И в семье, может быть, все наладится. Сходить бы за тещей, сказать: ладно, мать, приходи назад, без тебя и правда не клеится. Чтобы расплатиться с крановщиком, пришлось сгонять Типсина в магазин. Выпили по стаканчику в холодном, промерзшем кубрике, разговорились. «Слышь, а твоя-то подруга теперь в сопровождении ходит! — заявил веселый, безалаберный крановщик. — Иду вчера поздно, а она гуляет с ним, под снежком! Вот зараза, думаю, все бочку на тебя катят, а она с кем ребятишек оставляет?» В ушах у Ильи зашумело, руки ослабли, он больше ничего не слышал. Крановщик с Типсиным давно ушли, а Рогожников бесцельно ходил вокруг новенького двигателя и время от времени с силой пинал его заиндевевший бок. Иногда спохватывался, лез на палубу и смотрел на угор, где стояла врытая в землю скамейка. Казалось, есть там кто-то, ждет его, а кто — во тьме не разобрать. А на память приходили один за другим рассказы про жен капитанов, остающихся на берегу. В эти рассказы Илья никогда не верил, считал обыкновенным трепом наравне с анекдотами о женах, когда их мужья в командировках.
Затем он вернулся в кубрик, достал спрятанное там ружье, зарядил его пулями и бегом направился к дому…
Лунева опоздала часа на полтора. Илья изнывал от ожидания. Несколько раз запускал двигатель, слушал его работу, включал ход, мотаясь на чалке возле пристани. Сильная струя воды пенилась за кормой, ручки штурвала приятно влипали в ладони, и чуть поскрипывала деревянная надстройка.
— Ой, ребята, я задержалась! — виновато оправдывалась Лунева, забираясь на палубу. — Пока то?се… Я в долгу не останусь! — пообещала она.
— Ящик сока разбился, — хмуро сообщил Рогожников. — Нас «Дельта» в борт шарахнула…
— Ладно, спишем! — махнула рукой завскладом. — Естественные потери допускаются!
— Вот, здесь чуть-чуть еще осталось, — сказал рулевой, показывая банку, — пить будешь?
— Да вы что, ребята! — рассмеялась Лунева. — Если надо — мы новую откроем. Подумаешь!..
Типсин повертел в руках банку, затем взял в рубке мегафон и крикнул:
— Эй, на «Дельте»! Соку хотите?
— Да выбрось ты ее! — разозлился капитан. — Носишься с ней как дурак!
— Жалко… — промямлил моторист. — Добро все-таки…
— Пей сам, — грубо отозвались с «Дельты», — и не подставляй бока…
— У-у, паразиты! — выругался Василий и, зашвырнув банку, скрылся в моторном отсеке.
Рогожников сам скинул чалку с носового кнехта и медленно отвалил. Самоходка после зимнего ремонта отлично слушалась руля, чутко отзывалась на легкое движение штурвала и сектора газа. «Эх, хорошо!» — подумал капитан, однако торжественный момент отплытия был начисто смазан долгим ожиданием и последними словами Савушкина — плыви и помни… Илья дал «лево руля», выбираясь на фарватер, и вдруг боковым зрением заметил, что на этой самой скамеечке, на самом ветру, кто-то есть и вроде бы машет рукой. По одежде — женщина, но лица не рассмотреть. Рогожников высунулся из рубки, но от ветра заслезились глаза и самоходку стало раскачивать на собственной волне.
— Где бинокль?! — крикнул он, но его никто не услышал. Пришлось перебросить ручку на «малый вперед» и выскочить из рубки. На корме стояла Лунева с биноклем у глаз и махала кому-то рукой… Илья чертыхнулся и, вернувшись в рубку, дал «полный». Самоходка чуть присела на корму и набрала скорость. Сипловатый, одинокий гудок со звуком надтреснутого колокола поплыл над Туруханском. Если бы его сейчас услышал Витька, наверняка бы сказал — как бык мычит!.. А может быть, он слышит? Может быть, висит сейчас на детсадовском заборе и кричит другим мальчишкам — это мой папка! Это он поплыл!..
Самоходка носила звучное имя — «Золотая». Илья Рогожников был ее седьмым капитаном и всегда думал, что последним. Битая на шиверах, тертая льдами, не раз тонувшая самоходка плавала шестнадцатую навигацию. Когда-то на ней ходили в Красноярск, в Дудинку и Караул, поднимались до Туры и Кислокана по Тунгуске. Но последние три года из-за ненадежности корпуса на дальних рейсах был поставлен крест. Выходило, что на ее капитане — тоже. Рогожникова давно звали геологи на «стотысячник» помощником, была возможность уйти механиком на пассажирский «ВТ», но он упорно не соглашался. Не потому что любил и жалел «Золотую». На своей самоходке Илья Рогожников был капитаном. Бог с ним, что всю зиму работал за сварщика, за слесаря и механика, за снабженца-доставалу и грузчика. Зато потом, на целых пять месяцев, Илья становился хозяином судна. «Золотую» по весне с нетерпением ждали в близлежащих поселках, вываливали на берег всем населением, орали «ура», махали шапками, палили из ружей, а капитана готовы были качать на руках. «Золотого капитана» знали далеко в округе, мужики стремились угодить ему, помочь чем-нибудь, зато бабы ненавидели его жестоко, и в общем-то обоснованно. Кроме продуктов и промтоваров Илья возил спирт…
Обратным рейсом он шел груженный пушниной, оленьими шкурами — грузом дорогим — и от этого любил прихвастнуть. «Знаешь, — говорил он на ухо знакомому, встретившемуся капитану, — сколько у меня в трюмах лежит? Полтора мильона, считай, золотом. Подумаю — страшно становится… Сроду не помыслишь в такой посудине — такие ценности. И приятно, черт возьми!..»
Капитаном Рогожников начинал себя чувствовать именно с момента отплытия. До этого Васька Типсин мог и послать его куда подальше либо на работу не выйти, а потом даже не объяснить почему. Мог и спорить с ним, как лучше отцентровать дизель или еще какой ремонт провести, но едва «Золотая» отваливала по весне от пристани, авторитет капитана мгновенно подскакивал. «Команда» становилась покорной и управляемой.
Илья вывел самоходку на фарватер, и Туруханск начал быстро уменьшаться, сливаясь в белую полоску заснеженных крыш. Мелькнул за стеклом рубки унылый Монастырский остров, и впереди открылось слияние Енисея и Тунгуски — почти море. Здесь всегда штормило, и Рогожников убавил ход — не дрова везем, половина продуктов в стеклотаре…
— Тронулись, капитан? — спросила Лунева, забегая в рубку. — Замерзла я совсем, ветрище такой…
Рогожников молчал, все еще продолжая видеть перед собой немо кричащего Витьку — это мой папка!..
— Меня сестра провожала, — сказала Лунева, прижимаясь к обогревателю. — А тебя никто не провожает?
— Савушкин, — буркнул Илья.
— Шутник! — рассмеялась-Александра. — Упаси бог от таких провожатых!
— Меня не спас…
— Потому что ты с самого начала — дурак, — заявила она. — Не по себе дерево рубил, вот и отлетела щепочка.
— Чего-о?.. — протянул капитан хмуро и грозно. — Какое твое дело?
— Ладно тебе! — весело отмахнулась Лунева. — Я про тебя все-все знаю. И про Лидку знаю. От меня можешь не скрывать, — она рассмеялась, — туруханский Отелло…
«Ну сплетники!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Затем он вернулся в кубрик, достал спрятанное там ружье, зарядил его пулями и бегом направился к дому…
Лунева опоздала часа на полтора. Илья изнывал от ожидания. Несколько раз запускал двигатель, слушал его работу, включал ход, мотаясь на чалке возле пристани. Сильная струя воды пенилась за кормой, ручки штурвала приятно влипали в ладони, и чуть поскрипывала деревянная надстройка.
— Ой, ребята, я задержалась! — виновато оправдывалась Лунева, забираясь на палубу. — Пока то?се… Я в долгу не останусь! — пообещала она.
— Ящик сока разбился, — хмуро сообщил Рогожников. — Нас «Дельта» в борт шарахнула…
— Ладно, спишем! — махнула рукой завскладом. — Естественные потери допускаются!
— Вот, здесь чуть-чуть еще осталось, — сказал рулевой, показывая банку, — пить будешь?
— Да вы что, ребята! — рассмеялась Лунева. — Если надо — мы новую откроем. Подумаешь!..
Типсин повертел в руках банку, затем взял в рубке мегафон и крикнул:
— Эй, на «Дельте»! Соку хотите?
— Да выбрось ты ее! — разозлился капитан. — Носишься с ней как дурак!
— Жалко… — промямлил моторист. — Добро все-таки…
— Пей сам, — грубо отозвались с «Дельты», — и не подставляй бока…
— У-у, паразиты! — выругался Василий и, зашвырнув банку, скрылся в моторном отсеке.
Рогожников сам скинул чалку с носового кнехта и медленно отвалил. Самоходка после зимнего ремонта отлично слушалась руля, чутко отзывалась на легкое движение штурвала и сектора газа. «Эх, хорошо!» — подумал капитан, однако торжественный момент отплытия был начисто смазан долгим ожиданием и последними словами Савушкина — плыви и помни… Илья дал «лево руля», выбираясь на фарватер, и вдруг боковым зрением заметил, что на этой самой скамеечке, на самом ветру, кто-то есть и вроде бы машет рукой. По одежде — женщина, но лица не рассмотреть. Рогожников высунулся из рубки, но от ветра заслезились глаза и самоходку стало раскачивать на собственной волне.
— Где бинокль?! — крикнул он, но его никто не услышал. Пришлось перебросить ручку на «малый вперед» и выскочить из рубки. На корме стояла Лунева с биноклем у глаз и махала кому-то рукой… Илья чертыхнулся и, вернувшись в рубку, дал «полный». Самоходка чуть присела на корму и набрала скорость. Сипловатый, одинокий гудок со звуком надтреснутого колокола поплыл над Туруханском. Если бы его сейчас услышал Витька, наверняка бы сказал — как бык мычит!.. А может быть, он слышит? Может быть, висит сейчас на детсадовском заборе и кричит другим мальчишкам — это мой папка! Это он поплыл!..
Самоходка носила звучное имя — «Золотая». Илья Рогожников был ее седьмым капитаном и всегда думал, что последним. Битая на шиверах, тертая льдами, не раз тонувшая самоходка плавала шестнадцатую навигацию. Когда-то на ней ходили в Красноярск, в Дудинку и Караул, поднимались до Туры и Кислокана по Тунгуске. Но последние три года из-за ненадежности корпуса на дальних рейсах был поставлен крест. Выходило, что на ее капитане — тоже. Рогожникова давно звали геологи на «стотысячник» помощником, была возможность уйти механиком на пассажирский «ВТ», но он упорно не соглашался. Не потому что любил и жалел «Золотую». На своей самоходке Илья Рогожников был капитаном. Бог с ним, что всю зиму работал за сварщика, за слесаря и механика, за снабженца-доставалу и грузчика. Зато потом, на целых пять месяцев, Илья становился хозяином судна. «Золотую» по весне с нетерпением ждали в близлежащих поселках, вываливали на берег всем населением, орали «ура», махали шапками, палили из ружей, а капитана готовы были качать на руках. «Золотого капитана» знали далеко в округе, мужики стремились угодить ему, помочь чем-нибудь, зато бабы ненавидели его жестоко, и в общем-то обоснованно. Кроме продуктов и промтоваров Илья возил спирт…
Обратным рейсом он шел груженный пушниной, оленьими шкурами — грузом дорогим — и от этого любил прихвастнуть. «Знаешь, — говорил он на ухо знакомому, встретившемуся капитану, — сколько у меня в трюмах лежит? Полтора мильона, считай, золотом. Подумаю — страшно становится… Сроду не помыслишь в такой посудине — такие ценности. И приятно, черт возьми!..»
Капитаном Рогожников начинал себя чувствовать именно с момента отплытия. До этого Васька Типсин мог и послать его куда подальше либо на работу не выйти, а потом даже не объяснить почему. Мог и спорить с ним, как лучше отцентровать дизель или еще какой ремонт провести, но едва «Золотая» отваливала по весне от пристани, авторитет капитана мгновенно подскакивал. «Команда» становилась покорной и управляемой.
Илья вывел самоходку на фарватер, и Туруханск начал быстро уменьшаться, сливаясь в белую полоску заснеженных крыш. Мелькнул за стеклом рубки унылый Монастырский остров, и впереди открылось слияние Енисея и Тунгуски — почти море. Здесь всегда штормило, и Рогожников убавил ход — не дрова везем, половина продуктов в стеклотаре…
— Тронулись, капитан? — спросила Лунева, забегая в рубку. — Замерзла я совсем, ветрище такой…
Рогожников молчал, все еще продолжая видеть перед собой немо кричащего Витьку — это мой папка!..
— Меня сестра провожала, — сказала Лунева, прижимаясь к обогревателю. — А тебя никто не провожает?
— Савушкин, — буркнул Илья.
— Шутник! — рассмеялась-Александра. — Упаси бог от таких провожатых!
— Меня не спас…
— Потому что ты с самого начала — дурак, — заявила она. — Не по себе дерево рубил, вот и отлетела щепочка.
— Чего-о?.. — протянул капитан хмуро и грозно. — Какое твое дело?
— Ладно тебе! — весело отмахнулась Лунева. — Я про тебя все-все знаю. И про Лидку знаю. От меня можешь не скрывать, — она рассмеялась, — туруханский Отелло…
«Ну сплетники!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19