– И я так полагаю, – уныло одобрил комиссар. – Но повторяю, Порталь, воздух насыщен злом, как во время эпидемии.
Полицейский Дирик, дежуривший сегодня, просунул лисью мордочку в полуоткрытую дверь.
– Доктор Сантерикс хочет видеть комиссара. Комиссар вздохнул.
– Если есть что–либо подозрительное в деле Пульхерии Мейр, это обязательно разнюхает проклятый Сантерикс.
Так и случилось.
– Кладу рапорт на стол королевскому прокурору, – объявил доктор. – Женщина по имени Пульхерия Мейр была задушена.
– Как так! – запротестовал Порталь. – Осталось–то всего липкого пепла на хорошую лопату.
– Шейные позвонки сломаны, – невозмутимо продолжал доктор. – На виселице не получилось бы удачней.
– Вот он, третий повтор события, – горестно констатировал Сандер. – Теперь моя отставка неминуема.
Четкими убористыми строками он принялся покрывать линованные листки, передавая их по мере надобности секретарю. Принесли лампы, осветились окна кафе Мируар, а служители закона продолжали строчить страницу за страницей.
– Конец спокойной жизни, – проворчал Сандер, растирая сведенные судорогой пальцы.
– Если мы поймаем сукина сына, который нам преподнес такую дулю, – добавил Порталь, – я, пожалуй, избавлю палача от трудов.
V
Месье Нотт несколько минут прислушивался: шаги Ипполита Баеса затихли и доносилось только постукивание железного наконечника трости о край тротуара. Потом все смолкло.
Тогда он зажег все свечи в салоне капитана Судана и устроился в кресле.
Книга в красном переплете пребывала на столе, и месье Нотт торжественно вознес над ней ладонь.
– Или я плохо уразумел вашу науку, или я выполнил все условия и вы мне должны… то, что вы мне должны, – провозгласил он мрачно и выразительно.
И посмотрел вокруг, ожидая событий.
Но дверь не открылась и свечи горели ровно: никакой сквозняк, никакое дуновение не исказили изящных закруглений пламени.
– Для человека, который ничего не понял в школьной задаче о курьерах, мне–таки стоило труда уяснить ваше сообщение, о странная книга, и еще больше труда… действовать согласно вашей ужасающей воле.
Капли пота проступили на его висках.
– Покориться судьбе – высшая мудрость, считает Ипполит. Но эти слова лишены смысла. Всю мою судьбу вобрал загадочный день восьмого октября. С тех пор жизнь прекратилась. В известном плане ее ход остановился – так тормоз препятствует повозке двигаться дальше.
Но кто поднимет этот тормоз?
И, посмотрев с упреком на книгу, он жалобно возопил:
– О, мудрая книга, вы обманули меня! И вскочил с кресла.
Ничего не случилось, ничего не заволновалось в комнате, но, тем не менее, месье Нотт побежал к двери, словно бы взвихренный неведомой силой.
– Я ничего не прошу, – убеждал он себя, спускаясь вприпрыжку по лестнице, но некто знает мое сугубое желание, единственную цель моей жизни! Достигну ли я наконец?
Он быстро шел по пустынному Гаму к верхним кварталам на другом берегу реки. Его одинокие шаги глухо отдавались на мосту Прокисшего Молока: пересекая эспланаду Сен–Жак, он не заметил ни одного освещенного кафе.
– Должно быть, совсем поздно, – подумал Теодюль.
И не удивился ничуть лучезарной феерии, внезапно вспыхнувшей в темной глубине улицы Корольков.
Он перевел дыхание и задрожал от лихорадочного предвестия.
– Свершилось… она там… таверна «Альфа»!
Он толкнул дверь и вновь увидел низкие диваны, каменного идола, трепетные багряные блики за витражами. И тогда позвал:
– Ромеона!
Она была рядом. Откуда? Теодюль только и нашелся пробормотать:
– Вы. Теперь я знаю, что желал вас всю жизнь.
Она пристально смотрела на него и шептала:
– Ах! Как сладостно жить именно сейчас.
– Жить?
Жестокий холод пронзил Теодюля от ее прикосновения.
– Я уже столько лет мертва, мой дорогой. Теодюль едва не закричал от страха, и в то же время горькая, терпкая радость засверкала в его глазах.
– Ромеона… да, я вас прекрасно узнаю, но все–таки… это вы или не вы?
Гибкая сильная рука обвила его шею и Теодюль прижался к ледяному телу Ромеоны.
– Мадмуазель Мари!
– Если хотите, да. Когда–нибудь вы узнаете, возможно, что для существа загадочного и зловещего проблема решается просто: либо время разделяет нас, либо нет… Идемте.
В смутных витражах неистово заметались багряные пятна. Теодюль протянул руку, но Ромеона перехватила его запястье.
– Не надо! Представьте, что ее там нет.
– Кого? Кого там нет? Ромеона испуганно оглянулась.
– Узнаете в свое время, дорогой друг. Когда мне надо будет вернуться, и вам тоже.
Она приникла к его губам, дабы избежать дальнейших расспросов, потом лихорадочно проговорила:
– Сколько лет прошло с той поры как я целовала вас. Вы понимаете, нет, вы чувствуете, кто я?
– О да! Ромеона, нет, мадмуазель Мари, я так любил вас. И теперь… я знаю судьбу. Моя судьба – любить вас. Ради этого я повиновался книге, воззвал к помощи… Великого Ноктюрна.
Ужас, напряжение, удивление означились на ее лице.
– И ради этого вы меня вырвали из могилы? Завороженный своим откровением, Теодюль не расслышал ее фразы.
– Прошлое… вообразите человека, который живет только прошлым, который только… вспоминает. Понимаю: сейчас меня вернули в него!
* * *
Тремя днями позже комиссар Сандер трудился над новым рапортом, который его секретарь перечитывал, правил и копировал в трех экземплярах. Рапорт имел следующий подзаголовок: «Исчезновение горожанина, именуемого ниже Теодюль Нотт».
Бедный Сандер, вероятно, просто бы спятил с ума, если б увидел, что в эту минуту упомянутый горожанин мирно курит трубку близ водокачки на площади Песочной Горы. Через два часа он прошел рядом с комиссаром мимо освещенных окон кафе «Мируар» и свернул вместе с ним на улицу Корольков, направляясь в таверну «Альфа».
Но таверна сия не существовала ни для Сандера, ни для остальных – она располагалась вне времени простодушного комиссара и его сограждан, равно как и сама жизнь месье Нотта.
Ибо Сандер и остальные не были посвящены в тайны старой книги и Великий Ноктюрн не заботился о них.
И однако жизнь Теодюля Нотта ни в чем не напоминала сон: экзотический интерьер таверны, жгучая любовь Ромеоны, или мадмуазель Мари, придавали его бытию сладостную реальность.
– Не хотите ли повидать «других»? – спросила однажды возлюбленная.
Теодюль долго раздумывал, прежде чем уяснил смысл этих слов. Было воскресенье, стояла прохладная, но приятная послеполуденная погода. Они покинули таверну и спустились по улице Корольков к площади Сен–Жак. Там царило веселье: на импровизированной сцене музыканты сельского оркестра били в литавры и большие барабаны.
Они прошли, невидимые, сквозь оживленную толпу, поскольку двигались вне времени толпы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9