруг.
– Так-таки ничего? – спросил шутник с фонарем. – А что у тебя там, за пазухой?
И, прежде чем Лопес успел опомниться, человек вытащил у него из-за пазухи пластинку и поднес к огню.
– Это и есть мой документ, – решился вдруг Лопес. – Это диско Ленина. Осторожнее, вы!… Она и так треснула.
– Ленин?
И человек так удивился, что едва не выронил фонарь.
Все сгрудились вокруг них. Кто-то уже тащил маленький походный патефончик. Его поставили на складной табурет, и через минуту голос Ленина зазвучал в палатке.
– Ну и что? – закричал вдруг человек с фонарем, размахивая им. – Что это доказывает? Я не разберу ни слова. С таким же успехом можно сказать, что это сам Карл Маркс.
Все захохотали. Кто-то увесисто хлопнул Лопеса по спине.
– Я немного знаю русские буквы. Там написано «Царь Федор»! – закричал кто-то.
– Не найдется ли у тебя за пазухой чего-нибудь повернее? – закричали Лопесу.
– Нехорошо, когда люди грегочут как ослы, – сказал вконец обиженный старик.
Но вдруг все замолчали и вытянулись. Быстрыми шагами в палатку вошел худой человек в круглых очках, за толстыми стеклами которых смотрели не то прищуренные, не то запухшие от утомления глаза.
– Оле! У вас тут, я вижу, веселая вечеринка с патефоном, – как будто удивился человек, беря фонарь и разглядывая Лопеса.
– Камарадо комиссар… Товарищ комиссар! Эту перелетную дичь захватили вблизи от аванпостов. С ним были два перебежчика – они будто бы убили офицера. А этот принес за пазухой пластинку и уверяет, что это Ленин… Ну, мы ему и говорим…
– Уна моменто, минуточку, я уже потолковал с теми двумя, – сказал комиссар. – Где пластинка? Ну-ка, старина, разреши нам покрутить твою заветную юлу! Может быть, тебе выпадет счастливое очко.
И снова запустили пластинку, и снова мягкий картавый голос заговорил в палатке, пробиваясь сквозь шорохи, хрипы и треск.
– Смирно, встать! – закричал вдруг комиссар и сам выпрямился. – Это Ленин. Я слышал его на конгрессе Коминтерна в тысяча девятьсот двадцать первом году. Такие голоса не забываются. Это говорит Ленин, камарадос! Ленин с нами, товарищи… Он говорит, что рано или поздно мы победим. Смирно! Мы еще будем наступать!
И люди стояли вытянувшись, застыв, сурово сжав кулаки, вскинув их вверх.
Фонари освещали плотно сомкнутые губы, ресницы широко раскрытых глаз… И давешний шутник, прикрывая фонарь рукой, чтобы свет не бросался в лицо, пробормотал Лопесу:
– Тысяча извинений, компанеро… Вы правы: я форменный осел! Присядьте. Вы устали, а надо набираться сил…
1 2 3 4 5 6 7
– Беги! – сказал вдруг еле слышно Алонсо. И он отошел от дверей, давая проход Лопесу.
– Беги, мы тебя не тронем, это не наше дело…
– Нет, это ваше дело! – закричал вдруг Лопес– Вас за это дело расстреляют. Я без вас не уйду. Или вы меня ведите сейчас же к вашему коменданту, или идемте вместе. Я знаю тут все дороги. Я слышал, о чем вы тут шептались. Мы через полчаса будем у своих.
– Кто они, эти свои? – спросил второй солдат.
– Свои – это наши, – сказал Лопес.
– А наши кто?
– О бог мой, вот катаплазма! – рассердился Лопес. – Берите винтовки, – сказал он, когда увидел, что солдаты ставят в угол свои ружья, – берите с собой. Нечего идти с пустыми руками! Это пригодится в хозяйстве, – добавил он усмехнувшись.
Он оглядел комнату, печально покачал головой, потом взял со стола пластинку, засунул ее под фуфайку на груди, замотал шею шарфом.
– В случае чего, скажите, что вы ведете меня в командансию…
И они вышли на темную улицу. Лопес горбился и держал руки за спиной, словно они были у него связаны.
А справа и слева, чуть позади, шагали с ружьями наперевес два солдата франкистской армии, два солдата генералиссимуса Франко – Бласко и Алонсо. Их окликнули часовые у реки.
– Оле! Стой! Это Алонсо?
– Да. Ведем тут одного молодчика.
– Далеко?
– На тот свет…
– Ну, это близко. Вон в том овраге. Там уже лежит немало.
Когда редкие огни деревни скрылись позади, за горой, Алонсо проговорил:
– Слушай, отец, ты нас не подведешь? Понимаешь, мы, собственно, сами случайно… Мы служили у сеньора Кроче, и он нас сам записал в фалангу, а потом было уже поздно думать.
– Ты скажи за нас словечко, – перебил его второй, – а то как бы нас…
– Нам все равно, – сказал первый, – нам дела нет до политики, но мы знаем одно: с Франко нам не по пути. Ну его к дьяволу!
– Мне тоже нет дела до политики, – сказал Лопес, – но политика – это такая штука, что она вдруг сама приходит в твой дом, берет тебя за горло, и ты должен сказать «вива» или «абахо» – «да здравствует» или «долой».
– Мы один раз уже напутали с этим делом, – сказал Алонсо.
– Ну ничего, теперь мы крикнули «абахо» навсегда! – возразил Бласко.
– Теперь вопрос – скажут ли нам «вива» красные? Два оглушительных выстрела раздались у них словно над самым ухом. Вспышки их озарили, казалось, целиком всю ночь. Лопес тотчас оказался на земле, к которой его прижимали два более опытных и бывалых в таких делах спутника. Он закрыл глаза, потом услышал вокруг себя топот множества ног, крики: «Контролядо! Документо!»
Чьи-то жесткие руки взяли его под мышки и поставили на ноги. Кто-то махал на него кулаками перед самым носом, кто-то толкнул в спину.
Он шел в темноту, спотыкаясь в толпе людей, один из которых крепко держал его за локоть и временами, когда Лопес запинался, легонько толкал его другой рукой в спину. Потом его ввели в какую-то палатку, полную бегающих угловатых теней на стенах и холщовом потолке. Качались фонари в руках людей, одетых в моно.
Лопес слушал. Бласко и Алонсо заученными солдатскими голосами называли себя и свою часть. Потом фонарь, поднесенный к самому лицу, ослепил Лопеса.
– Ну, а ты откуда? Что ты за птица?
– Лаванка… – начал было Лопес. И тотчас раздался густой хохот.
– Ага, он дикая утка! – закричал человек с фонарем. – А я-то думал: что это за гусь? Ну, есть у тебя хоть какие-нибудь документы?
Но у Лопеса не было никаких документов. Он неловко озирался. Спутников его куда-то увели. Фонари прыгали вокруг него.
– Меня знает Тонио Шоколад, – сказал Лопес.
– А Тонио Горчица тебя не знает? Или, может быть, тебя нам рекомендует Тонио Касторка?
Все смеялись вокруг.
– Так-таки ничего? – спросил шутник с фонарем. – А что у тебя там, за пазухой?
И, прежде чем Лопес успел опомниться, человек вытащил у него из-за пазухи пластинку и поднес к огню.
– Это и есть мой документ, – решился вдруг Лопес. – Это диско Ленина. Осторожнее, вы!… Она и так треснула.
– Ленин?
И человек так удивился, что едва не выронил фонарь.
Все сгрудились вокруг них. Кто-то уже тащил маленький походный патефончик. Его поставили на складной табурет, и через минуту голос Ленина зазвучал в палатке.
– Ну и что? – закричал вдруг человек с фонарем, размахивая им. – Что это доказывает? Я не разберу ни слова. С таким же успехом можно сказать, что это сам Карл Маркс.
Все захохотали. Кто-то увесисто хлопнул Лопеса по спине.
– Я немного знаю русские буквы. Там написано «Царь Федор»! – закричал кто-то.
– Не найдется ли у тебя за пазухой чего-нибудь повернее? – закричали Лопесу.
– Нехорошо, когда люди грегочут как ослы, – сказал вконец обиженный старик.
Но вдруг все замолчали и вытянулись. Быстрыми шагами в палатку вошел худой человек в круглых очках, за толстыми стеклами которых смотрели не то прищуренные, не то запухшие от утомления глаза.
– Оле! У вас тут, я вижу, веселая вечеринка с патефоном, – как будто удивился человек, беря фонарь и разглядывая Лопеса.
– Камарадо комиссар… Товарищ комиссар! Эту перелетную дичь захватили вблизи от аванпостов. С ним были два перебежчика – они будто бы убили офицера. А этот принес за пазухой пластинку и уверяет, что это Ленин… Ну, мы ему и говорим…
– Уна моменто, минуточку, я уже потолковал с теми двумя, – сказал комиссар. – Где пластинка? Ну-ка, старина, разреши нам покрутить твою заветную юлу! Может быть, тебе выпадет счастливое очко.
И снова запустили пластинку, и снова мягкий картавый голос заговорил в палатке, пробиваясь сквозь шорохи, хрипы и треск.
– Смирно, встать! – закричал вдруг комиссар и сам выпрямился. – Это Ленин. Я слышал его на конгрессе Коминтерна в тысяча девятьсот двадцать первом году. Такие голоса не забываются. Это говорит Ленин, камарадос! Ленин с нами, товарищи… Он говорит, что рано или поздно мы победим. Смирно! Мы еще будем наступать!
И люди стояли вытянувшись, застыв, сурово сжав кулаки, вскинув их вверх.
Фонари освещали плотно сомкнутые губы, ресницы широко раскрытых глаз… И давешний шутник, прикрывая фонарь рукой, чтобы свет не бросался в лицо, пробормотал Лопесу:
– Тысяча извинений, компанеро… Вы правы: я форменный осел! Присядьте. Вы устали, а надо набираться сил…
1 2 3 4 5 6 7